Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Касслер Клайв

Уже поздно. Энни стоит над хирургическим подносом. За иллюминаторами все еще ночь, но она уже становится такой же серебристой, как ряд аккуратных металлических инструментов, подмигивающих ей бликами.

Энни должна проверить их все перед операцией, но никак не может сосредоточиться. Чтобы не дать разуму углубиться в блуждания, она касается каждого инструмента по очереди – зажимы, ретракторы, щипцы, скальпели, ланцеты, троакары, – сверяясь со списком.

Способ не помогает; мысли норовят перескочить вперед, к тому, что случится дальше. Марк придет в себя. Это всего лишь такая фаза, дезориентация. В любом случае он увидит, что Энни ему нужна. Захочет, чтобы она отправилась с ним в Америку на поиски его дочери. Захочет, чтобы Энни была рядом, успокаивала его, веселила. А еще кто-то должен поручиться за него перед властями – тот, кто знал его как мужа Кэролайн Флетчер. И ему понадобится женщина, которая поможет вырастить дочь.

Слишком поздно она спохватывается, что порезалась. Неосторожно потянулась за скальпелем. Лезвие такое острое, что Энни даже не почувствовала, как оно вошло ей в плоть, но опускает взгляд и все, что видит, – это блеск алой влаги. Кровь стекает по руке, капает на юбку.

Ее охватывает паника. Порез наверняка глубокий, раз столько крови натекло. Понадобятся швы. Надо бы сходить за врачом, но Энни не может себя заставить. Тогда ведь придется объяснить, как так вышло, признаться, что грезила наяву.

Подняв руку, чтобы замедлить кровотечение, Энни бежит к шкафчику с бинтами. Вытягивает один моток из стопки, сбивая на пол еще несколько. Они катятся и разматываются, словно клубки пряжи. Энни чертыхается себе под нос, тянется их поднять, но понимает, что нет, сперва нужно разобраться с порезом, и принимается заматывать руку… А раны-то нет.

Крови нет. Ладонь в порядке. В полном порядке.

Энни щурится, приглядывается повнимательнее. Неужели исцелилась? Сама по себе?

Но крови нет: ни на пальцах, ни на рукаве, ни на юбке. Энни не понимает. Что случилось? Чудо?.. Очередное чудо?

К ней вдруг бросается пол операционной. Кажется, она падает. Свет яркий, слишком яркий. Что с ней происходит?

Энни…

Кто-то ее зовет неслышным голосом.

Рот заполняется кислым страхом.

Ты же не думаешь, что сумеешь прятаться от меня вечно, правда?

Это море. Море говорило с ней еще с тех пор, как она была маленькой девочкой и серая, пенистая вода цепляла ее босые ноги на пляжах Баллинтоя.

Ей становится холодно. Так холодно.

Я заберу то, что мне причитается. То, что ты мне должна. Ты ведь помнишь, правда?

Против океана не выстоять. Лишь дурак рискнет.

Сквозь панику Энни вспоминает ночь, когда Мадлен Астор держала ее под водой огромного корабельного бассейна. Как следующим утром она побежала к Уильяму Стеду, доброму Уильяму Стеду, в поисках объяснения.

«Мэдди Астор сказала, что я одержима», – призналась она ему, открыла постыдный секрет, что о ней кто-то мог так подумать.

«Так случается, – ответил он, ничуть не утешив. – Я бывал тому свидетелем: медиумы по своей воле позволяют душе усопшего вселиться в тело, чтобы побеседовать с живыми. Однако я слышал и о тех случаях, когда мертвая душа занимает тело и против воли человека. Обычная душа при необычных обстоятельствах. Одержимость никогда не дается легко. Дело в том, что души борются за власть над телом. А по ночам духи становятся сильнее. Им проще подчинить тело, когда разум спит. Бездействует».

«Теперь мы должны действовать осторожно, – сказал Стед тогда. – Этот злобный дух, возможно, уже повинен в одной смерти. Все мы можем оказаться в опасности».

Энни думала, что оставила все это позади. Весь ужас и суматоху «Титаника». Этим она утешала себя на протяжении тех четырех лет в лечебнице. Верой в то, что дух, который ее преследовал, ушел на дно вместе с кораблем. И теперь вот она, Энни, наедине с чьим-то шепотом и ужасом – и уверенностью, что все так и не кончилось.

