Канта Ибрагимов - Седой Кавказ

Ознакомительный фрагмент

Функции уполномоченного требовали масштабной деятельности, в его руках находились мощные рычаги контроля и надзора. Однако Цыбулько поставленных задач не понимал, многого просто боялся. Он даже противился поставить подпись на каком-либо документе, избегал совещаний и с трудом общался по телефону.

В принципе вся нагрузка легла на Самбиева, правда, в период становления комиссии ее было маловато, а из-за инертности руководителя вовсе не прибавлялось. Весь штат комиссии в скуке досиживал до окончания рабочего времени, перечитывал газеты и журналы, слушал радио.

Монотонное существование Самбиева разнообразили ежедневные встречи с Мариной. После пьяных притязаний Арзо, Букаева неделю ходила в водолазке, говорила, что Самбиев наследил на шее, на груди. К удивлению экономиста, юрист не предъявила особых претензий к его поведению, а наоборот, негласно, но манерами не противилась и даже поощряла мужские ласки. В запертом кабинете или в подъезде Букаевой он безраздельно господствовал над одурманивающими высотами выше пояса. Попытки проникнуть вниз встречали жесткий отпор.

– Только после свадьбы, – звучал жесткий вердикт юриста, и как после страшного приговора холодели руки Арзо, исчезал пыл, улетучивалась дурость.

И тем не менее, он по привычке или просто от безделья и скуки каждый день встречался с Букаевой. Исключение составляли выходные и праздничные дни. Их отношения протекали спокойно и верно, как полноводная река, неслись они к закономерному устью океана. И если Марина мечтала о безбрежном просторе, то Арзо предчувствовал морскую соль, и полное растление в пластах глубин. И хоть был Арзо в объятиях мощного течения, хоть и знал, что не хватит сил доплыть до суши, все равно он безмолвно восторгался красочностью исчезающих берегов, мечтал доплыть до них, надеялся выкарабкаться на твердый грунт крестьянской жизни… Сепаратство чувств обнаружили, в водовороте течения закружило Самбиева.

– Как ты провел выходные? – поинтересовалась как-то Букаева в кабинете.

Арзо не обнаружил коварства в ее голосе.

– Косил кукурузу в Ники-Хита.

– Врешь! – ряд крупных зубов заскрежетал перед ним. – Ты ездил в Краснодар, к этой бабочке*.

– Откуда ты узнала? – опешил Самбиев.

– Ты просил на дорогу в долг у Дмитрия, а Дмитрий у меня. Что замолчал? Ну и как твоя Полла? Нацеловались или у вас еще глубже взаимоотношения?

– Замолчи! Не смей так о ней говорить! – он вскочил. – Она порядочная девушка.

– Ах! Значит она порядочная, а я кто? Ты негодяй, изменник…

Она что-то еще говорила, оскорбительное, скверное, однако Арзо выбежал прочь.

Неделю они не общались. Первой на уступки пошла Букаева. Она позвонила на работу Арзо и как ни в чем не бывало попросила зайти.

День был погожий, ласковый, теплый. Осень запоздала. По предложению Марины пошли прогуляться в парк имени Кирова. В увядающей траве сидели на берегу полноводной Сунжи. Букаева угощала Самбиева пирожным собственного приготовления. Хвалясь перед ним французской косметичкой, она любовалась собой в миниатюрное зеркальце… И вдруг он услышал скрежет ножниц. Арзо с ленцой обернулся, заметил, как Марина, стушевавшись укладывала пучок волос в свой блокнот.

– Ты что делаешь? – улыбнулся Самбиев.

– Да так, – встрепенулась девушка. – Давай фотографироваться, я забыла фотоаппарат вчера выложить… Случайно остался.

К концу трудового дня разошлись по службам. Не успел Арзо сесть за рабочий стол, как зазвонил телефон.

– Арзо, ты? – гробовой голос Букаевой. – Больше ко мне не приходи. У нас все кончено.

– Ну и слава Богу, – крикнул Самбиев, когда уже послышались гудки.

Два дня он блаженствовал, послал Полле нежное, трогательное письмо, а на третий – странным образом занемог. Тяга к Букаевой овладела всем его существом. Стал он звонить ей домой, на работу, а ее нигде нет. По просьбе Арзо Дмитрий подключился к поискам, и все неудачно, то она у тети, то у дяди, и так пару дней. Самбиев совсем исстрадался, опечалился, ему не спится и не естся.

И наконец как-то вечером Марина подняла трубку телефона.

– Выйди! Я прошу тебя, умоляю! – с жалостливой скорбью просил он.

Она появилась на сорок минут позже условленного времени. На улице было темно, прохладно, моросил дождь.

– Просто я не могла видеть, как ты мокнешь под дождем, – была ее первая фраза.

Марина была недоступной, горделивой, и в то же время что-то печальное сквозило в ее голосе, манере держаться.

