Романеска - Бенаквиста Тонино

Художник, специализирующийся на 3D-изображениях, на своем сайте сопоставил медальон Джакомо Тадоне, приобретенный недавно галереей Уффици, с фотороботом француза, объявленного в данный момент в розыск в Соединенных Штатах, отметив их поразительное сходство.

Поскольку власти оказались неспособными объяснить, что это за парочка, возникшая из вневременного пространства, за дело взялось коллективное воображение. На виртуальных форумах, в тысячи раз более могущественных, чем в прежние времена, постепенно реконструировалась история влюбленных, постоянно восстающих из пепла.

Многочисленные свидетельства сходились к одной версии, безумной и невероятной, которую никто даже не думал подвергать рациональному анализу.

Сеть наполнилась слухами, этот поток невозможно был остановить, тема била рекорды популярности. Ее фанаты не имеют имен, это простые люди, которым надоела обычная мерзость, надоела тревожная действительность, надоело вредное для здоровья наблюдение за нравами соседей, надоело заполонившее все экраны восхваление глупости. Эта публика, которой до сих пор навязывали кумиров — циничных, продажных, ничтожных, — решила на этот раз переживать за судьбу двух бунтарей, обладавших, как казалось, сверхъестественными возможностями.

Однако истинная причина этого всенародного увлечения носила индивидуальный характер, глубоко личный и почти непристойный, ибо слухи гораздо больше говорят о тех, кто их разносит, чем о том, кого они касаются.

Каждый, кого тронуло дело влюбленных, спешил поделиться с некой избранной — да еще какой избранной! — персоной: это такой целомудренный способ послать ей сообщение романтического характера, намекнуть, что этой парочкой могли бы стать и они, — несбыточная мечта самим пережить подобную сказку, высоконравственную и одновременно безнравственную, напоминание о том, какой, оказывается, была любовь — давным-давно, до всех этих безысходных ссор, которые она порождает в наши дни, до того, как ее выхолостили красивыми словами, до того, как ее парализовал страх перед обязательствами, до того, как ее свели к статистике, высчитывая вероятности, оптимизируя риски, искореняя идеалы, обсуждая пределы. До того, как прагматизм, реализм, эмпиризм, рационализм выступили против нее единым фронтом, до того, как страх перед страданием стал причиной страданий, до того, как ей стали предпочитать одиночество, гарантирующее от всех рисков. Сила этой любви не нуждается в умных речах, в социологии, в концептуальных анализах: любовь взбунтовалась, ушла в подполье, покусилась на целую систему, замахнулась на власть при исполнении, попрала авторитеты. И пока влюбленные в бегах, все желают беглецам необычной, дикой, неслыханной судьбы.

Они на финишной прямой: им остается каких-то пятьсот километров. Если ехать ночь напролет, к восьми утра они будут в городке под названием Тадуссак на берегу реки Святого Лаврентия.

Едва проснувшись, они тут же принялись рассказывать друг другу, как им удалось перейти границу. Оба отметили, что выехать из Соединенных Штатов оказалось гораздо проще, чем туда въехать.

После нападения на жандармов в полицейском фургоне префектура полиции применила экстренные меры с перекрытием дорог и облавами. Чтобы бежать из Франции, им пришлось опуститься на самое дно и иметь дело с более или менее талантливым жульем. Они научились отличать нужного им проходимца от мелкого туза, строившего из себя дьявола во плоти (полное ничтожество для тех, кто был знаком с дьяволом лично). Один бывалый нелегал сделал им за немалые деньги документы, после чего передал с рук на руки проводнику, который переправил их через Атлантику в грузовом контейнере. Место назначения определилось само собой.

Они читали, что американская Конституция была задумана так, чтобы у любого был шанс стать кем-то. Забота же этих двух иммигрантов состояла как раз в обратном, ибо вполне логично, что там, где можно стать кем-то, можно решить и не быть никем. Где, как не в стране всеобщего успеха и великих судеб, у человека больше всего шансов остаться незамеченным?

И действительно, им не составило никакого труда наняться в Альбукерке (штат Нью-Мексико) на работу в ресторан «Мсье Пьер», хозяин которого брал только французов, чтобы придать своему заведению неоспоримый колорит. Пара удовлетворяла его по всем статьям: он — на кухне, она — в зале, вездесущие, неутомимые, бесценные работники для хозяина, который ничего так не любил, как давать поручения. Они так и растворились бы, о них бы окончательно позабыли, если бы муж не предложил жене съездить в Калифорнию, в маленькую деревушку Ла-Сольтера, где ему страшно хотелось побывать.

