Песня имен - Лебрехт Норман

Исцеляясь от бессонницы и производя сумрачную самоинвентаризацию, я вынужден признать: ни единой минутой я бы не поступился. Довидл открыл мне глубину и яркость переживания. Показал, что скучную жизнь можно наполнить страстью, что место мое не обязательно на задворках планеты — ведь путь мой освещает звезда. Стихийный взрыв музыки способен возвысить, перетряхнуть обыденность. Отказаться от этого я не могу, да мне и не хочется. На протяжении пустых лет я свято чтил raison d’être[107], и теперь, в годы триумфа, надо бы снова к нему вернуться. За свой успех я кое-что ему обязан: я обязан дать ему право покоиться с миром; долг выплачен.

К пониманию этого я пришел лишь четыре года спустя. Сперва я никак не мог его отпустить, в особенности еще и потому, что мой изначальный план основывался на его публичном подчинении моей организаторской воле. Его возвращение означало и мой подъем, перестановку наших ролей. Мне было жаль этого несостоявшегося триумфального взлета, хоть и не так безумно, как я поначалу ожидал.

Целый месяц после его исчезновения я ежедневно заказывал в контору «Тобурн газетт».

Полицейские водолазы повторно обследовали место крушения на трассе А821, произошедшего на прошлой неделе, после того, как поднятый из реки То фургон оказался пуст. Тело водителя, предположительно раввина Давида Каценберга из Талмудического колледжа в Олдбридже, не обнаружено.

Коллеги раввина Каценберга сообщили, что по пятницам он вставал до рассвета и ехал за фруктами и овощами для еврейского шабата, которые впоследствии раздавал нуждающимся членам общины. Говорят, его жена и одиннадцать детей пребывают в состоянии глубокого шока и траура. Друзья сообщили «Газетт», что он был учителем, которого все любили и который всю свою жизнь посвящал окружающим. Уроженец Польши, во Вторую мировую войну он единственный из большой еврейской семьи уцелел во время немецкой оккупации.

Ничего нового, лишь очевидное сообщение, что тобурнский коронер, доктор Али Медахи, вынужден вынести открытый вердикт. Для полноты картины просматриваю «Хамейр» и «Джуиш мейл», еженедельные журналы соперничающих ультраортодоксов, которые выходят на английском и идише, с промельками классического иврита и арамейского, призванных запорошить любопытные глаза вроде моих. «Хамейр» информирован куда лучше.

Ешива олам было подавлено поступившими из Олдбриджа сообщениями, что его обожаемый машгиах рухони, раввин Довид Каценберг, стал нифтер трагического дорожного происшествия. Раввин Довид взял на себя мицву по утрам перед эрев шабос отправляться на рынок за фруктами и овощами, чтобы успеть купить лучшие плоды и раздать их неимущим. На обратном пути его машина сошла с дороги и угодила в ледяную реку. Почему такое несчастье произошло с праведным человеком, цадиком, да еще во время выполнения двух мицвос — обета молитвы и благотворительности, — выше понимания простых смертных, рахмоно лицлон (да пребудет с нами милость Его).

У раввина Довида остались возлюбленная ребецн, Броха, дочь первого олдбриджского рош ешива, благословенной памяти раввина Менаше Гершковица, и одиннадцать детей, все оским в Торе и мицвос.

Раввина Довида послал в Олдбридж Медзыньский ребе, да пребудет с нами память о нем, после того, как он потерял всех польских родственников. Его горячая привязанность к медзыньским и другим хасидским нигуним неоднократно проявлялась на олдбрижских свадьбах, когда раввин Довид, почтенный учитель, снимал с себя капоту и на дешевенькой скрипочке играл веселые мелодии, чтобы потешить сердца молодоженов. Он часто приводил цитату из Тегилим: «Служите Хашему с веселием»[108] и «Пойте Хашему новую песнь»[109]. Стихи эти, говорил раввин Довид, учат нас тому, что Создатель мира даровал нам музыку для божественной цели — славить Его и с каждым новым поколением пополнять Его песенную сокровищницу.

