Сонет с неправильной рифмовкой. Рассказы - Соболев Александр

И вот на вторую неделю работы она освоилась уже настолько, что решила проделать обычный гардеробщицкий трюк, знак высшего профессионального пилотажа, который подсмотрела у своих коллег. Каждому, наверное, приходилось с таким сталкиваться, хотя, может быть, и не замечая. Состоит он в том, что гардеробщик, приняв у посетителя номерок, немедленно передает его следующему, забрав у того одежду. Дальше он — запомнив, естественно, номер — относит новое пальто на нужный крючок, снимает оттуда старое и отдает его бывшему владельцу номерка. Понятно? Нет? Тогда повторю еще раз. Вы выходите из, допустим, библиотеки и подаете гардеробщику номерок 29. Он тут же отдает его стоящему рядом читателю, забирает его плащ, идет к вешалке № 29, снимает оттуда ваше пальто, вешает чужой плащ и подает пальто вам. Очевидно, что гардеробщику пришлось вдвое меньше бегать, а новый владелец номерка давно уже усвистал наверх.

Несколько раз воспользовавшись этим приемом и оценив, насколько он экономит время и силы, Даша решила впредь при наплыве посетителей (который случался ежедневно во второй половине дня, а по субботам начинался с самого утра) применять исключительно его. Не то чтобы ее жалование (ожидаемо скромное) зависело от числа развешенных и розданных вещей, да и особенной очереди перед стойкой скопиться не успевало. Просто виделось ей в этом некоторое изящество, тот трудовой кураж, который известен всякому, сталкивавшемуся в своей жизни с однообразной ручной работой.

И, как это обычно бывает, именно в момент, когда она, поймав ритм, вдвое быстрее обычного раздавала и забирала одежду, случилось непоправимое. Она приняла номерок у мужчины и сразу передала его очкастой мымре, явной студентке, которая как вошла с телефоном у уха, так и не отнимала его. Дашу это, что называется, выбесило — не то, чтобы она ждала особенной вежливости от посетителей, но и все-таки отношения к себе, как к вовсе бессловесному существу, не терпела. Мымра, даже не кивнув, немедленно потопала наверх, не переставая ворковать в трубку, а Даша, брезгливо неся на вытянутых руках ее фиолетовую курточку, от которой еще вдобавок противно пахло приторными духами, отправилась вглубь гардероба — и вдруг с ужасом поняла, что не помнит отданного ей номера.

Первым побуждением ее было выскочить из-за стойки, догнать проклятую мымру, из-за которой, в сущности, все и произошло, и заставить ее еще раз показать номерок — но сделать это не было никакой возможности сразу по двум причинам. Во-первых, для того, чтобы выйти в зал, Даше нужно было пройти через две соседние секции, что заняло бы добрую минуту и за это время мерзавка наверняка успела бы, предъявив читательский билет, пройти в залы, куда обслуживающему персоналу доступ был закрыт. Во-вторых — за те короткие секунды, что они виделись, мымра так успела Дашу разозлить, что просить ее об одолжении, да еще и признаваясь в собственной оплошности, было совершенно немыслимо. Да и, конечно, со всеми этими объяснениями у опустевшей стойки неизбежно скопилась бы толпа, что, в свою очередь, грозило лишением премии, если бы ее заметил администратор. Таким образом, ситуация казалась безвыходной — и тут только Даша обратила внимание на мужчину, которому изначально принадлежал номерок и который во все время описываемых событий терпеливо продолжал ждать своей одежды.

За прошедшие дни Даша успела мысленно составить усредненный портрет типичного посетителя библиотеки — и этот молодой человек решительно на него не походил. Он был недостаточно юн, чтобы оказаться студентом, — и при этом недостаточно стар, чтобы сойти за преподавателя. Он был замечательно хорошо одет: даже не слишком разбиравшаяся в мужских нарядах Даша не могла не заметить, что темно-синий его пиджак, скорее всего, сшит у отличного портного, а не просто куплен в магазине готового платья (а даже и в таком случае специально подогнан по фигуре). Он был весьма загорелым, но не как южанин, получивший смуглую кожу от природы, а как человек, который существенную часть времени проводит в тропических широтах. Безукоризненно уложенные волосы и аккуратная борода ясно свидетельствовали о том, что обладатель их регулярно прибегает к услугам какого-нибудь дипломированного брадобрея. То есть вы совсем не удивились бы, увидев подобного джентльмена по телевизору, в дирекции банка, за рулеткой в Монако, в антикварном магазине или в театральной ложе, — но в библиотеке делать ему было совершенно нечего. Осознавая свою неуместность, он терпеливо ждал, пока Даша, все еще с фиолетовой пахучей курткой в руках, почти бесцеремонно его разглядывала. Наконец, улыбнувшись, он произнес:

— Что, все потерялось и перепуталось?