На въезде в деревню на большом плакате по-английски и по-испански было написано:

WOMAN, WHOEVER YOU ARE, WHATEVER YOU DID, BE WELCOME HERE

MUJER, QUIENQUIERA QUE SEAS, LO QUE HAYAS HECHO, BIENVENIDA

Женщина, кто бы ты ни была, что бы ты ни сделала, добро пожаловать!

Главная улица заканчивалась большой квадратной площадью со скамейками, фонтанами, платанами и зеленым газоном, приветливо встречавшими туристов и жителей деревни, пришедших туда в поисках прохлады. На каменной плите возвышалась статуя основателя Ла-Сольтеры в натуральную величину. Медь местами позеленела, местами сверкала, как золото. Черты лица, воспроизводившего единственный известный портрет персонажа, стерлись. И все же француз узнал в нем своего друга Альваро Сантандера, с которым ему пришлось когда-то делить в джунглях клетку.

Растроганный до слез, он в общих чертах поведал жене о своих злоключениях, пережитых вместе с этим странным товарищем по несчастью, которого он охарактеризовал следующими словами: «грубиян, полиглот, дезертир и феминист — вследствие любовных терзаний».

У подножия статуи можно было прочитать историю возникновения городка, основанного посреди пустыни в 1728 году авантюристом родом из Кастилии, о котором мало что было известно, кроме того, что он дезертировал из испанской армии, чтобы попытать счастья на американском Западе. Там он построил приют для мирян — исключительно для женщин, где находили пристанище нищенки, грешницы, вдовы и брошенные жены, а также незамужние и старые девы (отсюда и название Ла-Сольтера — «одиночка»), чаще всего соблазненные кем-то или считавшиеся слишком некрасивыми. В самом деле, слава о столь странном приюте быстро распространилась среди нарождавшейся нации, и через тридцать лет после его основания там проживало больше сотни женщин, которые сами строили подсобные помещения, сами придумывали внутренние правила, сами вели финансовые дела, открывали мастерские, а затем и лавочки по всей округе. Собственноручно построенная Альваро и несколькими первопроходцами гасиенда, с которой все началось, быстро превратилась в самостоятельное пуэбло[5], этакий фаланстер для женщин — отважных, решительных, которым повезло самостоятельно выбирать свой путь, не докладывая об этом мужу, отцу или хозяину, и это в то время, когда любая женщина была обречена на насилие со стороны по крайней мере одного из них, а то и всех троих. Со временем Ла-Сольтера стала оплотом, символом борьбы за права женщин, открывая им двери в сенаты и парламенты.

Они побывали с экскурсией в знаменитом центре приюта, ставшем в 1956 году музеем. От прежних времен там сохранились мануфактура, патио, рефекторий и с точностью воссозданный первый дортуар. Гид, с гордостью объявивший, что является прямым потомком основателя, показал генеалогическое древо, охватывавшее восемь поколений семьи Сантандер, ставшей в конце XIX века семьей Стентон. Огромное племя, рассеявшееся по всей стране, раз в год собирается в Ла-Сольтере, чтобы отдать дань уважения своему предку в дни праздника, который почитает своим присутствием сам губернатор Калифорнии.

На втором этаже здания гид провел посетителей по внешним проходам, ведущим в башенки, возвышающиеся над деревней: уверенный в произведенном эффекте, он заранее улыбался. Там обитательницы приюта день и ночь несли вахту с оружием в руках, чтобы отбить у игриво настроенных головорезов, убежденных, что перед ними дом свиданий, всякую охоту туда соваться. Однако, добавил он, нельзя сказать, что мужчины совсем не допускались в этот универсум, наоборот, там охотно принимали холостяков — крестьян, землевладельцев, пионеров, озабоченных не столько покорением Дикого Запада, сколько построением собственной семьи. И наконец он отвел их в уголок патио, где показал гвоздь экскурсионной программы — маленькую беседку за живой изгородью, где проходили первые свидания, когда кандидат в супруги, держа в руках шляпу, излагал свои намерения. «Предок спид-дейтинга»[6], — сказал в заключение Филип Стентон, выдав остроту, использовавшуюся им уже тысячу раз, но неизменно имевшую успех у слушателей. Он рекомендовал им зайти в лавку, где торговали сувенирами, безделушками, открытками, среди которых почетное место занимал буклет с биографией Альваро Сантандера ценой в двенадцать долларов, которого не читал ни один покупатель, но который служил им подтверждением участия в экскурсии. Затем он ответил на последний вопрос, заданный одной туристкой перед главным входом в имение, огромные двустворчатые ворота которого украшал кованый герб с названием всего учреждения: «Донья Леонор». Кто же такая была эта донья Леонор, что ее имя стало эмблемой заведения, где впервые на Американском континенте озаботились положением женщин?