– Я тоже страдаю от твоей подлой измены. Ты не только на теле, ты в душе оставил синяки ран, – вторая фраза.

То ли от слез, то ли от дождя их лица взмокли.

– Хорошо… Но знай, если еще когда-нибудь…

– Никогда, никогда! – не дает договорить Самбиев.

– После твоих домогательств я вынуждена смириться с участью быть твоей, – последняя торжественно-скорбная фраза, и следом прощальное резюме, с довольным оскалом. – Возьми зонтик, простудишься…, – и по окончании приказ, – из дома позвони.

Предался Арзо течению, и казалось бы, плыви себе в удовольствие, наслаждайся перспективой простора, однако что-то неосознанное, глубинное тянет его против потока; скрыто косится он на берег и инстинктивно хватается за соломинку…

– Весь город о нас говорит, – на серьезный лад перестроила отношения Марина. – Пора как-то определяться.

– Что значит определяться? – прикинулся дурачком Самбиев.

– Ведь не можем мы всю жизнь так шастать?

– Мы должны жениться?

– Что значит «должны»?

– Я жажду этого, но придется отложить, у меня повестка в военкомат,- и Арзо предъявил документ.

– Что это значит? Я скажу папе!

– Поздно, я прошел медкомиссию, сдал паспорт.

– Ты негодяй! Ты мне все планы разрушил. У меня должны быть вступительные экзамены в аспирантуру… Кто меня теперь в Москву незамужней отпустит?

– Ну, подожди годик. Я ведь не по доброй воле. В колхозе была бронь, а в городе я ее лишился.

– Это подло, – трясет Букаеву злость. – Почему ты раньше не сказал. Мой отец освободил бы тебя.

– Мне отец твой не нужен. Сам способен прожить.

– Ты об этом еще пожалеешь.

Снова раздор, но не надолго. Юрист сжалилась над призывником.

В бурном общении они проводят остаток дней до отправки. Как бы в шутку, в основном под диктовку любимой Арзо пишет прощальное трогательное послание, где есть строка с обязательством блюсти верность и жениться только на ней.

В солдатском вагоне Самбиев – самый взрослый среди юнцов. Он бросил на полку рюкзак с пирогами Букаевой, выглянул в окно. Одинокая, в сторонке, в прохудившемся пальтишке искала его запавшими глазами мать…

Ночью на верхней полке, уткнувшись в стенку, под стук колес он долго не мог заснуть, ворочался, всякие горестные мысли тормошили душу. В тягостной полусонной дремоте ему грезится, что он полез вверх по родному буку. Не успел он преодолеть первое разветвление, как дерево задергалось, закачалось, заколотилось, противясь покорению. Испугался Арзо, в бессилии попытался обхватить толстый ствол, закричал.

– Что с тобой? – дергает Самбиева за плечо парнишка с нижней полки.

Арзо молча мотнул головой, уткнулся ничком в вонь и сырость вагонной подушки. А поезд мчится вдаль на бешеной скорости, весь трясется, как ствол бука во сне, и колотится встревоженное сердце в такт перестуку колес… Вновь оказался Арзо на трясущемся, непокорном буке. Нет, не хочет он высот и простора, по душе ему тишь и спокойствие. С блаженством он бросается вниз и почему-то оказывается в навозной жиже скотной фермы. И ничего, что вонь, и ничего, что грязь, и не так противны укусы жирных мух. Влажные носы коров брезгливо обнюхивают его, недовольно фыркают, а здоровенный бык небрежно боднул его в бок… От толчка Арзо очнулся. Поезд стоял на пустынной, захолустной станции. От укусов блох горели оголенные шея и ноги, в соседнем сортире обильно мочились, воняло отхожестями.

Новый толчок – поменялись локомотивы, как ориентиры в жизни, и состав дергаясь, медленно тронулся, с каждым стуком все дальше и дальше унося от родного села, от нерешенных им проблем.

Арзо, как воочию, увидел сгорбленную мать на вокзале, исхудалых сестер, брата Лорсу в пустыне с плачущим сыном на руках, Поллу в куцем плаще: защемило грудь, едкий комок подкатил к горлу, увлажнились глаза. От стыда и злобы заслонил рукой глаза и только сейчас признал и осознал, что не захотел бороться, не сумел трудиться, не стал опорой – бежал… Он трус и босяк.

Часть IIIa

В начале 1985 года после смерти Генерального секретаря ЦК КПСС Черненко К.У. страну Советов возглавил Горбачев М.С. В то время Советский Союз находился в повальном кризисе, господствовал дефицит всего необходимого. Новое руководство огромной державы искало причины экономического и морального упадка. Во время мартовского Пленума ЦК КПСС было выявлено, что основой всех бед является пьянство и алкоголизм – словом, народ не работает, а пьет. В ходе дальнейшего анализа выяснилось, что виноваты не те, кто спивается, а те, кто спаивает, иначе – производит зелье.

Конец ознакомительного фрагмента