Пять времен года - Иегошуа Авраам Бен

Ему объяснили, как добраться до главной дороги, и он медленно тронул с места. Через несколько километров он остановился и вышел протереть переднее стекло, потом вернулся за руль, погасил свет в машине, и ему вдруг почудилось, будто жена сидит рядом с ним, запрокинув голову назад, как сидела минувшей весной, когда ее шейные позвонки уже были поражены болезнью, — он старался тогда ехать очень медленно, чтобы не трясти ее. Он не осмелился повернуться к ней, лишь уткнулся лицом в рулевое колесо. Нет, это невозможно! Я не виноват. Это все от одиночества. Это одиночество меня убьет.

Обратный путь оказался короче, чем он думал, — на этот раз он нигде не останавливался и не искал дорогу, да и на шоссе почти не было движения, он все время шел на большой скорости, через сорок минут свернул уже на автостраду Акко — Цфат, и перед ним раскинулся залитый огнями Хайфский залив. Перекресток у Кармиэля он проехал на скорости, даже не подобрал одиноко стоявшего солдата, который отчаянно махал ему рукой, — сиденья в новой машине еще не были зачехлены, и Молхо опасался, что солдат повредит ему обивку своим автоматом. Дома он нашел младшего сына, который готовил уроки в своей комнате, а не сидел, как обычно, тупо и отрешенно перед телевизором. Мальчик явно привык быть один дома, уже не стремился побыстрее удрать. Молхо вошел в кухню и с удовольствием увидел, что сын не стал, как раньше, открывать новые консервные банки, а удовлетворился тем, что было в кастрюлях. Он положил и себе, поел и помыл посуду. Потом он немного поговорил с мальчиком, и тот, казалось, даже чуть открылся ему навстречу — стал рассказывать о школе, о товарищах; нет, он явно изменился к лучшему. Уже лежа в постели, сын вспомнил, что звонила бабушка. «Что она хотела?» — обеспокоенно спросил Молхо. Оказывается, она хотела спросить, знает ли он кого-нибудь в отделе иммиграции Еврейского агентства. «В отделе иммиграции? — удивился Молхо. — Чего вдруг?» Он еще немного покрутился по дому, но даже тишина и пригашенный свет не клонили его в сон. Приходилось терпеть эту полную ясность посреди ночи. Мысль о съеденном в поселке подозрительном мясе уже покинула его. А вот воспоминание о сладком и долгом сне продолжало стоять в памяти, и ощущение было такое, будто все клетки его тела буквально вывернулись наизнанку в сладостной истоме. Он даже не пытался лечь. Безнадежно. Он посидел, обдумывая, что написать в завтрашнем отчете, потом взял семейные альбомы и начал их листать. Вот его дети, еще малолетние, вот фотографии его свадьбы и его собственные фотографии, а вот старший сын, уже студент, и младший, гимназист, и фотографии его родителей и двоюродных братьев, а вот и он сам — изумленный младенец на белой подстилке. В час ночи он лег и долго лежал с открытыми глазами, пока не уснул.

Утром, когда он пришел на работу, секретарша сказала ему, что звонили из Зруа — его ищут из поселкового совета. Он тихо выругался, но тут же отзвонил, кто-то снял трубку, он снова услышал голоса детей и звуки аккордеона, а потом голос секретарши. «Яир вернулся через полчаса после того, как вы уехали, — сказала она, как всегда запыхавшись, — и очень сожалел, что вас не застал». — «Я тоже», — примирительно сказал Молхо. «Но он хочет все вам объяснить». — «Так пусть приезжает ко мне в министерство», — сухо предложил Молхо. «Нет, Яир хочет показать вам, что все в порядке, все на месте. Нужно, чтобы вы увидели это собственными глазами». — «А где он сейчас, ваш Яир? — спросил Молхо, слегка заколебавшись. — Дайте мне его». Оказалось, что его и сейчас нет на месте, но секретарша клялась, что он будет ждать Молхо в любое назначенное им время, и даже добавила, что они готовы послать за ним машину. «Машину?» — «Да, так он обещал». Молхо тут же прикинул, сколько он таким манером сэкономит на бензине. Расходы на дорогу ему в любом случае возместят. Он сказал секретарше, чтобы она позвонила завтра, и отложил папки Бен-Яиша в сторону. Чуть позже ему позвонили от начальника отдела. Ну что, он съездил? И каков результат? Молхо тщательно выбирал слова. Впечатление странное, даже слегка подозрительное, как и говорил начальник. Какой-то неопытный парень, сомнительный студент, который раздает жителям суммы, предназначенные бюджетом для развития поселка, к тому же без всякого учета, достает им продукты и одежду по сниженным ценам. Непонятно, собирают ли там вообще налоги. Но парня этого не было на месте, хотелось бы выслушать, что он скажет.

