Пять времен года - Иегошуа Авраам Бен

А дни все пылали, и Молхо, сидя порой с закрытыми глазами, то и дело вспоминал, как она появилась перед ним в ту ночь — в слегка выцветшем домашнем халате, бледное лицо, поседевшие волосы заплетены в косу на затылке, — и пытался вызвать в своем воображении ее удивительно гладкие ступни, но ему никак не удавалось, и от этого он еще сильнее хотел увидеть ее снова. Ури, однако, не звонил, и в пятницу утром, охваченный нетерпением, он решил сам поехать в Иерусалим. Он позвонил теще и отменил их обычную встречу за ужином. «Ты опять едешь к матери в Иерусалим?» — спокойно осведомилась она. «Да», — коротко ответил он, не пускаясь в объяснения. «Что, она заболела?» — «Нет, с ней все в порядке», — торопливо успокоил ее Молхо и замолчал, словно пытаясь исключить возможность дальнейших расспросов. Но она ни о чем больше не спрашивала, и в пятницу вечером он уложил свой чемоданчик и отправился в путь, однако на пол пути в Иерусалим, в Хадере, вдруг остановил машину. «Как раз эта моя горячность, скорее всего, и может их отпугнуть, — подумал он. — Нужно вооружиться терпением. Нужно ждать, пока они сами мне позвонят».

И повернул обратно.

Несколько дней спустя явились рабочие ставить решетку, и Молхо ушел пораньше со службы, чтобы их встретить. В разгар работы, сквозь шум грохочущих молотков и воющих сверл, он вдруг увидел перед собой высокую, худую, костлявую фигуру Ури, который стоял в проеме открытой двери, крутя в руках свою черную ковбойскую шляпу. «Вот, решил посмотреть, где ты живешь, — как ни в чем не бывало сказал он, входя в квартиру. — У вас тут красиво. Ты один?» — «Да, — ответил Молхо. — Тут у меня рабочие. Хочешь попить с дороги?» Но Ури отказался: «Нет, у меня сегодня небольшой пост. А что они делают?» — «Ставят решетку на окно. Я же тебе говорил, меня недавно обокрали». И Молхо повел его в спальню, показать то место, где вор забрался в квартиру. «Какой вид! — восхитился Ури. — Полным-полно воздуха, и тишина, наверно, потрясающая. А как называется вади?» — «Понятия не имею, — ответил Молхо, гордясь тем, что Ури понравилось его вади. — Сомневаюсь, что оно вообще имеет название». — «Но ведь должно же оно как-то называться?» — удивился Ури. «Ну почему? — возразил Молхо. — Квартал новый, всего каких-нибудь двадцать лет как построили, не всему еще успели дать название».

Ури промолчал и стал оглядываться вокруг. Его взгляд упал на раскрытый первый том «Анны Карениной», лежащий на кровати, которую рабочие для удобства сдвинули к стене. «Это ты читаешь?» — спросил он. «Я», — ответил Молхо. Ури с любопытством посмотрел на него. «В первый раз?» — «Да, — признался Молхо. — Раньше как-то не попадалось. Ты же знаешь, в наше время в школе давали только Менделе и Мапу[26], жуткая скучища». — «И что, тебе нравится?» — с интересом спросил Ури. «Вообще-то да, — сказал Молхо. — Конечно, временами затянуто и скучновато, но в целом довольно трогательно. Эта женщина, которая влюбилась в другого и оставила сына и мужа, — интересно, чем это кончится? Сомневаюсь, чтобы конец был хороший». Ури слушал его с большим интересом. «Ты прав, — сказал он тихо. — Она кончает самоубийством». — «Неужели?! — испуганно переспросил Молхо. Ури печально кивнул. — Неужели?! — жалобно повторил Молхо, но, увидев, что собеседник не намерен менять ради него судьбу Анны Карениной, совсем огорчился: — Жалко, что ты мне рассказал. Но почему? Что, этот Вронский ее бросит?» — «Нет, что ты, — ответил Ури. — Он ее не бросит. Она просто теряет ощущение свободы. Муж не дает ей развода, и ей приходится жить с Вронским вне брака, так что ее роман уже перестает быть связью по выбору, как раньше, а становится чем-то вынужденным. И у такой женщины, как она, с ее острым чувством независимости, это вызывает ощущение, что она попала в западню». Молхо кивнул, хотя не совсем понял сказанное.

