Александр Покровский - Кубрик: фривольные рассказы

Ознакомительный фрагмент

– Чего проверка? – спрашиваю я с интересом.

– ПДУ! Портативного дыхательного устройства!

– Ах вот, значит, как оно называется! – говорю я ему в полнейшем восторге. – А то я всю ночь над этим голову ломал! Думал: ну не может такого быть, чтоб оно расшифровывалась, как «Плюнь, Дунь в Ухо!»

Они потом отошли подальше, и флагманский ему начал что-то говорить и в мою сторону кивать.

Так что на доклад в дивизию они без меня поперлись.

А я на посту сел чайку выпить.

Старпом зашел и говорит:

– Ну что, отломал комедию?

– И не говорите, Анатолий Иванович! – вздохнул я ему навстречу. – Все сердце изныло!

Так и вышли мы в море.

Я со своей командой потом две недели совсем не спал, все здешнее железо в строй вводил.

И ведь ввел, самое смешное.

Сегодня я проснулся без головы. Совсем. Я когда просыпаюсь и из каюты выхожу, кряхтя и проклиная все на свете, то всегда в зеркало по дороге смотрюсь.

Над умывальником оно висит, справа по ходу событий.

Вот я в него и посмотрел – ничего.

Я еще раз посмотрел – совершенно ничего.

Нет головы!

Вот вы помните, как выглядят цыплята без головы? Вот такая же обстановка – совершенно чисто над плечами.

И главное: я же все вижу, чувствую, говорю (кажется): «А-я-я!» – да нет, слава Богу, говорю.

Только бы никого в коридоре не было, да что ж это такое!

А может, я сплю? А? В автономке же черт-те что может присниться? А?

Ущипнул – ни хрена, не сплю.

Только бы никто в коридоре не появился. Вот ведь меня угораздило как! В зеркало я себя вижу, но там я совсем без ничего! И чем же, спрашивается, я себя вижу? Глаза-то мои где?

– Привет!

– Привет!

Пока я себя рассматривал, стремительно вошел в отсек и оказался рядом со мной Сережка Митрофанов, мой друг и прочее.

Надо бы аккуратно у него как-то спросить, но так, чтоб он не успел спросить у меня, чего это со мной случилось, потому что Серега – помело, все сейчас же знать будут.

– Чего в зеркало уставился?

Это он мне. Чего бы такое ему сказать?

– А… прыщик у меня на верхней губе… вот. Ты не посмотришь?

Теперь Серега смотрит внимательно, точно на пятнадцать сантиметров над моими плечами.

– Прыщик?..

Господи! Сейчас он скажет, что у меня там вообще ничего нет.

– Что-то я… не пойму.

Точно! Нет у меня головы!

– Нет у тебя… прыщика.

Теперь быстро:

– А что есть?

– Что есть?.. Да ничего нет.

– Совсем ничего?

– Совсем.

Теперь медленно и вроде лениво рассуждая:

– А. в районе носа. Вот в этом районе… у меня есть что-нибудь?

Серега на меня смотрит, как на полного идиота, и я его понимаю, потому что сам бы смотрел точно так же.

– Ты чего, Саня, издеваешься надо мной?

– Да нет, ты чего?..

– Ты еще насчет лба спроси!

– А? Что? Что насчет лба? Что?

– Ты чего, совсем ничего не видишь?

Внутри у меня матка опустилась, а голос стал влажным, блеющим:

– Чего… не вижу?

– Ничего не видишь?

После этих слов я еще раз весь вспотел, как бенгальская мышь, а сердце забилось, как зяблик в тряпочке.

– Нет.

– Со зрением что-то?

– А?..

– Со зрением, говорю?

– Где?

– В пизде! Со зрением, говорю, плохо, что ли?

– У… меня?..

– Ну не у меня же!

– А. там есть что-нибудь?

– Где «там»?

– Ну… эта… где у нас голова?

– А где у нас голова?

– А что… нет головы?

– Головы?..

И тут лицо у Сереги стало изменяться, глаза увеличились, почернели, превратились в бусинки, и морда так вытянулась, вытянулась и заострилась. Смотрю, а это и не Серега теперь вовсе, а большая такая мышь, и может быть, даже крыса.

Я отпрянул в ужасе и ударился головой об стену.

После этого я и проснулся.

Сань, историю прислали. Ты обязательно должен прочитать.

Воспитатель в детсаде помогает пацану натянуть ботинки… Он попросил помочь, и здесь было над чем повозиться: ботинки застряли где-то на полпути, и ни туда ни сюда… Когда воспиталка наконец натянула второй ботинок, пот с нее лил градом. Она готова была рыдать, когда этот мелкий выдал:

– А они не на той ноге!

Действительно, правый ботинок был на левой ноге, а левый на правой…

Снять ботинки было не легче, чем надеть… Воспиталка еле сдерживала себя, натягивая правый ботинок теперь уже на правую ногу. И тут пацан объявляет:

– Это не мои ботинки!

