Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Касслер Клайв

Энни смотрела, как Марк возвращается в салон, и радость покидала ее, словно душа покидает тело. Ей хотелось посидеть минутку, опуститься в какое-нибудь кресло, предназначенное для пассажиров, и хорошенько поплакать. Она была сбита с толку и подавлена: слишком исполнена вины, чтобы приблизиться к его жене, хоть и до сих пор держала у себя брошь Кэролайн. Хранить украшение так близко к телу вдруг показалось ей неправильным, почти грязным. Удивительно, что от украшения не разило смертью. Брошь, в конце концов, сняли с трупа мальчика. А вот желание увидеть Ундину снова тянуло Энни за рукав.

– Мисс Хеббли! Вот вы где! – раздался голос с противоположного конца палубы.

Это был Джон Старр Марч, почтовый клерк. Он бежал к ней трусцой, с конвертом в руке. Энни вспыхнула, ощутив нахлынувшую волной вину, но клерк, разумеется, не мог разглядеть этого в темноте.

– Я искал вас, мисс Хеббли. Вам кое-что пришло, – Марч сунул ей конверт.

На мгновение они оба на него уставились. Конверт был мятый, скомканный, будто его намочили, но высушили. Марч смущенно улыбнулся.

– Вы знаете, мы не должны доставлять почту, пока находимся в море. Я передаю их властям США, когда мы причаливаем, однако один пакет намок, и я сушил письма, дабы свести ущерб к минимуму, и вдруг увидел на этом ваше имя! Адресовано кораблю. Думаю, нет никакого вреда, если я отдам послание сейчас…

Скорее всего, ему просто стало скучно сидеть в четырех стенах почтовой каюты, вот он и выискивал любую причину сунуть нос в чужую почту, а потом пошнырять по верхним палубам, чтобы ее доставить.

Энни перевернула конверт. Клапан был распечатан. Письмо явно было вскрыто. Энни посмотрела на Марча, слишком взволнованная, чтобы злиться на него за вторжение в личную жизнь.

– Прочитайте, Энни. Я за этим его и принес.

Она вытащила письмо. И узнала почерк, хотя строки разбухли от воды, став едва читаемыми. Письмо было от отца Десмонда Фланнери. Энни как раз вспоминала его из-за Марка, но теперь его имя, написанное вот так, всколыхнуло в памяти темный поток. Синие глаза цвета разъяренного океана. Худощавое, но крепкое тело. Тонкие, длинные ладони, как у музыканта.

Энни… неужели это действительно ты? Целая и невредимая, плывешь на корабле в Америку? Ты должна знать, я искал тебя с того дня, как ты исчезла…

Она опустила письмо, чувствуя на себе взгляд Марча.

– Поклянитесь, что никому не скажете об этом письме… Никому.

– Но этот человек ужасно о вас беспокоится. Не знаю, что там случилось, что привело вас сюда…

Энни отпрянула.

– Я не хочу об этом говорить. Я оставила все позади. Не хочу бередить старые раны. Понимаете?

– Да, слишком хорошо понимаю. Однако случалось ли вам когда-нибудь задумываться – вдруг жизнь не желает, чтобы вы двигались дальше, поэтому этот парень вас и разыскал? Вы знаете, после того как в прошлом году умерла моя супруга, дочери умоляли меня отказаться от моря. Хватит с тебя смертельной опасности, говорили они.

Среди экипажа ходили легенды о чудесных спасениях Джона Старра Марча. Он пережил по несчастному случаю на каждом корабле, на котором служил.

– А я все равно вернулся, потому что такова моя судьба. Я хотел их осчастливить, но в глубине души понимал, что если покину море, то никогда не смогу с этим смириться. И вот я здесь – там, где мне и место. Вы могли бы спросить себя, верно ли то же самое для вас, девочка.

Слова Марча обрушились на нее, словно огромная волна, увлекая под воду, не давая всплыть. Клерк не прав, Энни знала: если она перестанет убегать, прошлое поглотит ее. Он примирился со своим – это хорошо и здорово. Он ведь не совершил ничего и близко столь же плохого – столь же гибельного, – как она.

Когда Энни думала о Десмонде Фланнери – отце Фланнери, – ее охватывала паника. И Энни не могла точно сказать почему. Что-то стояло на пути воспоминаний, словно занавес, скрывающий что бы там ни стояло на другой стороне. Однако Энни помнила его голос, нежный – и убедительный. Мальчишескую улыбку, изгиб его губ. Ощущение этих губ, ощущение его рук. Имя, шепотом на ее языке. Дес.