Сверло снова вгрызлось в стену, заполнив комнату оглушительным воем. «Когда ты читал эту книгу?» — спросил Молхо. «О, много лет назад, — улыбнулся Ури. — Но я всегда помню прочитанное», — и мягко положил книгу на кровать. «А как поживает Яара?» — осторожно спросил Молхо и сильно покраснел. «Она в порядке». — «Что она сказала после моего визита?» — «Ты произвел на нее сильное впечатление, — сказал Ури. — После твоего ухода она сказала, что ты почти не изменился, она именно таким тебя помнила». — «Не изменился? — обиженно спросил Молхо. — Странно. Как это может быть?» — «Ну, в том смысле, что ты остался тем же человеком, каким она тебя помнила, — молчаливым, терпеливым, всегда как будто удрученным». «Удрученным? — удивился Молхо. — В каком смысле удрученным?» Но Ури не ответил. «Это здесь умерла твоя жена?» — тихо спросил он, оглядев комнату. «Да, здесь», — с грустью ответил Молхо. «На этой кровати?» — «О, нет, — сказал Молхо, — у нее была другая кровать, специальная, с водяным матрацем против пролежней». И он стал объяснять, как он оборудовал эту комнату и какие медицинские аппараты здесь тогда стояли. Ури слушал внимательно, машинально играя своей шляпой. «У одного нашего раввина было то же самое, — сказал он наконец. — Но он выздоровел». — «Это невозможно! — возмущенно воскликнул Молхо. — Значит, у него был другой рак. Все делают одну и ту же ошибку. Говорят „рак“, и все, а это неправильно, потому что за одним словом стоят сотни совсем разных видов. Поверь мне, я в этом разбираюсь!» Он бурно жестикулировал, взволнованный до глубины души. Ури замкнуто молчал, видимо не желая спорить. Потом медленно вышел, мельком глянул на салон, повернул к входной двери, все еще распахнутой настежь, и едва не столкнулся с гимназистом, который возвращался с пляжа, в одних плавках, красный, растрепанный, даже не смыв с себя морскую соль. «Это мой младший, Габи, — представил его Молхо, и Ури приветливо пожал мальчику руку. — Ты только подумай, Габи, вот этот человек когда-то был моим молодежным инструктором!» Ури был в восторге. «Так он у тебя, оказывается, совсем большой?! Значит, скоро в армию? — сказал он, словно чем-то довольный. И после того, как Габи ушел в свою комнату, явно не обрадованный знакомством со старым приятелем отца, добавил: — Вот так я всегда завидую, когда вижу таких ребят. В моем возрасте уже трудновато будет качать по ночам люльку с младенцем и ждать, пока он подрастет».

Рабочие кончили работу и позвали Молхо посмотреть. Сердце его упало. Окно спальни было изуродовано идиотской посеребренной решеткой, концы которой к тому же были темными от недавней сварки. Весь вид на вади был испорчен безвозвратно. Он угрюмо расплатился — наличными, как было уговорено, — но на душе у него было скверно, как будто дому был причинен непоправимый ущерб. Ури все еще ходил по квартире. Теперь его восторг вызвала кухня, сверкавшая чистотой и порядком. Молхо объяснил, что к нему три раза в неделю ходит домработница, но скоро придется искать ей замену, потому что она беременна. Ури слегка покачал головой, словно о чем-то размышляя. Молхо снова предложил ему попить. «Нет, спасибо, я же тебе говорил — у меня сегодня пост». — «По какому поводу?» — поинтересовался Молхо. «По поводу моих грехов, — ответил Ури с каким-то горьким смешком, глядя прямо в глаза Молхо, который смотрел на него как зачарованный. Потом протянул ему руку. Они помолчали. — Ну, и что ты думаешь о нашем деле?» — тихо спросил Ури, уже стоя у выхода. «Я думаю, что можно попробовать, — неуверенно откликнулся Молхо, настороженно глядя на гостя. — Мы ведь ничего не теряем, правда?»

В пятницу перед вечером, когда солнце еще пылало на горизонте, Омри привез бабушку на семейный ужин и, впервые увидев решетку, пришел в ужас. Теща промолчала, но видно было, что она тоже не одобряет новинку. «Что же они не оставили места для горшков с цветами?! — сказал Омри с непонятной яростью. — Была бы хоть какая-нибудь зелень, а не эти тюремные прутья!» Молхо каялся: «Вы правы. Я поторопился. Я просто растерялся. Мне не с кем было посоветоваться. Я очень сожалею. Не беспокойтесь, я обязательно ее поменяю, я обещаю. Я велю им вырвать эту решетку и поставить другую. Пусть даже обойдется намного дороже. А эту я и красить не стану, вот увидите!» Он извинялся так пылко и многословно, что только совместными усилиями им удалось его успокоить.