Мишель Уэльбек - Платформа

Ознакомительный фрагмент

Широкое окно моего номера выходило на скоростную магистраль. В половине седьмого утра движение по ней было интенсивным, однако сквозь двойное стекло до меня доносился только слабый гул. Фонари уже погасли, а сталь и стекло еще не засверкали дневным солнцем – го­род был равномерно сер. Я заказал дежурному двойной эспрессо и загло­тал его с эффералганом, долипраном и двойной дозой осциллококсинума, затем лег и попытался закрыть глаза.

Неясные формы с назойливым жужжанием медленно двигались в замкнутом пространстве; может, это были землеройные машины, а мо­жет, гигантские насекомые. Поодаль стоял человек в тюрбане и белых шароварах; в руках он держал короткую турецкую саблю и с большой ос­торожностью проверял остроту клинка. Вдруг воздух сделался красным и вязким, почти жидким; прямо перед глазами у меня потекли капельки конденсата, и я понял, что вижу всю сцену через стекло. Человек лежал теперь на земле, придавленный невидимой силой. Машины – несколь­ко экскаваторов и гусеничный бульдозер – сгрудились вокруг него. Экс­каваторы дружно взмахнули шарнирными лапами и разом обрушили ковши на человека, разрубив его тело на семь или восемь частей; голова же дьявольским образом продолжала жить, бородатое лицо кривилось недоброй усмешкой. Тогда вперед подался бульдозер и раздавил ее, как яйцо; мозг вперемешку с раздробленными костями брызнул на стекло в двух сантиметрах от моего лица.

5

Туризм как поиск смысла с характерным для него игровым общением и богатством обра­зов есть способ постепенного кодированно­го и нетравмирующего постижения внеш­ней чужеродной реальности.

Проснулся я около полудня, в комнате глухо жужжал кондиционер, голо­ва болела немного меньше. Лежа поперек широченной кровати king size, я думал о том, как все сложится дальше. Бесформенная пока еще группа превратится в живое человеческое сообщество; сегодня во второй половине дня мне надо будет начать определяться, а прямо сейчас уже выбрать шорты для прогулки по кхлонгам. Я остановился на модели из синей джинсовой ткани, средней длины, не слишком облегающей, и футболке «Radiohead»; затем сунул в рюкзак кое-какие вещицы. В ванной я с отвращением осмотрел свое отражение в зеркале: натянутое, скован­ное лицо бюрократа трагически контрастировало с костюмом; я выгля­дел ровно тем, кем был на самом деле: сорокалетним чиновником, на пе­риод каникул рядящимся под юнца. Тьфу! Я подошел к окну и раздвинул шторы. С двадцать седьмого этажа открывался поразительный вид. На­лево меловой скалой, разлинованной черными горизонтальными поло­сками окон, наполовину скрытых балконами, высилась громада отеля «Мариотт». Солнце стояло в зените, контрастно оттеняя плоскости. Прямо передо мной сверкало бесчисленными бликами хитроумное со­оружение из конусов и пирамид голубоватого стекла. На горизонте яру­сами ступенчатой пирамиды громоздились гигантские бетонные кубы отеля «Гран Плаза Президент». Справа, за трепещущей зеленой гладью парка Лумпхини, выступала охряная стена и угловые башни Дусит Тха-ни. И надо всем – идеально голубое небо. Я медленно выпил «Сингха Голд», размышляя о том, что все уходит безвозвратно.

Внизу в холле сопровождающая проводила перекличку, раздавая та­лоны на завтрак. Так я узнал, что двух вертихвосток зовут Бабетт и Леа. У Бабетт были светлые вьющиеся волосы: не то чтобы вьющиеся от при­роды – скорее завитые; еще у мерзавки была красивая грудь, отчетливо видная сквозь прозрачную ткань блузки с набивным этническим рисун­ком, полагаю, от «Труа Сюис». Брюки той же материи отличались такой же прозрачностью, сквозь них просвечивали белые кружева трусиков. У черноволосой, тоненькой, как нитка, Леа узость бедер компенсирова­лась выпуклостью ягодиц, подчеркнутой черными «велосипедками» до колен, и агрессивно торчащими под коротенькой канареечной майкой сосками. На щелке пупка блестел малюсенький бриллиант. Я вниматель­но изучил обеих цыпочек с тем, чтобы позабыть о них навсегда.

Раздача талонов продолжалась. Сон – так звали гидшу – выкликала всех по именам, меня от этого с души воротило. Ё-мое, мы ж не в детском саду. Я было обрадовался, когда она назвала пенсионеров по фамилии: «месье и мадам Лоближуа», однако она тут же с лучезарной улыбкой доба­вила: «Жозетт и Рене». Невероятно, но факт. «Меня зовут Рене», – под­твердил супруг, не обращаясь ни к кому конкретно. «Час от часу не лег­че», – буркнул я. Жена бросила на него усталый взгляд, который следовало понимать как: «Помолчал бы, а то вечно лезешь». Я вдруг сооб­разил, кого он мне напоминает: господина Плюса из рекламы Бальзена. Может, это он и был? Я обратился к его жене: не доводилось ли им в про­шлом сниматься на вторых ролях? Нет, никогда; оказалось, они колбас­ники. Похоже, между прочим. Итак, весельчак наш держал некогда кол­басную лавку (в Кламаре, уточнила супруга), паршивый магазинчик, где отовариваются лишь бедняки, которых он и забавлял своими остротами.

