Марго Па - Проникновение

Арно засмеялся.

— И не должно. Любовь делает людей похожими друг на друга. В атланте и ты, и зрители узнали себя. Фокусник снял маску и растворился в нас.

— То есть вечная слава? Мечты сбываются?

— Слава не принесёт ей счастья. Дуракам слава тешит самолюбие, а умный человек не может не понимать, не догадываться, что успех — случайная выигрышная карта, и Дьявол потребует платить по счетам. Бесценное заберёт: жизнь, здоровье, любовь, красоту, дом, семью, близких друзей… А самым знаменитым человеком на планете был Человек-Слон: родился уродом, заплатил вперёд. Одарённые не мечтают о славе, лишь завершить начатое, взорваться Сверхновой, высказаться и быть понятыми. Марине тоже придётся вернуть долги: прикосновение к любой твёрдой поверхности начнёт вселять в неё ужас. Фобия столешниц, дверных ручек, подлокотников, стен, пола, каменной мостовой… Отчаяние и невозможность выйти из дома, где ноги утопают в мягких коврах. Муж будет носить её на руках до пляжа с рыхлым песком и обратно до постели. Незавидная участь, не так ли?

— И дорога моя сожжена, — вспомнил любимую фразу Маугли, — жаль, что лепила с меня, по памяти. А я не могу ей помочь.

— Можешь думать и так, наслаждаясь чувством вины. А можешь помочь. Эвридика вернулась и ждёт Орфея. Давно пора переписать миф. Для любви живой человек не нужен, нужна иллюзия, мечта о нём. Будете догонять друг друга из жизни в жизнь, искать и узнавать в разных телах, заново зажигать радуги. Любишь не человека, а чувства к нему…

— Постой, так я не последний рождённый?

— Выпей из чаши. Что в ней?

Зубы стукнулись о железный край, отхлебнул вязкой горечи.

— Гранатовый сок!

— Перерождение. Я же сказал, альтернатива всегда есть. Кому ты там нужен, в свете, со своими цветочками? Будешь вертеться на чёртовом колесе жизней, пока не дозреешь.

И Арно заходил взад-вперёд по комнате, выискивая что-то взглядом на полу.

— Где же он?..

Смотрел на него и не мог выдавить из себя ни звука. Израсходовал последние силы, волю, мысли — всё своё существо до вздоха, до капельки пота и молекулы крови, готовился с честью пройти по мосту над рекой времени. Ни о чём другом и не думал, не жалел себя более, самому себе стал посторонним. А сейчас у меня перед носом сожгли этот мост со словами «прогуляйся по окрестностям, погода хорошая». Так чувствовал бы себя Иисус, если бы Пилат не умыл руки; смертник, на чьей шее вдруг оборвалась верёвка; герой, чьи подвиги и войну позабыли; неизлечимо больной, простившийся с родными и написавший завещание, которого внезапно объявили здоровым и просят прощения за ошибку в диагнозе.

Поднял и протянул мне малахитового дрозда.

— Вернули тебе психофору. Цветные сны всесильны. Придёшь на землю, не обижай дроздов, твой ангел если и примет, то его обличие.

Птичья фигурка плясала в негнущихся непослушных пальцах. На миг ощутил себя человеком. Закипает летняя ночь, черна и душиста, как смола. В замочную скважину неба глядит, не мигая, на парк жёлтый глаз луны. Светлячки в аллеях — лунные слёзы. Стрекочут цикады. Где-то вдалеке плещется море. На холме над парком высится незнакомый город. Жаркая тишина, пронзённая ожиданием. Услышу ли голос дрозда? Говорят, иногда они поют по ночам. О чём можно петь и чего ждать в полнолуние, как не встречи, страшного и счастливого рубежа, разделившего жизнь надвое, на «до» и «после»?

В день, когда опрокинется небо,и каштаны зажгут по тебе свои белые свечи,Я пойду за тобой без оглядки,постараюсь не отставать.И пусть наши следы заметает ветер,будет тени хранить раскалённый асфальтгородов, где нас видели вместе.

— Как мы встретимся?

— Ты излечишь её от болезни.

— Я буду врачом?

— Нет, её сыном. Любовь к ребёнку для женщины — новый мир, смысл и дыхание жизни, исцеление от болезней и бед, путь искупления, безусловное счастье. Теперь она будет обучать и утешать тебя, побеждать и ошибаться вместе с тобой, засыпать и просыпаться рядом, яростно защищать, слепо верить в твою исключительность, жить твоими мечтами, слезами, улыбками. Ты будешь для неё всем. Назовёт в честь поэта, сохранив твоё имя. Материнская любовь — самое жертвенное, самое искреннее из всех чувств на земле, чистое пламя. Жаждал любви? Обретёшь лучшее её проявление, познаешь её бесконечность.

Невыразимо то, что я пережил. Пожар в голове и в сердце! Огонь от свечей перекинулся на занавески, заскользил по полу, с треском обгладывал стены.

— Пройдёшь сквозь огонь и забудешь всё, что узнал. На земле никогда не смотри на пламя. Огонь возвращает память, а тебе грозит эдиповым ослеплением.