Она с силой прикусила язык, чтобы не наорать ему в рожу: «ЧЕ ТЫ РАНЬШЕ МОЛЧАЛ-ТО?»

И снова она полчаса маялась, пытаясь стянуть эти ужасные ботинки. Когда ей это все же удалось, он сказал:

– Это ботинки моего брата. Мама заставила меня носить их.

Воспиталка уже не знала, смеяться ей или плакать. Собрав последние силы и терпение, она все же натянула ботинки снова и спросила:

– А где твои варежки?

На что мальчик спокойно ответил:

– Я запихал их в носки ботинок…

Суд над воспитательницей начнется на следующей неделе.

У сына друзей нашей семьи такая история. Отучился мученик науки в нашем институте атомной энергетики и только под самый конец образования узнал, что с их кафедры после выпускного останется времени в аккурат отнести диплом домой. Даже напиться времени не будет, потому что сразу загребут на подводный флот. Ненадолго. И не матросней. Но все равно обидно, тем более что флот Северный.

Так что истинный смысл поговорки «Мы – атомщики, нам бы к бабе прижаться и поплакать!» парень понял только тогда, когда ему настойчиво предложили прижаться к подлодке.

Тут он уже не плакал, он выл, как сирена.

В косяк родимой двери вцепился так, что думали уже вызывать спасателей, вырывать косяк и с ним уже доставлять новобранца к месту сборов.

И вот присылает он домой первое письмо с северных подводных лодок: помимо всех прелестей пребывания в Гаджиево, не поддавшихся членораздельному описанию (в каждой строчке только точки), и такой прикол. Привезли рекрутов на место службы, свалили в одну кучку в местном ДОФе и пригласили кого-то из начальства сказать приветственную речь. А чтоб все выглядело солиднее и торжественней, этот «кто-то» оказался убеленным сединами почтенным старцем и увешанным медалями морским волком (вся корма в ракушках).

Он долго распинался о чести, совести и почетности службы, а завершил речь приглашением остаться служить дальше после истечения срока отсидки.

Мол, морское братство крепкое, даже когда кто-то уходит в море, сослуживцы не забывают семьи друзей, заботятся о них.

– Особенно о женах! – тихо хрюкнул кто-то из глубины зала.

И тут почтенный старец наклонился поближе к микрофону, брякнул медалями и громогласно изрек:

– Если вы хотите сказать, что наших жен ебут, так это только тех, кто хочет ебаться!!!

Вот и все. Бездыханные новобранцы стекли со стульев на пол.

Это Валентин.

На Тихом океане, на плавбазе по утилизации «кое-чего» я жил и служил. И вот я спал в своей каюте, как всегда, в тревожном сне, прислушиваясь сквозь сон к объявлениям дежурного по кораблю, к звонкам и к шебаршащим матросам, которые все время норовят что-нибудь украсть (даже у меня). И вдруг я слышу за дверью каюты (я закрылся на замок) звон своей связки ключей (характерный такой звон только моей связки), кто-то открывает дверь, я, соответственно, ПРИОТКРЫВАЮ глаза и вижу, как входит черный силуэт-великан, подходит, останавливается у койки и смотрит на меня.

Я встряхнул головой, продрал сильней глаза, и он исчез. После нескольких таких вот посещений я испугался не на шутку и стал рассказывать это друзьям.

Все смеются, а он перестал приходить. А потом, спустя какое-то время я прочитал у вас рассказ «Когда приходят великаны» – и тут уж точно чуть не ебанулся!!!

Было это в июле 1988 года. Я только отслужил первый год лейтенантом и из полка был откомандирован в «Карантин» – так назывался собранный со всей дивизии сводный полк солдат вновьприбывшего пополнения.

Новобранцы весеннего призыва в течение четырех месяцев проходили там курс молодого бойца и совершали три прыжка с парашютом.

«Карантин» располагался в учебном центре нашей 98 ВДД в степях Бессарабии, и в тот момент среди молодых бойцов началась эпидемия дизентерии, то есть бойцы «потекли сзади», и с прыжками пришлось повременить, пока этот срач не одолеем.

Для борьбы с данным недугом по личному распоряжению замкомандира дивизии по боевой подготовке полковника Марьина (кличка «Барин») над входом в солдатскую столовую был вывешен кумачовый лозунг: «ЧИЩЕ РУКИ – ТВЕРЖЕ КАЛ!» – после чего через неделю болезнь пошла на убыль.

Ваш Леонид.

Это для вас.

Москва, ночь, институт Склифосовского, информационно-консультативный токсикологический центр.

На шестом этаже клиники бдит консультант. Звонок.

– Вас слушает Информационно-консультативный центр.

– Это таможня!

– Ну?

– Что делать с пьяным попугаем?

– С попугаем? Ну, теоретически то же, что и с человеком: дать проспаться и похмелить…