1912

ВЕСТЕРН ЮНИОН,

13 апреля 1912 г.

Кому: леди Люсиль Дафф-Гордон,

пассажирке первого класса

Люси, боюсь, что офис пожарной инспекции с нами еще не закончил. Они не были рады услышать, что Вы покинули страну, однако я их заверил, что Вы готовы ответить на все интересующие вопросы. Отправляю по почте их последний список. Не отчаивайтесь! Это испытание однажды закончится. Передавайте Космо наилучшие пожелания.

Х. Бенедикт Риджли, эсквайр, «Офисы Бэнкс и Бэнкс»

Глава двадцать пятая

Кэролайн ни в коем случае не была мелочной, когда дело касалось ее личных вещей – лучшие наряды и украшения, как ей казалось, предназначены для того, чтобы их носить, восхищаться и наслаждаться, а не бережно хранить в ожидании особого дня, – но даже она ясно видела в свежих лучах утреннего солнца, что у нее пропали два усыпанных рубинами гребня. Кэролайн перебрала поднос с вещицами попроще. Гребни нашлись, но зато она просмотрела большинство украшений и, честно говоря, осталась встревоженной. Не хватало довольно многих. Одно-два она могла забыть или упаковать в ящики с домашними вещами, которые отправлялись обратно в дом ее отца, но в нескольких была уверена, и теперь они исчезли. Пара браслетов, кольцо… И золотая брошь в виде сердца и стрелы.

Когда Кэролайн поняла, что не хватает броши, у нее подскочил пульс: украшение было важно для нее. Лиллиан любила эту брошь, отметила ее в тот день, когда пришла подогнать по фигуре голубое платье от Люсиль. Они проболтали весь день напролет, как настоящие подруги. У Кэролайн было мало знакомых в Лондоне, всего горстка людей из окружения ее отца, которым ее представили, поэтому случались чаепития, посещения музеев и несколько музыкальных салонов, но не настоящая дружба. До того дня.

Она порылась в отделениях маленькой шкатулки, все больше раздражаясь. Вместе с гневом пришла нервная дрожь, словно по всему ее телу ползали пауки. Кэролайн казалось, что она вот-вот выпрыгнет из собственной кожи. Не поездка, а катастрофа! Она чуть не швырнула шкатулку о стену.

Кэролайн не была подозрительна. Она привыкла к большому количеству слуг, которые приходили и уходили, и частенько оставляла ценности незапертыми, у всех на виду. Даже могла не закрыть окна первого этажа, покидая дом. Ей нравилось, когда внутрь проникал воздух, солнечный свет, а плохая энергия утекала прочь. Такой она была и сама – открытым окном. И теперь это заставляло ее чувствовать еще бî́льшую обиду и злость, что ею вот так воспользовались. Кэролайн, сдерживая слезы, прислонилась к туалетному столику и услышала, как сзади открылась дверь, из-за которой сразу дохнуло затхлостью и нестираным бельем.

– Что за шум? – спросил Марк все еще сонным голосом.

Он, очевидно, ждал извинений.

Не сегодня.

– Наконец-то ты встал. Нам надо кое-что обсудить.

Марк напрягся – он не привык слышать от нее такой тон. Однако вместо того, чтобы клюнуть на приманку и спросить, о чем речь, он огляделся.

– Где ребенок? Ее нет в кроватке.

– Ундина капризничала, и няня забрала ее на прогулку. Я решила, что свежий воздух поможет ее унять, – Кэролайн сцепила руки, стараясь говорить спокойно. – Марк, у меня пропало несколько украшений.

Его реакцией стало странное сочетание потрясения и злости, которые, казалось, боролись за господство над ним. Марк отшатнулся, его лицо стало пунцовым. И только спустя мгновение, на которое он, казалось, утратил дар речи, он спросил:

– Ты уверена?

– Я уверена? Разумеется. – Кэролайн едва сдерживалась, чтобы не рявкнуть.

– Я не сомневаюсь в тебе. Просто… это так странно, нет? То есть кто бы мог их украсть на этом корабле?

– Ох, я тебя умоляю, Марк. У нас тут не то чтобы много личного пространства. Тут днем и ночью кто-то ходит. И не делай вид, будто я веду себя неразумно.