Мистер Х.-И. Шпильман, Лондон N16, медзыньский летописец и близкий друг нифтера, отмечает, что его петира состоялась двенадцатого швата, в день ёрцайт его отца, указанный в Песне имен святым Медзыньским ребе, с которым тот вместе делил тяготы фашистских лагерей. Олдбриджская ешива установит в честь поминовения души раввина Довида Каценберга день молитвы и изучения Торы; дата будет объявлена ий’х.

ИЙХ — им йирце Хашем, воля Божья. Все на земле — включая массовые убийства и внезапные исчезновения — совершается согласно божественному волеизъявлению. Вчитываюсь в «Хамейр», как его авторы — в Талмуд, ища не то, что явлено, а то, что скрыто. Формально фраза, помнится, звучит так: «Мегале тефах умехасе тефахаим» — одну меру отдай, две сокрой — и подразумевает мужеские ухищрения во время любовного акта. Однако верующие иудаисты в чем угодно способны отыскать метафорические смыслы.

«Хамейр» («Просветитель») заботится не о том, чтобы пролить свет, наоборот, он предельно сгущает тьму, оставляя ошметки намеков и бреши в повествовании, по которым верующий и складывает свои страницы-паззлы. Например, в нем ни словом не упоминается о положенных семи и тридцати днях траура по нифтер (покойному), — то ли потому, что, пока тело не найдено, родным скорбеть не полагается, то ли потому, что покойный в действительности жив и просто сделал ноги.

И при этом со стороны других раввинов — ни одного посмертного панегирика, а ведь обычно, случись их собрату отойти в мир иной, они слетаются, как чайки на корабль. Во мне вновь шевелятся подозрения.

«Где Йоселе?» — размышляю я, мурлыкая песенку черношляпников про похищенного мальчика.

Теперь понятно, зачем Довидл тем утром встал ни свет ни заря — он всегда делал так по пятницам — и почему он выбрал именно этот день. Еврейская годовщина гибели его отца усугубила бы драматизм момента, потому-то исчезновение произошло поспешнее, чем того требовала разумная необходимость. С этим в целом разобрались, к взыскательному моему удовольствию.

И все же как из пианино, которому пережали педаль, торчат струны, так и это исчезновение опутано не вяжущимися друг с другом концами. Погибший едет покупать фрукты-овощи, но из реки достают пустой фургон. Куда девалось купленное? Выросший в бедности, Довидл ни за что не загубил бы целый фургон съестного. Сумевший уже дважды обвести всех вокруг пальца, он знал, что полиция станет въедливо восстанавливать картину его последних перемещений, значит, надо было придать им обыденный характер. Скорее всего, в то утро он отметился на рынке, чтобы создать видимость повседневных хлопот и обзавестись очевидцем. Листаем «Газетт» и сразу находим подтверждение — свидетельства торговой братии:

«Он завсегда, какая бы ни была погода, был солнечным и теплым», — сказал Фред Тримбл, 46 лет, оптовый торговец с Икенфилд.

«Один из лучших моих клиентов, всегда платил наличными и приезжал четко, как часы», — добавил его брат Артур Тримбл, 48 лет.

Затарившись, Довидл должен был избавиться от купленного и лишь потом топить фургон в реке. За час с момента открытия рынка и до «аварии», в одиночку бы он не управился. Без помощника, а то и нескольких, тут не обошлось. Выстраиваю логическую схему, как все происходило в тот последний час. Предположим, Д1 приезжает на рынок в шесть, делает покупки, загружает их в фургон, затем отчаливает, предположительно в машине своего сообщника. Еврей с похожими телосложением и бородой — Д2 — на глазах у всех садится в фургон и уезжает. Перегружает ящики с фруктами-овощами в третью машину, вероятнее всего, аналогичный синий фургон, водитель которого, ДЗ, едет в общину и раздает там его содержимое. Д2 сбрасывает пустой фургон в реку. Тем временем Д4 уже доставил Довидла в манчестерский аэропорт, аккурат к рейсу на Тель-Авив, Ньюарк или Майами. Остальные три Д спокойно возвращаются на базу. Обитатели ешивы смыкают свои ряды крепче, чем курсанты Сандхерста[110] на параде. Всех деталей нам никогда не узнать; за два дня, проведенных в компании Довидла, я уяснил достаточно и умею распознавать виртуозное ловкачество.