Леонардо Падуро - Злые ветры дуют в Великий пост

— Хватит уж, капитан.

— Ладно, рассаживайтесь, — приказал начальник. — Так, Конде, что у тебя с расследованием?

Конде сел на диван справа от майора. Приступая к докладу, он коснулся пальцами большого конверта, который положил рядом с собой.

— Здесь все изложено. Аудиозаписи допросов прилагаются, если захотите послушать. Завтра передаем дело в прокуратуру.

— Хорошо, теперь расскажи нам, как и что.

— Как мы и предполагали, убийца — Ласаро Сан Хуан. Вместе с двумя дружками он участвовал в пьянке, они пили ром, курили марихуану, потом между ним и учительницей возникла ссора, когда Ласаро попросил достать ему копии экзаменационных билетов с ответами по физике и математике. Дело в том, что он продавал другим школьникам ответы на экзаменационные задачи по пять песо за штуку. Неплохой навар, поскольку в некоторых билетах было до десяти заданий, и у Ласаро уже сложилась постоянная, проверенная клиентура.

— Не иронизируй, — одернул его майор.

— Я нисколько не иронизирую.

— Нет, иронизируешь.

— Дед, клянусь тебе, нет!

— Я тебе уже велел оставить свои клятвы при себе.

— Тогда не клянусь.

— Так я услышу от тебя доклад или нет?

— Услышишь, — вздохнул Конде, но теперь пауза возникла из-за того, что он решил закурить. — Продолжаю. Лисетта выставила всех троих за дверь, похоже, разошлась спьяну, но Ласаро вернулся после того, как дружки уехали домой на автобусе. Лисетта его впустила, они помирились, занялись сексом, а после он выкурил еще одну сигарету с марихуаной, принесенную с собой. Они ее выкурили вдвоем, просто Ласаро давал Лисетте затянуться, поэтому у нее на пальцах не осталось следов наркотика. И тогда он опять принялся просить у нее экзаменационные билеты с ответами. Во вкус вошел. Лисетта снова разозлилась, хотела выгнать его, и Ласаро ударил ее по лицу, а после, говорит, уже не мог остановиться, повалил, начал бить и пришел в себя, когда уже задушил. Говорит, не помнит, как это произошло. Такое бывает иногда, а он ведь выкурил две сигареты с марихуаной… Теперь плачет. Не сразу, но заплакал. Даже жалко мальчишку. Признание делал, не глядя на нас. Попросил разрешить ему встать у окна, так и проговорил, все время глядя на улицу. Теперь у него впереди много неприятностей. Здесь все изложено, — повторил Конде и вновь постучал по конверту, и этот стук прозвучал в тишине как грохот сигнального барабана.

— Целый роман, а? — произнес Дед, вставая. — Одних действующих лиц не счесть: ученик и учительница Пре, тут же директор, перекупщик мотоциклов, мелкий барыга… А сюжет-то, сюжет: секс, насилие, наркотики, преступления, алкоголь, мошенничество, спекуляция валютой, сексуальные услуги за хорошее вознаграждение… — перечислял майор, а потом добавил вдруг изменившимся голосом: — Блевать хочется. Завтра же разошлю твой отчет по всем инстанциям, Конде, по всем…

Ранхель вернулся на свое место к плохонькой сигаре, которую мусолил сегодня. Это было невзрачное изделие бурого цвета, оставляющее черный пепел и распространяющее едкий, кислый дым. Майор пыхнул ею два раза, будто принимал горькое, но необходимое лекарство, и продолжил:

— Тут вот Контрерас и Сисерон докладывали мне о своих расследованиях в связи с твоим делом. Так называемого Пупи будто прорвало, говорит и говорит, бей его — не остановишь. Через него мы вышли на трех сотрудников иностранных посольств, двух работников «Кубальсе», трех из «ИНТУРа», двух таксистов и еще не знаю скольких сутенеров.

— Для начала восемь, — уточнил Сисерон и улыбнулся.

— Дело о марихуане стало бикфордовым шнуром, который продолжает гореть, а какую бомбу он взорвет, нам еще предстоит увидеть. Этот крестьянин из Эскамбрая оказался в центре преступной схемы, похожей на сценарий для кинофильма: ему поставляли наркотики, которые он сбывал как собственные мелким перекупщикам вроде Ландо. Мы уже задержали еще троих. Теперь нам предстоит встретиться с поставщиком марихуаны из Тринидада, и пойдем дальше — надо знать, откуда поступает наркотик, как проникает на Кубу, — пока бомба не взорвется. В этот раз я не куплюсь на байки о сброшенной травке, прибитой к берегу волной. Пока бомба не взорвется…

— И польется дождь из дерьма, — добавил Конде тихим голосом.

— Что ты сказал? — переспросил майор.

— Ничего, Дед.

— Что ты там бормочешь себе под нос?

— Говорю, дождь польется из дерьма. И не только на Пре в Ла-Виборе.

