Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

У въезда на площадь появилось подкрепление — новые бронетранспортеры с десантом. Они остановились, не выезжая на простреливаемое пространство, и, видимо, готовились совершить рывок к дворцу в тот момент, когда огневые точки будут подавлены орудиями бронетехники, придвигавшейся все ближе к стенам здания. Неожиданно над площадью разнеслись раскаты громкоговорителя. Срывающийся от ярости голос выкрикивал:

— Через пять минут мы начинаем убивать заложников! Будем убивать их по одному каждые пять минут, а если начнете штурм, мы перебьем их всех. Мы требуем начала переговоров, а до этого требуем прислать во дворец телевидение и газетчиков — мы хотим устроить пресс-конференцию. Пусть все узнают, что убийцы не мы, убийцы те, кто сбрасывает напалм на .мирные деревни в освобожденной зоне. И не надейтесь, что мы начнем со всякой мелкой сошки вроде секретарш — начнем с этих жирных котов из парламента. Я, команданте Диего, с удовольствием перестреляю их всех!

Стрельба затихла, и в наступившей тишине люди на площади напряженно прислушивались к словам командира террористов. Тот начал выкрикивать еще что-то, но Тавернье пропустил его слова мимо ушей, потому что метрах в пятнадцати от себя заметил снайпера. Тот, припав на одно колено, целился из винтовки с оптическим прицелом в человека с громкоговорителем. Выстрела Тавернье не услышал, зато увидел, как снайпер выронил винтовку, поднял руки к лицу, словно собираясь молиться, и тяжело повалился на бок. Залитое кровью лицо лежащего было повернуто к Тавернье, глаза остались открытыми. Со стороны дворца донесся еле слышный щелчок, и командир, переговоры которого по рации слышал Тавернье, судорожно взмахнув руками, исчез в люке броневика. Никто не успел понять, что произошло, как вдруг в одном из окон дворца появилась растопыренная фигура мужчины. Человек пытался удержаться в оконном проеме, но прозвучал выстрел, и тело, неуклюже переворачиваясь, полетело вниз, бесформенной грудой застыв на тротуаре.

— Эй вы, мы не шутим! — снова заорал в громкоговоритель команданте Диего. — Это только первая птичка полетела, а у нас их тут сотни две. Прекратите стрелять, прекратите передвигать танки, свяжитесь с нами по телефону или пришлите парламентеров. И поскорее собирайте журналистов, у нас нет времени долго ждать. Можете также прислать санитаров, тут много раненых и убитых.

Броневик, в котором исчез подстреленный офицер, покатил прочь с площади, демонстративно отвернув пушку в сторону от дворца. Навстречу ему на площадь выехал джип под белым флагом и затормозил у подножья лестницы рядом с грузовиком, на котором приехали террористы. Сидевший рядом с водителем офицер, повернувшись к площади, закричал в громкоговоритель:

— Всем оставаться на местах! Прекратить огонь! Приказ главнокомандующего — прекратить огонь и начать переговоры!

Вслед за этим офицер, лавируя между неподвижными телами, взбежал вверх по лестнице и исчез во дворе. Через некоторое время послышался вой сирен, и на площадь одна за другой вылетели несколько карет «Скорой помощи». Тавернье и Шарль переглянулись и, не сговариваясь, бросились вперед.  Танкисты, которые, пользуясь затишьем, высунулись  из люков боевых машин, провожали их удивленными взглядами. Камера Шарля продолжала работать, а сам он несколько раз остановился, дабы заснять корчащихся раненых и убитых, тело одного из которых было ниже пояса размозжено гусеницами танка. Журналисты заняли позицию возле санитарных карет. Шарль заснял тело убитого заложника под окнами дворца, а вскоре начал снимать санитаров с носилками, выносящих из парадных дверей убитых и раненых. Команданте Диего, по словам санитаров, велел им первым делом вынести убитых террористов. Некоторые из мертвецов были страшно изуродованы разрывами снарядов — кое-как накинутые простыни не могли этого скрыть. Зато два или три лица, с которых сползли простыли, поразили Тавернье своей живостью — казалось, смерть их еще не коснулась. Особенно врезалось ему в память одно лицо, необыкновенно напоминавшее лик распятого Христа: длинные черные волосы, черная бородка, меловая, но не трупная бледность и скорбная улыбка, как бы прощающая убийц. Бессильно свесившаяся с носилок рука, покрытая потеками запекшейся крови, то и дело задевала мостовую. Шарль тоже обратил внимание на необычного мертвеца и не сводил с него объектива до тех пор, пока труп не исчез в фургоне, предназначенном специально для перевозки убитых террористов. Именно эти снятые Шарлем кадры увидели впоследствии в Нью-Йорке мальчик-коридорный и полупьяный старик-портье. Они узнали в убитом постояльца по имени Патрик де Соуза, а санитары, несшие носилки, называли его  «команданте Хорхе».

