Альберто Моравиа - Скука

— А как ты узнала, что он нанимал агента?

—  Он сам мне потом сказал и показал отчет на много страниц. Ему это обошлось Бог знает во сколько.

—  Он был доволен?

—  Счастлив.

После короткой паузы я спросил:

—  И ты изменила ему сразу же после того, как агент доказал ему, что ты ему не изменяешь?

— Да, месяц спустя, но я же не нарочно, так полу­чилось.

— А он узнал?

Она поколебалась, потом сказала:

— Думаю, о чем-то он догадывался, но никогда не был твердо уверен.

—  То есть?

—  Увидев меня два или три раза с одним и тем же парнем, он снова принялся следить за мною сам, без по­мощи агента. Но к тому времени он уже очень устал и занимался этим гораздо меньше, чем в начале. А потом он умер.

— А почему он и на этот раз не нанял агента?

Она сказала, словно бы в раздумье:

—  Если бы он тогда нанял агента, он, конечно бы, все узнал. Но он перестал доверять агентству. Говорил, что я всегда ему изменяла, а агентство просто не сумело доко­паться до истины.

После этого разговора я все чаще стал подумывать о том, чтобы прибегнуть к помощи агентства, как это сде­лал Балестриери. Странно, но если раньше я воздержи­вался от тех или иных поступков именно потому, что их уже совершал Балестриери, сейчас я, наоборот, хотел об­ратиться в агентство как раз потому, что Балестриери гуда обращался. Казалось, я устал удерживаться на вер­шине, с которой Балестриери когда-то уже соскользнул, и решил делать то, что делал он, словно делать это созна­тельно и по убеждению стало отныне единственным спо­собом быть не как он, проделывавший все это в состоя­нии, близком к безумию.

И настал день, когда я отправился в агентство «Со­кол», мрачное здание на виа Национале, снаружи чрез­вычайно пышное, разукрашенное, все в колоннах, стату­ях и латинских надписях, а внутри грязное и темное. Я поднялся на пятый этаж в старом, дребезжащем, воню­чем лифте и, оказавшись на полутемной площадке, по­шел на свет, падающий из-за матовых стекол двери, на которой было название агентства и символическое изоб­ражение маленькой птички, должно быть того самого со­кола. Я открыл застекленную дверь — при этом задребез­жал звонок — и очутился в почти пустой прихожей, где стояло только несколько плетеных стульев. Двое мужчин вышли в этот момент из комнаты, затягивая пояса пла­щей и надевая шляпы; по манерам и по одежде я сразу догадался, что это были платные агенты, может быть те самые, что в свое время следили за Чечилией. Дверь за ними осталась открытой, я подошел к порогу и в глубине комнаты за письменным столом увидел мужчину, кото­рый читал газету; он был смуглый, лысый, худой, с вдав­ленными висками, большим носом, впалыми щеками. Я спросил его, где директор. Он ответил вежливо, но с до­стоинством, явно желая снискать мое доверие:

— Директор — это я. Прошу вас, располагайтесь.

Я вошел, он поднялся и, протягивая мне руку, пред­ставился:

—  Майор Москони.

Я сел и в течение некоторого времени рассматривал его худое лицо, поношенный черный костюм, перекру­ченный галстук и старые чернильные пятна, которыми была закапана вся столешница. При этом я спрашивал себя, что может быть общего между всем этим и мною с Чечилией, и отвечал себе: «Ничего». Тем не менее я сказал:

— Я бы хотел установить наблюдение за одним человеком.

Майор живо, с готовностью ответил:

— Для этого мы и существуем. Речь идет о мужчине или о женщине?

—  О женщине.

—  Эта женщина ваша жена?

— Нет, я не женат. Речь идет об особе, к которой я привязан.

— То есть некоторые изыскания предматримониального свойства?

—  Если хотите, пусть будет так.

Майор сделал жест, как бы говоря, что ни на чем больше не настаивает и я могу дальше в это не углубляться. Потом спросил:

— А что заставило вас предпринять эти изыскания?

Я посмотрел на майора. Для директора конторы, которая называлась «Сокол», у него было совсем неподходящее лицо, совершенно не соответствующее этому зоркому имени. Его глубоко посаженные, маленькие, потухшие, невыразительные глаза наводили на мысль не о соколе, а разве что о слепом зяблике. Я сказал с намеренной резкостью:

— У меня есть основания думать, что эта особа мне изменяет.

Было очевидно, что майор не переходит прямо к делу, и сущности очень простому, не потому, что не понимает, о чем идет речь, а потому, что хочет соблюсти декорум.

