Иржи Грошек - Легкий завтрак в тени некрополя

Однажды я рассказывала Валерии в очередной раз, как плавала интересная девушка в реке голая и вдруг, откуда ни возьмись, поднялся со дна водолаз и овладел девушкой. На самом интересном, по моему мнению, месте, когда водолаз стал опутывать девушку шлангами, Валерия вдруг меня остановила. «Ведь ты же девственница», – сказала она. Конечно, я стала божиться, что ничего подобного, что, может быть, даже беременна от водолаза… «Девственница-девственница, – подтвердила Валерия, – такая же, как и я». С некоторых пор мы нахально игнорировали медицинские осмотры в школе, и поэтому наши родители, вероятно, подозревали, что мы с Валерией дефлорированы, но они боялись взглянуть правде в глаза и выяснить все окончательно. А сверстники были просто уверены, что мы распоследние потаскухи и «вимен фри», хотя никто из них не мог похвастаться, что тронул нас хотя бы паль­цем. Даже разговоры среди них на эту тему грозили бы неминуемой головомойкой каждому сопливому «ромео» с неуемной фантазией. Мы были вне зоны их возможностей и ухаживаний. Достаточно Валерии было сказать – «что-то мальчик пристально на тебя поглядывает – влюбился, наверное», – и это было так унизительно, что «мальчик» уходил домой с синяками и шишками. Старшеклассники нам казались слишком ничтожными, вот если бы принц княжества Монако… Но где же взять «принца Монако» в социалистической Чехословакии и в трехстах километрах от Праги? Мы с Валерией были обречены на девственность. «В нашем возрасте это стыдно», – сказала Валерия. «Но что же делать?» – спросила я, скорее всего риторически, поскольку не было никакой возможности расстаться с девственностью достойно – мне в глазах Валерии, а Валерии в моих глазах. Любую кандидатуру Валерия могла расценить, как «фе-е», а я не желала столь низко пасть в глазах Валерии. Уверена, что Валерия опасалась того же самого с моей стороны. И тогда мы перебрали в уме всех представителей мужского пола в нашем городке. Пусть подождут «принцы Монако»… Но, к сожалению, картина получилась довольно скучная. С юношами «делать это» было бы унизительно для нашего «реноме», а из «трактористов» никто не захочет с нами связываться. Мы приплыли…

На следующий день Валерия после уроков повела меня в магазин «Тысяча мелочей». Мы остановились у витрины. «Там есть одна забавная штучка», – сказала мне Валерия. Она разводила руками, определяя размеры и форму этой «штучки». Со стороны, вероятно, мы выглядели очень смешно, если бы кто обратил на нас внимание. Валерия краснела и смущалась, а я никак не могла понять, для чего ей понадобилась рукоятка от напильника, или насадка от фена, или что-то в этом роде. «Какая ты дура!» – сказала вдруг Валерия, сдерживая слезы, развернулась и пошла прочь. Я догнала ее через пару шагов, сказала – «хорошо, я куплю тебе эту штучку, только опиши ее поподробнее». Валерия вытерла слезы, рассмеялась, объяснила еще раз и осталась поджидать меня на углу. Вскоре я вернулась. «Купила?» – спросила Валерия. «Да!» – ответила я, потрясая упругим куском резинового шланга. «Сейчас же спрячь», – зашипела на меня Валерия и оглянулась по сторонам. Я пожала плечами и спрятала шланг в школьную сумку. Всю дорогу Валерия молчала, разглядывая тротуар под ногами, как будто потеряла что-то или не нашла. Только возле самого дома она сказала: «Пойдем ко мне, родичи уехали допоздна». Мы бросили школьные сумки в прихожей, я позвонила своим родителям и сказала, что буду у Валерии учить уроки. «Выпить хочешь?» – спросила Валерия у меня. Я не отказалась. Время от времени мы курили с Валерией втайне от взрослых и наглядно для остальных и выпивали подобным же образом. «Прощай девственность», – сказала Валерия и залпом осушила целый стакан красного вина. «Прощай», – сказала я и сделала то же самое. Я догадалась, для каких целей Валерии понадобился резиновый шланг… Таким образом я стала «первым мужчиной» у Валерии. Валерия оказалась «принцем Монако» для меня – и тоже при помощи резинового шланга, прости меня, господи…

«И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее».

Дальше мы на ощупь постигали премудрости любви друг с дружкой, но это выглядело скорее грустно, нежели романтично. Конечно, желание возникало, желание, возбуждение, оргазм и все прочее, но каждый раз мне приходилось переступать через психологический барьер, делать глубокий вздох, как перед прыжком в холодную воду с высокой вышки. Валерия, наоборот, – погружалась в меня без вздоха, и я втайне завидовала ее раскрепощенности. Она первая находила чувственные точки, она изобретала новые положения, я следовала за ней и, кажется, получала больше, чем могла подарить. Ни до Валерии, ни после нее меня никогда не влекло к девушкам, женщинам и прочим представительницам нашего пола, а с Валерией – как возбуждаешься от прикосновения собственных рук, все говорят, что это грех, и все делают. Поэтому какой-то комплекс греховности у меня по отношению к Валерии развился, но я с ним жила. Разумеется, внешне это ни в чем не проявлялось. Я проводила время с Валерией раскованно и страстно, и, если возникала подобная тема в разговоре, я смеялась и говорила – «а что тут плохого?» Но, оставаясь с собой наедине, я не чувствовала поддержки Валерии и начинала иногда сомневаться – а стоит ли продолжать эту связь? Конечно, подобные воззрения сформировались со временем, а в пятнадцать лет я только думала о том, как бы не оказаться посмешищем в глазах Валерии. Я старалась изо всех сил не выглядеть глупой, закомплексованной девочкой по сравнению с «шикарной» Валерией.