— Да, дождь из дерьма, — согласился майор, безуспешно высасывая дым из почерневшей сигары. — И от меня уже начинает вонять, — добавил он с гримасой отвращения, потрясая в воздухе отвратительной сигарой. Потом встал из-за стола, подошел к окну и словно бы с ненавистью выбросил ее на улицу. То есть, конечно, с ненавистью. Воспользовавшись моментом, когда майор повернулся спиной, Сисерон посмотрел на Конде и улыбнулся, показав победную «V» двумя пальцами правой руки.

Майор вернулся за стол, но не сел, а оперся на него кулаками. Конде приготовился слушать речь.

— Мне нелегко говорить это, Конде, но вынужден тебя поздравить. Ты развязал этот узел, разгреб эту кучу дерьма, а также раскрыл убийство учительницы.

Все, что касается спекуляции валютой и покупок товаров в дипмагазинах, будет еще расследоваться, в эти дела много кто впутан. С марихуаной из Центральной Америки — совсем другая история, очень серьезная, и масштаб ее сейчас трудно предсказать, потому что подобную махинацию запросто не провернешь. Вот со всем этим я тебя поздравляю, но завтра, после того как сдашь мне отчет, отправишься домой, устроишься поудобнее в пижаме и прочее — и не смей являться сюда, пока не получишь вызов на дисциплинарную комиссию.

— Но, Ранхель… — попытался вмешаться Контрерас, но Дед оборвал его:

— Контрерас, ты свое мнение сможешь высказать членам дисциплинарной комиссии. Для меня оно — пустой звук. Конде проделал хорошую работу, и я отмечу это в его личном деле. Кроме того, ему за это деньги платят. Но он здорово вляпался. И тут спорить не о чем. Можете идти все трое. Конде, завтра в девять, — добавил он напоследок, медленно опустился в кресло, нажал белую кнопку интеркома и попросил: — Маручи, принеси мне стакан воды и таблетку аспирина.

Конде, Контрерас и Сисерон вышли в приемную, а лейтенант, понизив голос, сказал секретарше:

— Дай ему дуралгин. Он просто не стал просить в моем присутствии, — и вышел вслед за капитанами.

— Маноло, хочу попросить тебя об одном одолжении.

— Я счастлив, когда ты просишь меня об одолжении.

— Поэтому и прошу, что хочу доставить тебе удовольствие: напиши вместо меня отчет и отнеси его завтра Деду. Мне тут уже невмоготу. — И Конде развел руками, как бы обозначая пространство, которое его угнетало. Сегодня этот закуток больше, чем когда-либо, казался ему тесным подогретым инкубатором, в котором его черепная коробка неизбежно должна расколоться, как скорлупка яйца. Конде не покидало ощущение, что у него впереди какой-то грандиозный финал, и мучила неприятная мысль о предстоящем разбирательстве на дисциплинарной комиссии, о котором предупредил его майор Ранхель. Он чувствовал себя словно подвешенным в воздухе, беспомощно дергался, но не мог повлиять на развитие событий. Конде собрал со стола последние бумажки и сунул в папку.

— Послушай, Конде, может, не так страшен черт, а?

— Нет, не так, — ответил он, просто чтобы не молчать, и отдал папку своему подчиненному.

— Да не переживай ты так! Будто не знаешь, что ничего тебе не грозит. Мне Сисерон сам это сказал. Все вокруг только и твердят о том, какую пылищу мы подняли этим расследованием, — ведь благодаря нам еще долго будет рыбка ловиться, большая и маленькая… А про Фабрисио все здесь знают, что работать он не умеет и сволочь порядочная. Да и майор тебя в обиду не даст, ты же понимаешь, — приговаривал Маноло, стараясь подбодрить явно павшего духом Конде.

Несмотря на всю свою непохожесть, за месяцы совместной работы они привыкли друг к другу, научились дополнять друг друга. Сержант Мануэль Паласиос с трудом мог себе представить, что с завтрашнего дня перестанет работать с лейтенантом Марио Конде, будет подчиняться приказам другого начальника. Он был кровно заинтересован в том, чтобы Конде не прекращал борьбы…

— Не беспокойся за отчет, я все сделаю, только убери ты эту мину со своего лица.

Конде улыбнулся, взялся обеими руками за подбородок и сделал ими движение, будто снимал маску, которая не желала отлипать.

— Не заводись, Маноло, дело не только в Фабрисио. Просто все идет наперекосяк. Мне тридцать пять, а я уже выдохся и до сих пор не знаю, чем должен заниматься и чем, черт возьми, хочу заниматься. Стараюсь все делать правильно и постоянно сажусь в лужу. Так мне на роду написано — один бабалао[32] предсказал. У меня как у слизняка: впереди все белое и чистое, а сзади тянется грязный след. Видишь, как просто. Да, вот возьми, это тебе. — Конде вынул из кармана рубашки сложенный пополам бумажный листок и протянул Маноло.