Несколько дней никто не звонил, а в субботу страна перешла на летнее время, и вечера вдруг стали нескончаемо длинными. Молхо хотел уже закрыть дело и передать его на расследование юристам министерства, но в один прекрасный вечер поселковая секретарша позвонила ему прямо домой, долго и сбивчиво извиняясь за задержку. Готов ли он приехать? «Ладно, — покладисто сказал Молхо. — Если этот ваш Яир так уж хочет меня увидеть, пусть действительно пришлет за мной машину». Они договорились, что в четверг его заберут из дома, между десятью и одиннадцатью. Интересно, а обратно они меня тоже привезут? — спросил он себя, положив трубку. Он ходил по дому, почему-то неожиданно взволнованный тем, что ему предстоит снова побывать в поселке и опять увидеть их всех.

В среду он передал начальнику отдела, что ему нужно снова отправиться в Зруа, для окончательной проверки, и получил разрешение на поездку, а также подтверждение оплаты расходов. В четверг стояла теплая, хотя и облачная погода, и он сходил в центр — сделать покупки и кончить кое-какие дела, а вернувшись домой, обнаружил там домработницу, с которой не встречался уже несколько недель и общался лишь с помощью телефона и записок. Он закрылся у себя в комнате, чтобы поменьше разговаривать с ней, но она, видно, была в необычайно хорошем настроении, потому что все время распевала и ковры выбивала громче обычного, а в конце концов сама вошла к нему с громким возгласом: ах, она так рада видеть его, как он поживает? «А вы выглядите лучше, — сообщила она под конец. — Намного лучше». В конце концов она ушла, оставив за собой сверкающую чистотой квартиру. Время приближалось к двенадцати, но машина, которая должна была забрать его, все еще не появлялась. В час ему пришлось согреть себе обед. «Теперь мне и квитанцию на обед придется подписать самому», — подумал он с нарастающим раздражением. Закончив есть, он решил взяться за приготовленные для поездки папки и подвести итоги. Ему захотелось избавиться наконец от этого дела насовсем. Но в два часа в дверь позвонили. Это был водитель — высокий плотный араб примерно того же возраста, что и Молхо. Он был из деревни вблизи Зруа, и его послали привезти Молхо. «Почему так поздно?» — набросился на него Молхо. Оказывается, водитель уже два часа крутится по Хайфе в поисках нужной улицы. «Стоит ли выезжать так поздно? — колебался Молхо. — Не проще ли отменить эту поездку?» Но мысль о девочке, по-прежнему трепетавшая в нем, плюс возможность немного урвать у государства на расходах на бензин в конце концов склонили чашу весов в пользу поездки. «Но меня нужно будет привезти обратно!» — сурово предупредил он араба. Тот, однако, даже слова такого не слышал — «обратно». Может быть, имелось в виду, что кто-то другой привезет Молхо «обратно»? Молхо опять заколебался, но потом все-таки собрал разложенные было на столе папки, прихватил на всякий случай пижаму и комнатные туфли, завернув их в газету, сменил туфли на поношенные и тяжелые, сердито сказал арабу: «Поехали!» — и запер за собой дом.

На улице их ждал старый пикап, набитый товарами, и Молхо почему-то втолкнули на переднее сиденье, между водителем и его женой, большой толстой женщиной в черном платье. Пикап тронулся, но пополз медленно, с трудом одолевая вязкую послеполуденную жару, двигатель громко тарахтел, дорога была забита, и вдобавок они время от времени сворачивали куда-то вбок, в очередную арабскую деревню, чтобы выгрузить часть товаров. Молхо даже не подозревал, что под самой Хайфой есть столько арабских деревень. Стиснутый между арабом и его женой, потный, злой, проклиная в душе свою долю, он наблюдал за медленно ползущей мимо окна дорогой и с омерзением следил, как водитель переключает сцепление, всякий раз демонстрируя величайшую осторожность и почти полное отсутствие всякого умения. От нечего делать он стал расспрашивать араба, что у него общего с Бен-Яишем, и тот ответил, что Бен-Яиш помогает ему наладить связи с соседними селами и оформлять счета на развозимые товары. Других тем для разговора у него не было, араб и его жена тоже не разговаривали друг с другом, в кабине воцарилась унылая тишина, и арабка стала подремывать, то и дело наваливаясь на Молхо. Когда они начали длинный подъем в горы, у Молхо тоже стали закрываться глаза, и он, в свою очередь, начал клонить голову на ее огромную грудь, то и дело вздрагивая и просыпаясь. До Зруа они добирались три часа, по дороге свернули в деревню, где жил водитель, — она выглядела так, будто находилась где-то в диких горах турецкой Анатолии, — жена водителя вышла, сняла обувь, быстро вошла в свой дом, а сам водитель, выгрузив очередные ящики, пригласил проснувшегося Молхо выпить чашечку кофе. Молхо отправился в туалет и с удивлением обнаружил, что там очень чисто, а вернувшись в комнату, увидел, что кофе уже готов. Араб сказал: «Я слышал, что у вас умерла жена», и Молхо поразился: как он мог об этом узнать, что, у него на лбу написано? Нет, ему рассказали об этом в поселке. А что еще ему рассказали? Больше ничего. Ему просто сказали — поезжай и привези.