Бен Элтон - Слепая вера

Нежданная гибель дочери так ошеломила Траффорда с Чанторией, что поначалу они не за­метили, как радикально изменилось их положение в обществе. Оцепеневшие от горя, они сидели у себя в квартире, пытаясь хоть немного привык­нуть к пустой кроватке, детским вещам и игруш­кам, в которые уже никто не будет играть. Если они и обратили внимание на то, что к ним не при­ходят в гости и не заглядывают через интернет, то приписали это робости соседей и их нежеланию бередить душевные раны только что осиротевших родителей.

На четвертый день Чантория вышла из дома. Ее мучения не ослабели, а лишь возросли, и она решила посетить отца Бейли. Уж он-то должен найти слова утешения, помочь ей перенести утрату! Но женщине, которой еще на прошлой не­деле было дозволено умащать ноги исповедника благовонными маслами, теперь не удалось пройти дальше парадной двери. Слуга, прежде встречав­ший Чанторию раболепными поклонами и расшаркиваниями, теперь грубо заявил ей, что Лю­бовь ее больше не любит, а если она хочет видеть отца Бейли, то может явиться для этого на публич­ную исповедь, как все прочие жители района. Бо­лее того: пусть зарубит себе на носу, что без осо­бого приглашения ей строжайше запрещено даже приближаться к сей святой обители.

Отцу Бейли было досадно вспоминать о Чан­тории. Он превозносил ее с кафедры, и теперь это могло подорвать доверие, которое питали к нему прихожане. Из-за нее они поняли, что их испо­ведник тоже способен ошибаться, и он больше не желал иметь с ней никакого дела.

Понурившись, Чантория побрела восвояси. По дороге ее узнавали: люди ухмылялись, шепта­лись и показывали на нее пальцами. Иногда она слышала за спиной смешки.

На лестнице, ведущей в Башни Вдохновения, ей встретилась Незабудка.

— Значит, померла твоя Кейтлин? — бесцере­монно спросила она, даже не поздоровавшись. — Стало быть, теперь у тебя навалом свободного времени! Может, сбегаешь для меня кое-куда?

Еще не успевшая прийти в себя после се­мейной трагедии, Чантория не сразу осознала, сколько враждебности породил краткий период ее пребывания в роли фаворитки Храма. Но ведь Незабудка — ее лучшая подруга! Не станет же она вести себя как все остальные?

— Теперь у нас дома так одиноко, — слабым голосом сказала Чантория.

— Да неужто? — откликнулась Незабудка с ядовитым сарказмом.

— Мы с Траффордом не знаем, о чем говорить друг с другом.

— Ну, он же всегда был немножко идиотом, верно?

— Может, заглянешь ко мне на чашечку кофе или на бокал вина? Честное слово, не знаю, как я все это переживу.

— На чашечку кофе или на бокал вина? — хо­лодно повторила Незабудка.

— Ну да, и вообще.

Незабудка приблизила свое лицо вплотную к лицу Чантории и словно выплюнула ответ.

— Слушай меня внимательно, наглая сучка, — прошипела она. — Ты тут выдрючивалась как могла, когда изображала из себя Божью люби­мицу, так?

— Нет! Нет, что ты! — запротестовала Чанто­рия.

— Не нет, а да. Все соседи только и знали, что прыгать перед тобой на задних лапках. А теперь оказалось, что ты ничем не лучше других! Богу-и-Любви до тебя столько же дела, сколько до куска дерьма. И до твоего отродья тоже, до твоей пар­шивой дочки! Потому что она померла, верно? Точно так же, как и все наши дети. Только никто из нас, по крайней мере, не ходил и не вдалбли­вал всем вокруг, что его ребеночек ангел. Никто из нас не считал себя Богородицей, а своего ре­бенка — самим Иисусом Христом. Нет! Но ты! Ты, Чантория, и твоя жалкая малявка Кейтлин — вы были избранные, так? Но теперь шабаш, детка. И придется тебе с этим смириться.

— Пожалуйста, не надо! — взмолилась Чанто­рия. По лицу ее текли слезы.

— Только потому, что тебя оприходовал испо­ведник, ты возомнила себя живой иконой. Но те­перь-то все по-другому, верно? Так что держись от меня подальше, поняла? Достаточно ты над нами поизмывалась. Подумать только — мой Лексус бе­гал к тебе чинить душ! А я приводила в порядок твою убогую замохнатевшую кошелку! Но теперь тебе никто не поможет, потому что ты опозорила все Башни Вдохновения, ясно? Выставила всех дураками, и теперь каждый желает тебе, чтобы ты последовала примеру своей малявки, а именно поскорее отправилась на тот свет!

Чантория, плача, убежала от своей мучитель­ницы. Но и у себя дома она не нашла спасения. На стене ее уже поджидала Куколка.

— Так-так, вот и пресвятая матерь Божья соб­ственной персоной! — съязвила она.