Когда случилось несчастье с родителями Валерии и она осталась одна, над Валерией поначалу хотели учредить опеку, потом хотели отправить ее в интернат, затем прошел целый год, и необходимость присмотра отпала сама собой… Валерия получала военную пенсию своего отца и жила, по моему мнению, припеваючи. Она как-то сразу и необратимо повзрослела, я, зажмурясь от ужаса, представляла, что со мною произошло то же самое… Что родители мои умерли и я осталась вполне самостоятельная. Но, открывая глаза, я желала всем здравствовать и бежала ночевать к Валерии, тем более что родители мои были нисколько не против этого. «У меня осталась только ты», – как-то вскользь обронила Валерия, я моментально разрыдалась, а Валерия топнула ногой и закричала – «не смей меня жалеть!». Жалость унижала Валерию в собственных глазах. Самые смелые «игры» происходили между нами именно в это время. Валерия доводила меня буквально до сумасшествия своими ласками. А когда я лежала, уткнувшись в подушку, и понемногу приходила в себя, Валерия своими ноготками «рисовала» букву «икс» на моей обнаженной спине, и тогда я испытывала очередной и самый сильный оргазм, почти теряя сознание. Прости меня, господи, но не было в моей жизни ощущений полнее и выше этого…

После окончания средней школы мы в одночасье собрались и решили уехать в Прагу. Валерии должны были выплачивать пенсию отца до восемнадцати лет, а мне на первых порах вызвались помочь родители. Для верности Валерия заколотила гвоздями ставни и двери своего дома – что еще делать с домом, она не знала. Мы поискали в траве «лягушкины секреты», да не нашли, сходили на речку, посмотрели на нее и помолчали, вернулись, посидели на скамейке возле заколоченного дома Валерии, подхватили вещи и отправились на автобусную остановку… Словом, без происшествий, вначале автостопом, а потом на поезде, мы добрались наконец до Праги и долго ругались возле Главного вокзала, решая, куда направиться дальше. Я предлагала остановиться хотя бы на месяц у своей родной тети, с которой была предварительная договоренность об этом, а Валерия убеждала меня, что жить в одном доме со старой пердуньей нет никакой необходимости. Веселее будет, если мы поселимся в гостинице, а потом подыщем и снимем для себя небольшую квартирку, настаивала Валерия. Вообще-то мы собирались в Праге продолжить свое образование, благо аттестаты имели с отличием, но сделали все так, как настаивала Валерия. Вломились в гостиницу среди ночи, через две недели сняли «квартирку», а затем устроились на работу… Бархатная революция развернула перед нами прелестные картинки. Все изменялось прямо на глазах, и жить по ранее намеченному плану было бы по меньшей мере глупо…

«И на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным».

Город Прага проглотил нас не задумываясь… Мы не могли поразить столицу своими выходками, Праге было в общем-то наплевать, «город на семи холмах» видывал за свою историю и не таких обормоток… «Сердце Европы» – prah – «порог» – предел, у которого мы с Валерией должны были бы остановиться или перешагнуть через него и пойти дальше. Наверное, глупо, но когда я гуляла по Праге одна, мне все время казалось, что я совершаю нечто вдвойне непотребное. Например, люблю Валерию на ступенях собора. Что само по себе между женщинами не положено, а возле собора – особенно. Когда я спускалась в метро и держалась за поручень эскалатора, я невольно представляла, что съезжаю вниз по ноге Валерии. Когда я быстро поднималась по ступеням и дыхание мое становилось прерывистым, я буквально чувствовала всем телом, как бьется сердце Валерии, как отзывается на мои прикосновения грудь Валерии, и я слышу это ее прерывистое дыхание. Прости меня, господи, но когда я видела перед собою готическую дверь, таинственную дверь, как сложенные вместе для молитвы ладони, и вдруг эти ладони слегка раздвигаются… я не буду говорить, что я себе представляла… Обнаженная Валерия лежала передо мною, когда я смотрела на раскинувшуюся Прагу с возвышенности. Остроконечные шпили, как согнутые в коленях ноги, рука Влтава и золотые браслеты на ней, Валерия множилась на отдельные образы – то узкая улица напоминала мне о тесных объятиях, то я видела родинку, как у Валерии, на щеке дома, – и снова эти образы собирались воедино, и Валерия грезилась мне огромным и многоликим городом во всей своей наготе… Этому надо было положить конец, и тем более потому, что я стеснялась посмотреть в глаза обыкновенному мужчине, ну самому обыкновенному, чтобы он не догадался, как я его хочу, прости, господи…