Ольга Пашнина - Истории, рассказанные в полночь

- И как я должна вас сфоткать? Пятую точку что ли? - спустя пару минут озадаченно спросила я.

Александр Павлович готовился к прыжку.

- Ну, сфотографируй сбоку, - пожал плечами учитель. - Только в полете.

Уже окончательно стемнело, становилось холодно. Большая полная луна освещала пляж и море. Лунная дорожка уходила вдаль. Я так засмотрелась на горизонт, что опомнилась только услышав всплеск. Естественно, фото я не сделала.

- Ну как, получилось? - вынырнул учитель.

Я потупила взор.

- Не сделала?

- Нет, - вздохнула я.

- Понятно. Бросай фотоаппарат и прыгай сюда.

- Нет! Ни за что! Мы же договаривались! - запротестовала я.

- А еще мы договаривались, что ты меня сфотографируешь, - лукаво улыбнулся Александр Павлович. - Так что прыгай, Марго!

- Я боюсь.

- Я же здесь. Ты мне доверяешь?

- Нет!

- Да брось, не утоплю же я тебя. Давай, красавица. Прыгай сюда.

- Как то я смотрела мультик “Анастасия”, - тихо сказала я, расстегивая рубашку. - Там в кошмаре героини ее сестры звали прыгать в воду. Потом они превратились в зубастых монстров. Если ты клацнешь зубами около моего уха, я тебя утоплю.

Вода была прохладная, но не обжигающе холодная. Я выплыла на поверхность и взглянула вверх. Небо было усыпано звездами.

- Никогда такого не видела.

- Точно, в Челябинске звезды видно редко, - согласился учитель.

- Красиво так, - я вздохнула. - Скоро улетаем…

- Вернемся. В эту страну невозможно не вернуться.

- Тут есть море, - улыбнулась я.

Его рука нашла мою, и наши пальцы переплелись. В тот момент меня это не смущало. Я была очарована небом, луной и ее отражением в море. Я медленно плыла на спине, вдыхая ароматный воздух и слушая отдаленные звуки ночных гулянок. Учитель медленно плыл рядом.

- Смотри, медуза! - он показал на что-то в воде.

Действительно, в лунном свете хорошо было видно прозрачное тельце маленькой медузы.

- Марго.

- Да?

- Давай наперегонки?

Странно, на миг я подумала, будто между нами что-то промелькнуло. С некоторым сожалением я отпустила его руку и перевернулась на живот.

- Давайте! До пирса?

- Идет!

Я поплыла, отчаянно стараясь прийти первой, но до опытного пловца мне было далеко. Конечно, Александр Павлович первым приплыл к финишу и с невозмутимым видом ждал меня. Когда до пирса оставалось метров пять, я охнула и едва не ушла под воду.

- Что такое? - учитель тут же оказался рядом.

- Ногу свело, - простонала я. - Вода холодная.

- Пойдем на берег.

Мы сидели на пляже, почти у самой воды. На мне была его куртка и я почти не дрожала. Почему-то вся ненависть ушла. Невозможно таить злобу, смотря на море, вдыхая его аромат. Невозможно вспоминать плохое, чувствуя тепло тела сидящего рядом мужчины. Перед бескрайним простором природы все кажется несущественным.

- Гусева, тебе восемнадцать есть? - неожиданно спросил учитель.

- Через две недели будет, а что?

Александр Павлович достал из рюкзака пол-литровую бутылку разливного вина, что продают в овощных лавках.

- Если маме не расскажешь, угощу, - подмигнул он мне.

Я улыбнулась, глядя в его глаза. А почему я раньше не видела, что они у него такие добрые?

Мы пили вино из горлышка и смеялись, отбирая друг у друга бутылочку. Море плескалось у наших ног.

- А закусить у тебя нечем? - поинтересовалась я.

- Ну… если это пойдет…

Он наклонился и поцеловал меня. Губы были сладкими от вина. Когда я ответила, он бросил бутылку на песок. Остатки вина пролились, но мы этого не заметили. Я почувствовала под спиной мягкий прохладный песок.

Когда мы спустя некоторое время брели по пляжу, луна уже не так ярко светила. Но мне казалось, будто все вокруг сияет. Мы медленно возвращались в свои отели, счастливые, а море мудро смотрело нам вслед. Можно ли влюбиться за час? Нет. Но осознать, что у любви с ненавистью порой много общего… смогла бы я сделать это, не почувствовав морского аромата и не ступая на эту землю? Вряд ли…”

- Тебе нравится, мама? - Ксюшенька с надеждой заглядывала мне в глаза, пока я читала ее рассказ.

- Очень, дорогая, - улыбнулась я. - Ты у меня будущая писательница. Надо же, запомнила все, что мы тебе рассказывали. Иди, покажи папе.

