О'Санчес - Я люблю время

– Уже. Добре, почудим напоследок. – Мазай поджал к ладони кровоточащий палец и сразу взбодрился: это предстоит веселая смерть, будет что о них бродягам вспоминать. Но Сахар-то каков шустрила! – Откуда пики надыбал, когда успел? Как пронес? Думать некогда. Непростой мальчишечка, но… Да что там – золотой пацан… Побольше бы о нем узнать, да уж не придется…

– Эй, мужланы! Чего стоитя, хлебалом щелкаетя? Все здеся уже протусовались по мастям, теперя ваш черед. К окну идитя, не заставляйте людей ждать.

– А кто тут люди-то, – гаркнул Колян Полковник, – в темноте и не видать? Может тут и не люди вовсе, а мумии епипетские в лаптях бярезовых…

– Сюда, сюда, молодые люди, к свету, тут как раз все отлично видно, кто в лаптях, кто в сапогах. – Воры тесной группкой – сквозь распахнувшуюся толпу – двинулись на голос. Пиковины в рукавах: махнуть и вымахнуть – секундное дело, но надо осмотреться, да хотя бы взглядом обменяться, чтобы всем вместе, дружно…

Спиной к окну, в настоящем, невесть где добытом кресле, целехоньком, даже красная обивка местами сохранилась, сытой глыбой восседал плечистый мужичина лет тридцати пяти-сорока: в правом окороке меж волосатых пальцев немецкий штык-нож плещется, с орлиной головой на венце рукоятки, по колену плашмя жадно постукивает, в левом кулачище настоящая беломорина дымится (только что для пущего форсу извлеченная и закуренная) – сам Иван-Царевич, бывший Бузор, а нынче, по-воровски если – Ванька-Крыса. За ним и сбоку – полукольцо из сук, с ножами и ломами, и вокруг всех, вдоль стен, – еще одно большое, из притихших мужиков, непричастных, но жадных до кровавой потехи зрителей…

– Четверо. Жаль, маловато вас. Время дорого, в партизанов играть некогда. Или жив, или жил, в зависимости от заслуг и уровня самосознания, кто кем объявится. Воров – я в упор такой масти не знаю, мужиков и фраеров на этапе уже более, чем достаточно, а вот чуханов и «машек» нехватка… Надо восполнять. Твоя мазайская морда мелькалась мне где-то, остальные нет. Масть??? – Вот он, последний и решающий миг, отделяющий зерна от плевел, жизнь от смерти, душу от тела… Сигнал должен был пойти от пахана, и Мазай не смолчал, не стушевался:

– Масть – самая сласть: девок нежим, а сук на ленты режем!!! Ха-х! – Шаркнул рукой Мазай – и кишки вон из ближайшего зека полезли. Тот ломик бросил, руками за брюхо – да уж не заштопаешь, это такая смерть тебе пришла, ссученный…

И понеслась кровавая вечеря в четыре воровских ножа, да в три десятка сучьих. Конечно, сук было много и все вроде как держали оружие наперевес, но никто и близко не ждал, что воры окажутся при пиковинах и первыми в атаку ринутся, да и тесно сукам было, мешали друг дружке. Головой вперед вынырнул из за спин корешей Лева Сахар, кувыркнулся в прыжке по-особенному – и вот он уже возле Ваньки-Крысы, а тот и встать не успел: ж-жик его пиковиной наотмашь – Иван-Царевич и клюнулся покорной головой в левое плечо, а из настежь растворенной шеи, как из накренившейся чернильницы, на правое плечо тяжелыми волнами кровища повалила… Сахар развернулся – следущего бы резать – но споткнулся о бузоровы судороги и под ноги сукам – шмяк!…

Вдвоем уцелели – Сахар и Колян Полковник, а двух воров Иванов – Мазая, да Примуса – суки погасили начисто и скоро, ножами и ломами. Сорок лет Мазай прожил, да четверть века Ваня Примус – земля им пухом, приняли смерть в кровавой драке и могил от них не осталось. И Коляну бы с Левой, конечно же, не устоять, но поднялся крик до небес – люди ведь не умеют молча воевать, или тихо на кровь смотреть, а конвойные – опытный народ, чуют – не гладко дело катится, на сей раз – по иному, чем Узорин обещал… Кинулись внутрь, развернулись в боевой порядок, как учили, очередь поверх голов… и чуть пониже – безотказно действует даже на самых буйных…

Велено лежать – все и легли, кто где стоял и валялся, живые с мертвыми в обнимку…

Чьи пиковины? Кто? Откуда взяты?… Коляна и Леву перевязали – и в карцер, трупы – в санчасть, ножи и пики – в вещдоки, зеков на допросы, стукачей к куму. Четыре пиковины – откудова такие? Сроду роду не было подобных в тутошных лагерях?