Затем следовали еще две супружеские пары, невыразительные внеш­не и, вероятно, как-то связанные между собой. Может, уже отдыхали вместе? Или познакомились за брекфестом? На этой стадии путешест­вия не разберешь. Начнем с наиболее несимпатичной. Супруг слегка на­поминал Антуана Вештера [4] в молодости, если такое можно вообразить, но только шатен, и бородка аккуратно подстрижена; в сущности, он напоминал не столько Антуана Вештера, сколько Робина Гуда, хотя чувст­вовалось в нем и что-то швейцарское. Одним словом, никого он не напо­минал – обыкновенный кретин. Не говоря уже о жене: серьезная, в комбинезончике, добропорядочная молочница. Наверняка эти двое уже произвели на свет себе подобных, подумал я; оставили, небось, ребеноч­ка у бабушки где-нибудь в Лон-ле-Сонье. Вторая пара, постарше, произ­водила более приятное впечатление. Он, тощий, усатый, нервный, представился мне как натуропат и, видя мое невежество, пояснил, что врачует травами и другими натуральными, по возможности, средства­ми. Она, невысокая, сухонькая, работала в социальной сфере, занима­лась в Эльзасе трудоустройством лиц, имеющих судимость; вид у обоих был такой, будто они не трахались уже лет тридцать. Супруг, похоже, расположился побеседовать со мной о пользе натуральных методов лечения; почувствовав, что не вынесу, я отошел и присел на банкетку. Отсюда чета колбасников мешала мне хорошенько рассмотреть трех ос­тавшихся участников группы; мужчина по имени Робер – пятидесяти­летний жлоб с необъяснимо жестким выражением глаз; затем женщина таких же лет, бывалая, с обрамленным черными кудрями недобрым и од­новременно вялым лицом – она звалась Жозианой; и, наконец, женщи­на помоложе, лет двадцати семи, не больше, незаметная – она подобост­растно следовала за Жозианой и именовалась Валери. Ладно, разберемся по ходу дела, время есть, мрачно бухтел я себе под нос по до­роге к автобусу. Я заметил, что Сон, не отрываясь, смотрит на список пас­сажиров. Лицо ее напряглось, губы непроизвольно шептали какие-то слова, в них угадывалось смятение, чуть ли не страх. Оказалось, что нас тринадцать; таиландцы очень суеверны, больше даже, чем китайцы; в нумерации этажей и домов им случается перескакивать с двенадцатого на четырнадцатый, лишь бы избежать числа тринадцать. Я сел на левую сторону в центре салона. Во время групповых поездок экскурсанты, как правило, осваиваются очень быстро: для спокойствия важно только по­раньше занять место и держаться его, можно даже положить на него ка­кие-нибудь свои вещи, словом обжить.

Учитывая, что автобус был на три четверти пуст, я немало удивился, когда Валери села рядом со мной. Двумя рядами дальше Бабетт и Леа на­смешливо зашушукались. Заткнитесь, сучки. Я исподволь разглядывал со­седку: длинные темные волосы, лицо – не знаю, как и сказать, – неброс­кое, в общем; не красавица и не дурнушка. Я напряг свои мыслительные способности и промямлил: «Вам не слишком жарко?» – «Нет, нет, в авто­бусе нормально», – ответила она быстро и без улыбки, видимо испытав облегчение от того, что я начал разговор. А между тем глупее вопроса и придумать невозможно: в автобусе стоял чудовищный холод. «Вы уже бы­вали в Таиланде?» – спросила она, умело поддержав беседу. «Да, один раз». Она замерла в ожидании, приготовясь выслушать интересный рас­сказ. Рассказать ей о моей первой поездке? Лучше не сейчас, потом как-нибудь. «Было хорошо…» – выдавил я из себя наконец, стараясь компен­сировать банальность фразы задушевностью тона. Она удовлетворенно кивнула. Тут я сообразил, что девушка эта нисколько не зависела от Жозианы; покорность была ее натурой, и, может, она как раз искала себе но­вого хозяина; может, Жозиана ей надоела – та, кстати, сидела впереди, через два ряда от нас, с остервенением листала путеводитель «Рутар» и злобно поглядывала в нашу сторону. Просто песня! Сразу за причалом Пэйаб лодка свернула направо в Кхлонг-Самсен, и мы попали в совершенно иной мир. Люди жили здесь так же, как и сто лет назад. Вдоль канала стояли домишки из тика на сваях; под навесами ду­шилось белье. Женщины глазели на нас из окон, другие, увидев нас, от­рывались от стирки. Между сваями барахтались в воде ребятишки, они махали нам руками. Повсюду буйствовала растительность, пирога наша продиралась сквозь заросли водяных лилий и лотосов; жизнь била клю­чом. Любое свободное пространство на земле, в воздухе или воде мгно­венно заполнялось ящерицами, бабочками, карпами. Хотя приехали мы, как сообщила Сон, в разгар сухого сезона, атмосфера была безна­дежно перенасыщена влагой.