Борис Ширяев - Ди - Пи в Италии

А теперь все знаю! И давление крови, и кислотность мочи, и белки, и желтки, затемнения, замедления, артриты, гастриты, уретриты…

Как прекрасен Божий мир! Сколько в нем таинственного, чудесного, непознанного! Сколько путей ведут к его постижению.

Вот, например, канадский врач в Баньоли идет к нему путем Жака Далькроза, ритмическим. После всех механических, бактериологических, микроскопических и прочих анализов он сам лично осматривает избравших его страну мужчин и женщин, осматривает, конечно, в полностью натуральном виде, то есть, как мать родила.

После соответствующих прощупываний, простукиваний и просматриваний переводчик командует:

— Отведите в сторону левую ногу и делайте ею круги! Так. Теперь правой!

Канадец созерцает и подсчитывает ритм.

— Уан, ту, три…

— Теперь руки в стороны и делайте правой треугольник, а левой квадрат!

— Уан, ту, три, фор…

— Плавно вращайте торсом! Приседайте!

Жена моя наотрез от этой ритмики отказалась, и Канада исчезла с нашего горизонта, но соседка по паравану, старуха-хорватка, ехавшая с двумя внуками к сыну — лесорубу, протанцевала не хуже Лифаря. Не даром же говорится: нужда скачет, нужда пляшет, нужда песенки поет.

Сколько я раз регистрировался и сколько написал биографий сказать точно не могу. Для этого высшая математика требуется, сочетания там разные, интегралы, бесконечности… Я этой премудрости не учен.

Вот география — другое дело. Я ее теперь крепко вызубрил.

Во-первых, для уточнения прошлого.

В 42-ом году вы были в Ставрополе, спрашивает некто в сером, а в 44-ом в Берлине. Перечислите точно, через какие города вы ехали.

— Через Кавказскую, Ростов, Николаев, Одессу… Пшемышль, Бреслау… — уверенно рапортую я. Теперь у меня все это продумано до конца, сведено в стройную систему: и на какой улице жил, и где обедал, и откуда деньги на обед брал… Теперь меня никто не собьет, а первое время путался. Спросит, например, некто:

— На какой улице вы жили в Бреслау?

А вы в этом Бреслау и не были никогда. Но отвечайте твердо:

— На улице Фридриха Шиллера номер 606! — и уже потом не забывайте про этого старого романтика, в тетрадочку запишите. Он, Шиллер этот, обязательно на одном из следующих допросов опять выскочит. Спутаете его с Гете, — кончено ваше дело. А, главное, не забывайте того, что этот некто, безусловно, безграмотнее вас на какой-бы низкой ступени ликбеза вы ни стояли.

Проходя цикл практикумов по изучению демократических свобод, не забывайте тщательно следить за диалектикой их трактовки.

— Кого сегодня режут? — спрашиваю я выскочившего из дверей.

— Колхозников дорезают и профсоюзы подрезывают! Меня за колхоз в коммунисты зачислили.

Ну, это мне не страшно. Колхоза в моем историческом повествовании нет, а вот о профсоюзах надо подумать.

И хорошо, что подумал во-время.

— Вы преподавали в высшей школе, — говорит некто, — следовательно, состояли в профсоюзе.

— Нет, — уверенно отвечаю я, — не состоял.

— Как же, ведь там это обязательно?

— Для полноценных граждан обязательно, а лишенцев, наоборот, в профсоюзы не принимают. Теперь считайте: с 21-го по 32-ой год я в ссылке. Это у вас отмечено. Добавьте пять лет поражения в правах, но в 34-ом я снова сослан до 37-го и еще пять лет поражения… Точно, как в аптеке!

Переводчик спускает три пота, разъясняя термины «лишенец», «пораженный», контролирующему нас великому знатоку русского вопроса. Наконец, я слышу:

— О'кэй!

— Сорвалось с профсоюзом? — отвечаю я по-русски с самой любезной улыбкой. — Накось, выкуси!

Консулы, те любят говорить на культурные и гуманитарные, даже научные темы.

— Сколько ног у паука? или:

— Какой сорт салата вы предпочитаете? Бывает, что и сбивают.

— А кто эти сорта знает? — думает иной колхозник. — В Воркуте они не растут…

Но меня на этом не срежешь! Мы даже о Пикассо с консулом поговорили. Глубоко эрудированный консул мне попался.

Оставался только инспектор. Личность таинственная и до сих пор не разгаданная, как сфинкс. Но повидать его мне не пришлось. На доске объявлений американской регистратуры появился список в 105 фамилий. Все это были свои люди, бывшие и сущие паганцы. В том числе и я сам.

Перед перечнем стояло краткое извещение о том, что все лица, побывавшие в госпитале Пагани на излечении от какой-либо болезни легких, в США безусловно не допускаются. Таково решение особой специальной комиссии.

— Вот так фунт! Не мытьем — так катаньем! — присвистнул я.