Даша была уже готова, вспыхнув, ответить ему что-то язвительное, когда сообразила, что, в общем, он прав — и если он сейчас, не получив свое наверняка столь же драгоценное одеяние, пойдет скандалить, ей может прийтись солоно. Покамест он, впрочем, никаких поползновений скандалить не проявлял, а продолжал смотреть на нее с легкой усмешкой. Даша, внутренне собравшись, кивнула.

— Давайте я помогу — я-то помню, в чем пришел. Я заберу свое пальто, вы повесите на его место это великолепие, и мир будет спасен.

План был неплохим — и, даже, кажется, единственно возможным: не ждать же ему, когда вернется мымра за своей курткой. Но Даша не была даже уверена, можно ли пускать в гардероб посторонних, не говоря уже о том, чтобы оставлять их там без присмотра. При этом поток обычных посетителей не иссякал: большая их часть, видя, что она по-прежнему стоит с чужой курткой в руках, проходила дальше, к отсекам, где работали Анна Федотовна и Стефан Васильевич, но один вредный старикашка как будто специально подкатился к ней — и пришлось повесить мымрину куртку на ближайшее свободное место и заняться старичком. Стефан Васильевич, увидев, что происходит нечто непонятное, пришел ей на помощь.

— Неприятно, но бывает, — философски сообщил он, выслушав историю. — Знаете, — продолжал он, обращаясь заодно и к красавчику, — тут у нас, как говорится, лепя-лепя да облепишься. То чужое пальто по ошибке выдашь, то номерок тебе суют из другого гардероба. Народ-то ученый, рассеянный… А одна скандал устроила, что мы ее мужу выдали вместо его дубленки шкуру кентавра Несса и муж ее от этого на следующий день помер в мучениях. Так что не печальтесь, найдем вашу шинельку.

— Пардессю, — сухо поправил красавчик.

— Чего?

— Не шинель, пардессю. Пальто такое.

— Ах пардессю… — протянул Стефан Васильевич. — Тогда, может быть, и не найдем. Так вот, Дашенька, вы с молодым человеком поищите его пальтишко, а я пока за двоих подежурю. Только особо там не затягивайте, давайте, в темпе вальса, а то дело-то молодое… — И он, хихикая, потянулся забрать плащ у тем временем подошедшей дамы с огненно-рыжими волосами, сквозь которые начинала уже пробиваться седина.

— Пройдите в ту сторону до конца, там откры… — начала было говорить Даша, как красавчик мигом перескочил через разделявший их барьер, лишь на долю секунды, как бы для вида, опершись на него костяшками пальцев. Ботинки у него тоже были подстать остальному — тупоносые, из крокодиловой кожи, причем, вероятно, настоящей.

— Откуда начнем экскурсию? — снова улыбнулся он, приоткрыв два ряда зубов, белых до такой степени, что отчасти они напоминали пластмассовые. Мне помнится, что вы уходили вон в тот проход.

Даша к своему огорчению не помнила его первого появления вовсе: к этому дню большая часть посетителей свелась для нее к тянущимся рукам с зажатым в них платьем или номерком. Пожав плечами, она отправилась в указанный проход. Красавчик, противно цокая ботинками, шел за ней. Пахло от него какой-то незнакомой парфюмерией, как будто смесью дыма от трубочного табака и выделанной кожи.

— Ну начнем отсюда. Смотрите внимательно, — проговорила она, уступая ему дорогу. Хотя ситуацию невозможно было подстроить, какая-то странная недоверчивость овладела ей. Нелепо было бы подозревать его в том, что он хочет пошарить по чужим карманам, но мало ли — может ведь подложить, например, бомбу или украсть что-то дорогое. Хотя, конечно, если бы он выбрал сейчас какую-нибудь соболиную шубку, она бы все равно ему ее не отдала — да и не приходили в библиотеку читательницы в соболиных шубах. Тут она с сообразила, что он может сейчас ткнуть пальцем в любую вещь и она отдаст ее ему собственными руками.