Тавернье принялся расспрашивать санитаров о том, что происходит во дворце, и они рассказали ему, что все заложники, отдельно — мужчины, отдельно — женщины, заперты в туалетах и примыкающих к туалетам курительных комнатах. Из секретариата до санитаров донеслись обрывки разговора команданте Диего с каким-то важным чином, возможно, с самим Коронадо. Террорист затребовал два армейских десантных вертолета для переброски его людей и части заложников в партизанскую зону. Там он обещал этих заложников освободить. Остальных он собирался выгнать на лужайку за дворцом, где предстояло сесть вертолетам, и после взлета заложники освобождались как бы сами собой. Обязательным условием оставалась предварительная пресс-конференция, очень краткая — всего на пятнадцать минут. «Нам болтать некогда, мы только сделаем заявление о происходящем в стране, вот и все», — сказал команданте Диего. Судя по его веселому виду после окончания разговора, сторонам удалось прийти к согласию. И действительно, вскоре вслед за полицейской машиной с включенными сиреной и мигалкой на площади появилось несколько легковых автомобилей, и оттуда высыпало множество журналистов, нагруженных приспособлениями для съемок. Тавернье и Шарль тут же юркнули в эту толпу. Кто-то, удивленный их растерзанным видом, крикнул им вслед: «Эй, эй, а вы куда?!» — однако было уже поздно: пишущая братия неудержимо устремилась вверх по лестнице. В вестибюле дворца каждого из вошедших подвергли тщательному обыску, осмотрели всю принесенную аппаратуру и затем, бесцеремонно подталкивая, препроводили всех журналистов в один из парламентских конференц-залов. Большинство террористов выглядели сущими мальчишками, они обменивались шутками и весело скалили зубы. Их не смуща ли ни лужи крови на мозаичном полу, ни щербины  от осколков на стенах, ни пороховая вонь; стоявшая  внутри здания. Затолкав журналистов в конференц-зал, юные конвоиры скромно присели в уголке, составляя благожелательную публику для своих  командиров. Когда журналисты расположились на передних рядах кресел и приготовились к съемке, в президиуме конференц-зала появились команданте Диего, лицо которого скрывали смоляная борода и огромные зеркальные очки, и комиссар Анхель, нижняя часть лица которого была обвязана пестрой косынкой. Странное словосочетание «комиссар Анхель» заставило смешливого Шарля прыснуть в кулак, что привлекло к нему негодующие взгляды рядовых боевиков, сознававших, по-видимому, всю серьезность момента.

— Тихо! У нас мало времени, сейчас прибудут вертолеты! — рявкнул команданте Диего в микрофон так, что у всех заложило уши. Возбужденно переговаривавшиеся журналисты притихли. Кое-кто из замешкавшихся бросился к президиуму, чтобы установить перед выступающими диктофон, а главарь террористов, не обращая на них внимания, уже принялся размеренно зачитывать по лежавшей перед ним бумажке «Обращение к мировому сообществу». В обращении констатировался срыв переговорного процесса правящей хунтой и подчеркивалась та роковая роль, которую сыграл в возобновлении гражданской войны лично генерал Коронадо. Тавернье подумал, что такие слова, как «негодяй», «горилла» и «кровавый мерзавец» в обращении к мировому сообществу вряд ли уместны и уж никак не свидетельствуют о стремлении к примирению. С другой стороны, Тавернье сам был свидетелем того, что вновь развязала войну именно правительственная сторона, причем о серьезности ее намерений  говорили огромные силы, собранные для удара по повстанческим зонам. Команданте Диего продолжал рычать; он отшвырнул бумажку и перешел к угрозам. В душе Тавернье воцарилось уныние: он понял, что и вторая враждующая сторона преисполнена жаждой войны, и захват заложников для партизан вовсе не способ заявить на весь мир о своих страданиях, а просто боевая операция, жестокость которой прикрывалась высокими словами о справедливости и гуманности. Изрыгнув напоследок обещание превратить в ад все города страны, команданте Диего поднялся и, не слушая посыпавшихся вопросов, удалился через специальную дверцу для выступающих с таким видом, словно в этом зале его смертельно обидели. За ним последовал комиссар Анхель, за все время пресс-конференции не проронивший ни единого слова. Однако в дверном проеме комиссар на мгновение задержался, повернулся к залу, поднял над губами косынку и внятно произнес: