Вольфрам Флейшгауэр - Три минуты с реальностью

Джульетта кусала губы.

— Энска, так ведь? — сказала она наконец. — Это она меня выдала.

— Об этом поговорим потом.

— А тем, кто еще болел на этой неделе, им тоже звонили домой?

— Джульетта, сбавьте тон.

Джульетта покраснела. На лбу выступили капли пота. Грудь бурно вздымалась, и она ничего не могла с этим поделать. Мэгги Коулер смотрела на нее с ненавистью.

— Это правда, Вивиана? — очнулся Хеерт.

— Я уже сказала, что об этом мы поговорим потом. Джульетта, вы хотите рассказать нам что-нибудь еще о своей поездке в Росток?

— Но это же чушь какая-то! — закричал голландец. — Энска, это ничтожество, заложила ее! А ты слушаешь! Боже мой, Вивиана! У нас здесь цирк, что ли?

Вивиана сохраняла спокойствие, но в голосе зазвучали опасные нотки.

— Хеерт, Мэгги, Тереза, попрошу вас выйти из кабинета, о'кей?

Когда они остались одни, Вивиана сразу перешла к сути дела.

— Как вы мыслите себе, Джульетта, нашу дальнейшую работу? Из-за каждой вашей личной проблемы будет страдать труппа? Мне не нужны танцовщицы, преданные делу наполовину. Вам понятно?

Джульетта молчала. Ей хотелось оправдаться, но все фразы, приходившие в голову, звучали глупо и бессмысленно. Она попала в исключительную ситуацию? Но кого это здесь интересует? И потом, чтобы ее поняли, пришлось бы объяснить слишком многое.

— Сначала вы ломаете себе карьеру в Государственном оперном театре. А теперь и здесь принимаетесь за старое…

— Это только так кажется, — тихо произнесла она.

— Что?

— Это не то же самое.

— Вот как? И в чем же разница?

— Я… не могу этого объяснить… Но все закончилось… Наконец. Это точно… Поверьте мне еще раз… Позвольте мне танцевать соло, и вы сами увидите.

Вивиана откинулась на спинку стула и смотрела на нее с любопытством и недоумением одновременно. Джульетта взглянула ей прямо в глаза, пытаясь представить, какие мысли крутятся у нее в голове. Она чувствовала: ее работа висит на волоске. Она позволяет себе просто неслыханные вещи. Дважды за столь короткий срок нарушает правила и попадается на этом. У Вивианы практически нет выбора. Она вынуждена реагировать именно так. В конце концов, она главный балетмейстер театра и отвечает за весь балетный ансамбль. Но ведь она тоже когда-то была танцовщицей. И замечательной. И хотя Джульетта не знает, что с ней происходит в последние месяцы, она уверена: в ней что-то вызревает, что-то необыкновенное. Она сумеет придать спектаклю нечто особенное, и Вивиана не станет этому мешать.

— Энска терпеть меня не может.

— Это не имеет отношения к нашему разговору.

— Думаю, имеет. Другие танцовщицы тоже иногда пропускают репетиции.

— Да, но у них нет вашей предыстории.

Джульетта выдержала испытующий взгляд директрисы и сказала:

— Я вам обещаю.

— Вы мне уже обещали.

— Пожалуйста…

Вивиана встала и подошла к окну. Прошла минута. Бесконечно долгая минута. Потом она снова повернулась к Джульетте:

— Даю вам еще один шанс. Но клянусь, что это в последний раз.

16

Канненберг ждал ее в своем кабинете. В отличие от приемной это была светлая комната с современной меблировкой, которую только подчеркивал бросавшийся в глаза беспорядок на письменном столе. Диссонировал с окружающей обстановкой только сам Николаус Канненберг, сидевший за этим самым столом на одном из новейших «лечебных» стульев без спинки. Глядя на него, можно было не сомневаться: как только ему понадобится тот или иной документ, он безошибочно выудит его из нужной стопки — одной из множества, высившихся на его столе.

Джульетта позвонила ему утром, до разговора с Вивианой. Сейчас было уже почти восемь вечера. Она очень устала на репетиции. Но все же сгорала от любопытства и с нетерпением ожидала встречи — настолько, что сама буквально заставила адвоката встретиться с ней в тот же день.

Он оказался очень крупным, абсолютно лысым мужчиной и из-за этого, возможно, выглядел старше своих лет. Его жесты напомнили Джульетте движения баскетболиста — сильные и одновременно неуклюжие, как будто он не понимал, что делать со своими длинными руками, когда поблизости нет мяча. Несколько раз он снимал круглые роговые очки и протирал их платком, который доставал из нагрудного кармана рубашки. У него был мягкий голос. Может быть, даже слишком мягкий.

— Очень любезно с вашей стороны, что вы согласились прийти сегодня же, — начал он.

— Я все равно работаю до семи, — сказала она.

— Вы живете в Берлине?

— Да.

— Учитесь?

— Нет. Работаю в Театре немецкой оперы. Я танцовщица.

Его лицо просветлело.

— Балерина?

— Да.

— Здорово. Повторите, пожалуйста, как ваше имя?

— Баттин. Джульетта Баттин.

— Я мог видеть его в программках? Погодите-погодите. «Праздник цветов в Генцано». Незадолго до Рождества. Или я ошибаюсь?

— Нет. Я в этом театре совсем недавно. Всего полгода назад окончила школу.

— Но вы знаете Марину Фрэнсис?

— Да, конечно.

— Замечательная балерина, правда? Я видел ее в «Ромео и Джульетте». Просто фантастика.

— Я передам. Ей будет приятно.

Он испытующе посмотрел на нее, потом снова уселся на свой странный стул и сцепил пальцы рук.

— Что ж, госпожа Баттин, вы интересуетесь делом Дамиана Альсины. Могу я узнать почему?

— Я была в очень хороших отношениях с господином Альсиной. Незадолго до его смерти я узнала, что он…

— Смерти?

— Да, он погиб в результате несчастного случая.

— Когда? — встревожился адвокат.

— Пятого декабря прошлого года. В Буэнос-Айресе.

Она в общих чертах описала обстоятельства гибели Дамиана. Казалось, ее собеседник в шоке. Но держит себя в руках.

— Этого не может быть… Как ужасно! — Он уставился на стол прямо перед собой и принялся перекладывать с места на место какие-то бумажки. — У вас были близкие отношения… я имею в виду…

— Да, — ответила Джульетта на непроизнесенную часть вопроса. Адвокат казался ей странным, но почему-то вызывал доверие. И если она хочет что-то от него узнать, придется прямо ответить на его вопросы. Она открыла сумочку и вытащила газетные вырезки, присланные Линдсей.

— Вы понимаете по-испански?

Он кивнул.

— Вот. Возьмите.

Он проглядел вырезки и пробежал глазами статью.

— Вы были в Буэнос-Айресе, когда это случилось?

Она кивнула и спросила:

— А вы ничего не знали?

— Нет… — Снова переплетя пальцы рук, он поставил локти на стол. Потом, глубоко вздохнув, уставился на фотографии места происшествия. — Действительно ужасно, — серьезно сказал он. — А я уже начал спрашивать себя, почему он не объявляется…

Он замолчал, схватился за телефон, передумал и снова положил трубку. Потом встал.

— Простите, пожалуйста. Вернусь через минуту. Или вы торопитесь?

— Нет. У меня есть время. Если вы хотите спокойно поговорить по телефону, я могу выйти.

— Нет-нет, располагайтесь, как вам удобно. Я сейчас вернусь. — С этими словами он, прихватив газетные вырезки, вышел в соседнюю комнату и закрыл за собой дверь.

17

Джульетта устремила ищущий взгляд на гору документов и книг, высившуюся у него на письменном столе. Потом прошлась вдоль книжных полок, изучая названия. «Права человека». «Международная амнистия, ежегодные доклады». «Латинская Америка: новости». «ООН: доклады». Возле двери висел стенд с вырезками из газет, заметками и фотографиями. На одной из них Канненберг был запечатлен рядом с пожилой женщиной в белом шарфике, улыбавшейся в камеру. На заднем плане Джульетта узнала здание Национального конгресса в Буэнос-Айресе. Адвокат смотрел в его сторону. Потом заметила ту же фотографию на одной из газетных вырезок, вывешенных на стенде. Она пробежала глазами статью и прочитала подпись: Эбе Бонафини, президент Союза матерей Пласа-де-Майо, с Николаусом Канненбергом, Берлин. В статье рассказывалось о рабочем визите адвоката в Аргентину в рамках инициативы Немецкого союза юристов, пытающегося выяснить судьбу немецких граждан, исчезнувших в Аргентине во время военной диктатуры. Ниже приводился список имен: Йекель, Кеглер-Круг, Крамер, Людден, Меллер, Ортман… Ортман? Она прочитала всю справку целиком. Ортман, Федерико. Родился 24 апреля I960. Школьник. Неужели сын Ортмана? И он исчез? Джульетта прочитала весь список. Большинство исчезнувших 1955 года рождения. Она пробежала глазами краткие справки: студентка, рабочий, врач, учительница в школе глухонемых, школьница, рабочий. Все пропали между 1976 и 1979 годами. В самом конце стояло: Кеземан, Элизабет — убита 24 мая 1977 года.

Джульетта снова села. Ей стало нехорошо. Исчезнувшие граждане Германии? Нет, она вообще ничего не понимает. Что общего у немцев с военной диктатурой в Аргентине? Все, что она узнала в течение последних суток, теперь казалось еще более запутанным. Она задумалась. Дамиан что-то поручил этому адвокату. Но расскажет ли он ей, в чем, собственно, дело?