Позади кто-то крепко выругался по-русски, потом по-сербски и для полной ясности еще по-итальянски.

Кое-кто из еще сохранивших в некоторой чистоте детскую веру в логику и здравый смысл сунулся в Русский Комитет Владыки Анастасия. Там возглавляющий его молодой человек хлыщеватой наружности и солидаристической внутренности заверил их, что «будет сделано все возможное», а, кроме того, он приобретает на такой случай ферму в Пиринеях, куда он только что ездил…

Пиринейские песни мы слушали уже третий год, и они изрядно надоели всем, кроме их исполнителя.

Что-ж теперь? Оставалось лишь покрутить головой или еще раз выругаться на трех языках…

— Подведем итоги и выясним ситуацию, — говорю, я жене.

— Подводи, не подводи, а писаться нам некуда больше, — отвечает она.

— Не решай преждевременно. Ты географию плохо знаешь. Есть такие республики, которые и на картах не обозначены. Сан-Марино, в Пиринеях еще какая-то. Кроме того, есть вроде Либана или Хайдерабада…

Черт их знает, где они находятся! Может туда запишут. Рассмотрим вопрос углубленно. Прежде всего, краткий исторический обзор с года 1946-го, когда в Аргентину писались…

— Под девятым номером, как сейчас помню.

— «Первые да будут последними». Именно этим текстом и руководился И. Л. Новосильцев, задвигая нас с номера девятого в самый конец. А ты не ропщи. На твое место серб попал. Не какая-нибудь шпана, а с долларами.

— И «либеро сбарко» пришло тогда, когда отправку уже закрыли…

— Ладно. Дальше Венецуэла. Не подошел по специальности. Сам дурак был еще тогда. Чили — ростом не вышел. Перу — лишние члены семьи оказались. Парагвай — чего-то в кармане не хватило, чтобы в группу попасть. Бразилия, Австралия, Ныо-Зеланд разом отпали по возрасту. В Боливию — веса не хватило. В Канаду по твоим хореографическим способностям не попали.

— Все равно бы не пустили! — оправдывается жена.

— Так. Теперь США. В 1949 г. князь С. С. Белосельский-Белозерский, белый ашшуренс прислал. Его не признали. В это время Трумэн новый закон утверждал. Утвердил. Князь второй, теперь уже зеленый ашшуренс прислал. Пошло дело…

— Пошло, да не вышло.

— Погоди, погоди… везде точность нужна. Слушай, у меня все записано: 37 посещений офисов по вызову, к ним 102 регистрации. Медицинских процедур у меня 21, у тебя 16, у Лоллика 15. К ним 62 регистрации. Присяга американскому флагу в том, что я не мошенник. Десять отпечатков каждого пальца на тот случай, если я мошенник. Курсы птицеводства, экзамены по садоводству, практикум по пчеловодству. Итого — три диплома…

— Кончай, — кричит жена, — у меня мигрень начинается!

— Ладно. Переходим к текущим делам. По существу, писаться больше некуда. Весь земной шар исписали.

— На итальянскую экономику выйти?

— Прикрыто. Своих в ИРО суют, все места заняты. Разве не видишь.

— На германскую?

— В Германию из Италии нас, дипийцев. не пускают.

— В Швайцарию туберкулезных берут. Туда может быть?

— Какой там черт! Доктор Орио хохочет над моим туберкулезом. «Покормить бы вас месяц говядиной, — говорит, — так на ринг можно ставить! Дыхание, как у лошади!»

— В дом старости куда-нибудь?

— Туда сверх 65 берут, а я малолеток, всего 61.

— Инвалидность какую-нибудь выдумать?

— Поди, выдумай!

— Трудновато, — смотрит на меня с сожалением жена, никакого уродства. Как это ты раньше покалечиться не догадался!

— Итак, выносим резолюцию: мы находимся в полном и безвыходном окружении всеми видами и подвидами всех демократических свобод. Выбирай любую. Ганц капут и аллес ферботен.

— Да. Теперь-то на самом деле ферботен. Не проскочишь. Это тебе не зверства нацизма!

34. «Поворот мыслей»

Когда слух о том, что Никита Сорин подал заявление о репатриации, разнесся по лагерю, вокруг него образовалась пустота, мертвая зона.

— Вот и понимай человека после этого, — развел руками Андрей Иванович, — никак я на это от него не надеялся, а три года его знаю.

— Тонко себя держал! Все выспросил, разузнал до-точно, а тогда и объявился. Теперь держись!

Многие приуныли. У кого же из русских ди-пи нет основания бояться даже теперь, в 1951 году, когда мир уже явно распался на два враждебных лагеря? У иных! остались «там» семьи, родственники. Другие до сих пор еще живут под «псевдонимами» и не раскрывают их из страха сорвать себе возможность эмиграции. Да и советчики нет-нет, а дадут о себе знать: то пригласительное письмо пришлют из консульства, то сам замконсула в Неаполе полк. Глинчиков провизитирует лагеря. Прежнего страха нет, но по нервам скребет.