Ксюха радостно убежала в комнату, а я осталась на балконе. Смотря с третьего этажа на невысокие домишки, усыпанные цветами, я думала: как хорошо, что спустя десять лет мы вновь приехали туда, где все начиналось.

Я люблю тебя.

Я люблю тебя

“Я люблю тебя. Не так, как в мыльных операх и драматических спектаклях. Я не устраиваю истерик со слезами и звонками подругам в два часа ночи. Я не плачу, смотря на дождь и уж точно не курю, думая о тебе. Я вообще не курю, к слову. Плачу я редко, в основном ночью, когда совсем плохо, когда нечем занять мысли. Да и то - плачу тихо, боясь, что услышит мама. Слез ведь не показатель любви, правда?

Я люблю тебя не за красоту или умение зарабатывать деньги. Не за чувство юмора и уж точно не за безмерную доброту и понимание. Я люблю тебя не за конкретные вещи. А просто чувствую, что люблю. Это пройдет, я твердо верю, потому как без этой веры существования своего не представляю. Я верю, что встречу молодого человека, который будет меня любить и я отвечу ему тем же. У нас будет уютная квартира, самые лучшие в мире дети и маленькая дача у озера. А пока я представляю себе на его месте тебя. Ненадолго, не бойся. Неделя, месяц, год, десятилетие… мне неважно, сколько еще дней добавится к этому году. Счастье с тобой не самоцель, я довольна тем, что чувства в принципе есть, что я могу чувствовать и способна на любовь. Порой у меня возникают серьезные сомнения на этот счет.

Знаешь, я не привыкла признаваться, особенно в такой форме и при таких обстоятельствах. Я лишь хочу сказать, что это не похоже на виденное мною в сериалах. Ты никогда об этом не узнаешь и я никогда не скажу, кому посвящается этот текст, но мне очень хочется написать. На экране оно выглядит по-другому. Пошло, попсово, неискренне. “Ванильно”, как любят сейчас говорить. Да и пусть. Я же не претендую на букеровскую премию, я в любви признаюсь, как-никак.

Сегодня я увидела тебя. Мимолетно, краем глаза. Ты прошел мимо и не заметил. “Отлично” - подумала я, несмотря на то, что миллион раз представляла себе все это иначе. Я шла домой. На улице было по-весеннему свежо и, несмотря на жуткую слякоть и час-пик, удивительно хорошо. Медленно, словно нехотя, природа просыпается. И я поняла, что мне тоже нужно проснуться. Я поняла, что моя любовь, возможно, пройдет завтра, а возможно, не пройдет никогда. Что, несмотря на все мои чувства, которые кажутся кому-то смешными и несерьезными, я должна понимать: ты достоин самой лучшей девушки в этом мире. Гораздо умнее меня. Гораздо красивее, с тоненькой талией и очаровательной улыбкой. Доброй, ласковой. Той, которая будет любить тебя больше всего на свете. Той, которая будет тебя достойна. Я поняла, что как бы мне не было плохо (а все мои страдания ничто по сравнению со страданиями миллионов других людей), я все равно буду желать тебе счастья. Я люблю тебя. Главное, не смейся”.

Григорий закончил читать рассказ девушки на “Самиздате” и отхлебнул чай из большой глиняной кружки. “Молодец, старается” - подумал он, машинально отмечая ошибки и опечатки в тексте. - “Интересно, кто этот загадочный парень. Явно сама о себе пишет”. Он закрыл страничку и пошел в зал, где мать с невестой Мариной просматривали старые фотографии.

А девушка Аня в тот же момент задумчиво смотрела на страничку Григория “Вконтакте” и мечтала о том, как хорошо бы снова его встретить и улучить хотя бы минутку, чтобы всмотреться в его глаза.

Посвящается человечеству, которое так и не научилось любить…

Мне нужно рассказать вам всю историю сначала. Иначе будет сложно понять. Я пишу этот рассказ зная, что через несколько часов меня уже не будет в живых. Мне повезло, что я получила тетрадь - парнишка уж больно добрый попался. Не мог смотреть, как девушку избивает куча гогочущих мужиков, вступился. Жалко его, зачем же так сразу после академии в тюрьму на службу-то? А ведь небось мечтал быть героем, встать на защиту мира. Ан нет - даже меня защитить не получилось.

Бумага у меня есть. Остался маленький пустячок - записать все, что я помню. Передать вам последние обрывки трагедии, сохраненные усталым сознанием. Койка до ужаса неудобная…А может, это так болит избитое тело. Спасибо, хоть, не изнасиловали…Наверное, руководство не велело. А может быть, приберегли десерт на последок. Наверное им нравится смотреть в глаза измученной жертве, знающей, что через несколько минут ждет смерть, а пока надо пережит всего пару мгновений унижения…