Смекай, опер, чеши репу, все одно следов не найдешь…

Коляну ляжку проткнули, у Левы длиннющий синяк поперек спины…

В моем «трюме», естественное дело, камни в углу не плотно сидели, я ночью камешки вынул, по три пуда каждый, и отвалил от «хозяина», не дожидаясь допросов и переследствия, а Колян в своем остался, но и из него они немного выжали, а точнее – совсем ничего, парень – что надо был, упорный и духарной. Уцелел тогда Коля и себя не уронил, я его в конце пятидесятых встретил мельком в Сыктывкаре, обнялись бы, да в наручниках оба…

Говорят, в столичном музее МВД до сих пор хранятся пиковины моей выделки: легированная сталь лучших пород, отменного литья, моей пятнадцатикратной перековки, и хотя и зовутся пиковины – а заточены с двух сторон, в стиле кэн цуруги; и узоры самой стали, и линии закалок с фокусами, фигурные, на самурайских мечах такие делали… Да я, бывало, и сам полноценные клинки ваял, мастерство перенимая у древнего мастера Огара Санемори (вернее сказать – он у меня перенимал и чуть было не превзошел!). Лэйбла только на хвостовиках не хватало, но оно и правильно, зачем лишний раз смущать человечество загадками?

Что меня толкнуло в войну мастей, которую потом с легкой руки Варлама Шаламова не совсем точно нарекли сучьей войной? Сам теперь не знаю, но сколько бы имен ни менял я тогда, а за «линию фронта» не заходил, другую масть не пробовал.

Это как на настоящей войне: что мне с того, кто там прав и виноват – Герцог какого-нибудь вшивого герцогства, или его мятежники-бароны: выбрал сторону – стало быть, держись выбранной и воюй до логического упора. Вроде бы и прикольно придумать такое развлечение: сначала за тех повоевать, потом к тем перекинуться, потом наоборот… Однако всю жизнь в мирах я этого стерегся; и без подобных фокусов полно поводов и соблазнов потерять в себе человеческое; взять хотя бы пол мужской-женский: в каком мире и кто бы мне помешал менять его, как мне вздумается? И то, и другое ведь человек? И там, и там есть свою плюсы и минусы: женщины лживы, но ветрены, мужчины простоваты, но потливы…

Но уж если я мужчина, то держусь этого строго, я бы даже сказал – узколобо, как баран и не отступая. Именно в силу того, что все или почти все мне доступно, вешаю я себе на судьбу балласт и вериги, в виде добровольных ограничений, а иначе… Об иначе тоже как-нибудь потом порассуждаем, но один маленький сухенький примерчик по поводу моих опасений выдам: я легко могу вживить себе электроды в центр удовольствий в мозгу, установить бесперебойное питание и очищение организму – и тем самым устроить себе бесконечный кайф на всю оставшуюся вечность. Кайф, который круче власти, секса, героина и жратвы. Я попробовал однажды и не на шутку испугался. Я – испугался! Я!… Есть для меня и более фатальные перспективы, однако и эта нехороша. Да вот, и на меня есть ужасы, что неизбежно! И этого парадокса не избежать, поскольку мое могущество может быть легко побиваемо моими же возможностями, направленными против меня. Недаром сказано, что человек сам себе лучший камикадзе.

Пришлось намертво себе сказать: не хочу! Да и кто бы согласился на подобный беспредельный рай? Думаю – никто. А почему? А потому, что… После, я же сказал, сейчас же пора мне в Питер, не то на работу опоздаю. Впрочем… Кто бы согласился – тот все равно что умер, ни единого бита разницы. Понятно? Нет? Тогда позже подискутируем.

Да, я работаю в одной конторе, типа, помощником брокера числюсь, или брокером уже? – надо в свою трудовую книжку заглянуть, уточнить, зарабатываю честным человеческим трудом на хлеб насущный. А фирма моя занимается ценными бумагами, так сказать – оператор-спекулянт фондового рынка. Раньше я в конторе у братьев Мазкиных трудился, потом сюда, в «Формула У». Почему – спросите вы, ведь там больше платили и готовили меня на повышение, сектор банковских векселей возглавлять? Вот именно поэтому и ушел. Деньгами я много тысяч лет пользуюсь, самых разных видов и типов, но ни разу в них не нуждался, разве что по собственному хотению; да и перспективы профессионального и карьерного роста мне по большому оркестровому барабану, бо я покоролевствовал вдоволь, святости хлебнул, вождизмом переболел… А тут удобно: расписание почти свободное, в конце недели доложусь на Невском 58, начальству, сверю с ними расчеты, получу очередной пучок заданий – и кум королю: хочу – в кино иду, хочу по мирам болтаюсь, ведь я одинокий холостяк, домашнее хозяйство не допекает… И все эти удовольствия – в оплачиваемое рабочее время. Но так, чтобы на начальство случайно не нарваться… Шучу. Мог бы и землекопом вкалывать, я не гордый, да скучновато эдак-то с лопатой, угол обзора узковат.

Что мне нужно сегодня сделать? Заехать на Невский, в офис, провести «оброчный» час в кабинке, подстерегая случайных клиентов, получить доверенность и якобы съездить за документами по одному адресу… Полтора часа – всего делов.