Дом и мы в нём сотканы из огня — единственной возможной материи. Закрыл глаза и впустил его внутрь. Чудеса случаются, когда не поможет ничто другое.

Абсолютный свет есть тьма. Тьма взорвалась огнём, исторгла из себя частицы света.

Первая жизнь зарождалась вслепую, и только спустя миллионы лет у жизни появились глаза, чтобы увидеть свет, и ещё миллионы лет, чтобы обрести язык и молвить слово о нём. Но настоящий ли это свет, созданный словом? В мире, где неназванных не существует, слова наделяют смыслом явления и предметы. Не превращают ли слова нашу жизнь в миф?

Первыми словами были любовь и смерть, а между ними возникло время. Длина секунды — неглубокий вздох. Если время зависит от нашего восприятия, успеем ли мы надышаться?

У моря вкус крови и слёз. У горя запах пепла. Нет точного антонима к слову «боль»: покоится неживое. Войны не прекратятся, потому что время — это война. За прошлое и против него, чтобы забыть и начать всё заново. Потому что любовь — это война. За любимого и против него, чтобы сохранить себя. Борьба женского и мужского, сердца и разума, души и тела, чаши и меча. Счастье даётся в секундах единения. Самые глубокие раны наносит оно — никогда не повторяется, заключая нас в прошлом и подменяя жизнь воспоминаниями.

В мире есть те, кто черпает из света, и те, кто черпает из раны. Те, кто боится огня, и те, кто видит с закрытыми глазами. Плотная ткань любви, как и ненависти, со временем истончается, и человек предстаёт перед нами таким, как есть. Одиноким снаружи, пустым внутри. Вечная тоска по недостижимому идеалу — чаше, наполненной до краёв. И как можем, наполняем друг друга, боимся растаять призраками в щемящей дробящейся на осколки пустоте. Хватаемся за руки — ощутить себя в тебе и вновь обрести тело, мир вокруг, жизнь.

— Я думал, мир — лабиринт, где я — Тесей, душа — Ариадна, золотая нить — мой внутренний голос, Минотавр — вселенское зло, а жизнь есть преодоление, путь к свету. И нужно крепко держать нить в руках, чтобы найти выход. Но мир — колодец, где Ариадна бессильна, если нить оборвётся, и нет выхода, кроме как на небеса, где дрожат звёзды. Шаришь руками по стенам в полной темноте, и холодные гулкие капли — мои дни — ударяются о каменное дно колодца времён. Мерно, безостановочно, душно, страшно.

— Тёмный колодец не мир, а ваши тела. Когда люди утратят все чувства, войны иссякнут. Но есть и другой путь — слиться в одно существо. Выбирать вам.

Череда жизней повторяет череду дней. Есть серые дни, пролетают как тени, ничего после себя не оставив. Есть ключевые жизни-события, способные повернуть время вспять. И есть жизни-перекрёстки, когда душа раскалывается надвое. Непреходящий сон о предательстве и убийстве, о побеге и возвращении. На перекрёстках дорог кочевники построили города и потеряли в них душу. Ты не помнишь аромата белых цветов: города пахнут пылью и сжигаемым топливом. И не слышишь мой голос в разноголосице: в театре глухих все говорят одновременно, хохот, крик, плач, шум, музыка… Никто не молчит — в тишине проснётся душа, тишина чревата болью вины. В городах верят абстрактно, а живут отвлечённо. Незнакомцы друг другу, чужие себе.

«Да не восстанет сердце моё, чтобы противостоять мне на Суде».[113] Ты отрёкся от сердца, запер свой дом, а ответы ищешь в глазах посторонних, перекладываешь свою ношу на плечи других и рвёшь нашу нить, задуваешь свечу. Крестики, треугольники, кружочки на запястьях, дневниковые записи — нелепая попытка воскресить тлеющее время. А сколько было непомеченных, незаписанных мгновений? Забвение и есть смерть. Что возьмёшь с собой в новый мир, если половина твоего времени удалена из памяти и мертва при жизни? Почему мы все так одиноки, несчастны, разобщены, но так несвободны и зависимы друг от друга? Что мешает реке распасться на капли, и что не даёт капле ощутить себя рекой? Реален ли мир, если реальность зависит от наблюдателя, а мы отражаемся в его глазах?

Вездесущий взгляд Моны Лизы напомнил тебе всевидящее око. Возможно, великий Леонардо увидел Бога в глазах любимой, а возможно, увидел истину в её улыбке. Так улыбались античные статуи, так улыбаются влюблённые и умирающие — те, кто был близок к небытию и преодолел время. Так улыбнётся тот, кто вернётся домой после долгих мучительных странствий, тот, кто обрёл весь мир — уже навсегда. Улыбка пробуждения от спячки повседневности и гипноза безжалостного наблюдателя, меняющего нас взглядом, крадущего нашу жизнь. Улыбка освобождения из клетки плоти и от страха её неминуемого разрушения. Улыбка прощания с одиночеством.