– То, что вы увидели в этом письме, – не моя судьба, – проговорила Энни, возвращая лист в конверт и засовывая его в карман передника. Пряди непослушных пшеничных волос выпали из-под шапочки, и Энни нетерпеливо смахнула их с лица. – Как вы сказали, это не ваше дело, и буду благодарна, если вы сохраните все в тайне. А теперь прошу простить. Я опаздываю к своим каютам.

Энни бросилась прочь, не дожидаясь от него больше ни слова, по коридору кают первого класса. Клерк исчез из виду, а она все продолжала шагать, не обращая внимания куда, и лишь когда споткнулась о порог, осознала, что находится в курительной комнате. Делать здесь ей было нечего, она сама не понимала, зачем пришла. Несколько пассажиров попыхивали сигарами и с отстраненным любопытством разглядывали одинокую стюардессу. Она осмотрела прокуренное помещение, не уверенная, кого ищет, и вдруг сообразила, что надеется снова найти Марка. Она хотела увидеть, как его лицо озарится, как при словах о той женщине, наверняка бывшей возлюбленной. Марк мог бы утешить, позаботиться об Энни.

Она хотела Марка – что не имело никакого отношения к Десмонду Фланнери.

И это нельзя было отрицать.

Мистер Марч ошибался: ее тянуло на «Титаник», потому что так было суждено. Ей было суждено встретиться с Марком. Он и есть ее судьба. Она чувствовала это каждой каплей крови своего тела.

А что касается прошлого – она ведь все решила, когда отправилась в Саутгемптон и уговорила компанию взять ее на корабль, не так ли?

Она потянулась к зажигалке для сигар – тяжелой латунной штуковине, предназначенной специально для модной курительной комнаты, – подожгла уголок конверта, а затем уронила его на поленца, аккуратно разложенные в камине для вечерней публики. Она смотрела, как оранжевое пламя тянется кверху, и коротко молилась. Огонь очистит ее прошлое, унося Деса – его слова, его обещания, даже его веру – прочь в клубах дыма.

Глава семнадцатая

Марку хотелось курить.

Куда подевалась Кэролайн? Он не помнил, обещала ли она встретиться с ним в салоне или гостиной. Няня присматривала за Ундиной во время ужина и давным-давно уложила ее спать. Да и самому Марку уже пора было ложиться. Однако кое-что задевало его за живое.

Во-первых, разговор со стюардессой, мисс Хеббли, и странная фраза, которую та произнесла. Человек всегда заключен в ловушке внутри самого себя. Марк не мог сосчитать, сколько раз Лиллиан говорила ему нечто подобное. Она считала душу истинной сущностью человека, но, в отличие от многих, иногда жаждала, чтобы ее душа сбросила смертную оболочку. «Разве не было бы чудесно освободиться от самого себя?» – неоднократно спрашивала Лиллиан; Марк, откровенно говоря, не понимал этого желания. У Лиллиан случались мгновения, когда она пылала ненавистью к себе, говорила о странной тяге избавиться от своего прекрасного тела и лица. Абсурд – особенно учитывая, сколь многие женщины все бы отдали, лишь бы заполучить такие волосы цвета воронова крыла и сверкающие глаза. Лиллиан иногда становилась ходячим противоречием. Так работал ее разум, странный и мрачный. Марк знал, что ему нельзя так обожать даже ее меланхолию, ее причуды, но увы. Он любил их. Ему нравилась та смута, которую он в ней ощущал, даже находясь на другом конце комнаты. Нарастающее напряжение, когда Марк знал, не понимая откуда – просто по выгнутой брови или постукиванию ноги, – что вот-вот грянет бой.

Лиллиан обожала битвы. И билась без пощады, ранила словами, словно когтями. Однажды она сказала Марку, что это неправда, это не она злобна, а просто он предпочитал верить любой жестокости, что срывалась сгоряча с ее уст.

Да, разумеется, он верил. Ее слово было для него Богом, а ведь он даже не верил в Бога. Он верил в Лиллиан. Жестокую, мрачную, странную, чудесную Лиллиан. Марк понимал, что любил ее слишком сильно – сродни тому, как любил азартные игры. Он любил слишком глубоко, и однажды это затянет его на дно.