— Пожалуйста, Куколка! — жалобно восклик­нула Чантория. — Ну почему все так жестоки? Я ведь только что потеряла ребенка!

— Они все потеряли ребенка, дорогуша, но никто не воспользовался этим, чтобы провозгла­сить себя особенной, верно? — спросила Куколка, без малейшего усилия искажая правду. — Они не превратили наш дом в посмешище, утверждая, что их сопливый младенец — новый мессия. Нет, дорогуша, это твоя заслуга! И не удивляйся, что никто больше не хочет с тобой знаться. Что посе­ешь, то и пожнешь!

С этими словами Куколка отключила звук и демонстративно отвернулась — во всяком слу­чае, настолько, насколько ей позволила это сделать ее громадная неуклюжая туша.

— Прошу тебя, Куколка! — вся в слезах крик­нула Чантория в камеру, но Куколка вскрыла пакет с сырными кукурузными палочками и притвори­лась, что не слышит.

Чантория опустилась на пол и безудержно за­рыдала. Траффорд тоже не смотрел на нее. Он си­дел около пустой кроватки Кейтлин, от которой почти не отходил на протяжении последних четы­рех дней. Потом он заговорил, обращаясь в пустое пространство перед собой.

— Плюнь ты на эту дуру, Чантория, — сказал он. — Какая разница, что думает Куколка? Какая разница, что думают остальные? Это не имеет зна­чения. Ничто не имеет значения.

Чантория подняла глаза и посмотрела на Траф­форда. Она молчала и не сводила с него взгляда целую минуту, пока Траффорд наконец не повер­нулся к ней лицом.

— Ну что? — спросил он.

— Ты, — ее голос был полон горечи. — Ты не­годяй. Все это твоя вина.

Траффорд удивился. Он не думал, что спо­собен сейчас на какие-то чувства, но обвинение Чантории его ошеломило.

— Какого черта? О чем ты?

— Все покатилось под откос, когда ты сделал то, что сделал!

— Все покатилось под откос, когда ты пове­рила в свою богоизбранность. Если нас теперь клюют, то лишь потому, что ты устроила спек­такль, вбив себе в голову, что Кейтлин спас Господь Бог!

Чантория набросилась на него.

— Уж ты-то точно ее не спас, подонок! — за­вопила она. — Твоя драгоценная прививка ее не спасла!

— Она спасла ее от кори и свинки! Кейтлин умерла от холеры, Чантория! От холеры ее не при­вивали. Вакцинация — это не чудо вроде тех, про которые все время врет Храм, это научная проце­дура, и...

— Заткнись! Замолчи! Не желаю слушать! Го­ворю тебе, все стало разваливаться после того, как ты сделал эту гадость! Раньше у нас все было нор­мально!

Она пыталась бить его кулаками в грудь; ему приходилось обороняться.

— Кейтлин мертва! — крикнул он ей в лицо. — Больше ничто не имеет значения — ни ты, ни я, ни все эти идиоты, — он махнул рукой в сторону веб-камеры. — Кейтлин мертва, и мы ничего не можем с этим поделать. Она не была чудо-ребен­ком, но она была нашим ребенком, а теперь она умерла.

Постепенно безумная ярость Чантории ис­сякла. Она опустилась на пол, и весь этот вечер они провели в молчании. Когда в комнате сгусти­лись сумерки, Чантория легла в постель, а Траф­форд так и остался сидеть у кроватки Кейтлин. Оба не спали и терпеливо дожидались утра — каждый сам по себе, заточенный в одиночную ка­меру своей скорби.

Примерно в два часа пополуночи вдруг вспых­нул свет и раздался шум. На стенном экране по­явились Незабудка и еще несколько девушек. Пья­ные, с безобразно раскрасневшимися лицами, они решили заглянуть к ним через интернет, чтобы слегка развлечься.

— Салют, Чантория, — крикнула Незабудка, как обычно взяв на себя роль вожака стаи. — Мо­лишься небось? А мы тут с девочками гадали, что святые делают по ночам. Похоже, ничего особенно интересного! Вряд ли у тебя появится еще один ангелочек, если ты лежишь в постельке, а твой муженек торчит на кухне! А то попробо­вала бы: вдруг на этот раз получится настоящий чудо-ребенок!

Девушки, столпившиеся вокруг веб-камеры в квартире Незабудки, залились визгливым сме­хом.

— Благослови нас, Чантория! — с издевкой попросила одна из них. — Почему бы тебе не на­цепить свой нимб и не спеть нам что-нибудь ду­шеспасительное ?

Сидя с закрытыми глазами, Траффорд слушал, как они визжат и смеются, и ему казалось, что это тянется уже битый час. У него не хватало сил даже на то, чтобы взять в руки пульт управления и отключить звук. Теперь, когда Мармеладка Кейтлин умерла, ему было все равно, издеваются над ним или нет. Чантория тоже лежала тихо: по-видимому, она так устала, что не могла даже молить о пощаде.