Он спросил:

—  Эта особа замужем?

—  Нет.

—  А вы женаты?

—  Я уже сказал, что не женат.

—  Простите, я забыл. Так, значит, у вас создалось впечатление, что эта синьорина… Речь ведь идет о синьо­рине?

На это я не мог ничего возразить и нетерпеливо сказал:

— Допустим.

—  Простите, я неточно поставил вопрос. Я просто хотел знать, идет ли речь о девушке, живущей в семье, или о женщине, живущей своим домом и на свои сред­ства.

—  О девушке, живущей в семье.

Тут он обронил загадочную фразу:

—  Я так и думал.

Я не удержался и спросил:

—  А почему вы так и думали?

—   Именно от них больше всего хлопот. Очень юные девушки, лет восемнадцати — двадцати. Итак, у вас со­здалось впечатление, что синьорина вам изменяет…

—Да.

—  Это самая распространенная причина. Простите, но девяносто из ста наших клиентов говорят то же самое. К сожалению, в семидесяти случаях из ста их подозрения обоснованны.

—  Если они обоснованны, зачем они тогда обраща­ются в агентство?

—  Чтобы удостовериться с математической точ­ностью.

—  И вы можете гарантировать такую точность?

Майор кивнул сочувственно и снисходительно.

—  Послушайте, вы, наверное, считаете, что занимать­ся подобными изысканиями может всякий, даже само заинтересованное лицо, но это не так. Между сыском, проведенным любителем, и сыском агента такая же раз­ница, как между анализом, который сделал дилетант на свой страх и риск, и тем, который выполнен сотрудни­ком научной лаборатории. Чтобы выяснить, чем вы боль­ны, куда вы пойдете — к шарлатану или в научную лабо­раторию с хорошей репутацией и признанную законом? Я думаю, вы обратитесь по второму адресу. Так вот, агент­ство «Сокол» и есть такая лаборатория — серьезная, с хорошей репутацией, признанная законом, — тут майор прервал свою речь, показав на диплом в рамке, висящий па стене у него над головой, — имеющая возможность научным путем добыть истину, в которой вы так нуждае­тесь, и обеспечить полную достоверность информации.

—  Иными словами, — спросил я, чтобы потянуть вре­мя, — вы доискиваетесь до истины?

—   Всегда доискиваемся. Редчайший, почти небыва­лый случай, чтобы у клиента остались сомнения. У нас прекрасные агенты, заслуживающие полного доверия, почти все они бывшие карабинеры или страховые аген­ты, практически не бывает такого, чтобы им не удалось чего-нибудь выяснить.

—  И как долго длится наблюдение?

Майор сделал типично конторский жест: переложил с места на место карандаш, обхватил рукой подбородок и посмотрел на меня своими маленькими, черными, туск­лыми глазами.

—  Я мог бы сказать, что две или три недели. Но я не хочу тянуть из вас деньги. Мы узнаем все за неделю. Если женщина кого-то любит, она встречается с ним не раз в неделю. Они видятся каждый день. Так что, если мы вы­ясним, что особа, находящаяся под наблюдением, каж­дый день или несколько раз в день видится с таким-то мужчиной, в руках у клиента окажутся доказательства, которые ему нужны. Разумеется, если клиент решит, что этого недостаточно, мы можем провести добавочные ис­следования, копнув еще глубже.

—  Что значит «глубже»?

—  Но простите, как можно сказать об этом заранее? Нужно ведь знать, о чем идет речь. Однако будьте увере­ны: недели совершенно достаточно. Прошу не обижать­ся, но ваш случай самый распространенный.

—  Почему распространенный?

—    Он самый простой. Вы даже не представляете себе, с какими сложностями нам порой приходится сталки­ваться. Значит, как я уже сказал, недели более чем доста­точно.

Я ответил: «Я вас понял» и некоторое время молчал. Я думал о том, что майор, пользуясь своими пресловутыми научными методами, добудет мне истину, но думал так­же, что истина майора — это не моя истина. В конце концов я спросил:

—  А каковы условия оплаты?

—  Десять тысяч лир в день. И доплата по договорен­ности, если особа, за которой надо следить, ездит на ма­шине, потому что в таком случае нашим агентам тоже придется пользоваться машиной.

Я сказал задумчиво:

—  Она не ездит на машине, она ходит пешком.

—  Тогда десять тысяч лир в день.

—  И когда вы сможете начать?

—   Прямо завтра. Вы оставьте мне все данные, я их рассмотрю, и завтра утром агент начнет наблюдение.