Олег Азарьев - Экзамен

Братова присела на край стульчика. Помолчала, глядя на то, что время и болезнь оставили от супруга. Потом наклонилась поближе к нему и, рассматривая следы от уколов на высохшей руке мужа, негромко проговорила:

— Алексаша, хотя бы сейчас, чего греха таить, на смертном…

— Одре? Боже, как высокопарно! — усмехнулся он, перебив ее с привычной бесцеремонностью, и на миг в его тоне проскользнула знакомая Марине Петровне нотка высокомерия, которая всегда пугала ее и сбивала с мысли.

Чтобы не поддаться панике, она, как обычно, сплела пальцы и крепко сжала вспотевшие ладони, и настойчиво продолжала говорить о том, что ее сейчас волновало больше, нежели жизнь и смерть мужа:

— Хотя бы сейчас ты можешь мне сказать, что думаешь о том дне?

— О котором? Их столько было… Хе-хе… Счастливых дней с тобой.

«Может, он, и вправду, запамятовал? — мелькнула мысль у Братовой. — Возраст… склероз… реанимация…» Она взглянула на мужа. Братов хитро щурился — все он прекрасно понимал.

— Я имею в виду экзамен… когда я согласилась выйти за тебя, — упрямо пояснила Марина Петровна, краснея. Ей было неловко не только от лукавства умирающего человека, но и от собственной бесцеремонности, однако она понимала, что если сейчас Братов не ответит на ее вопросы, она никогда не узнает ответы на них, — мертвые безмолвствуют. Пусть, наконец, отпустит ее душу, пусть хотя бы на один вопрос, на главный, даст ответ. — Так что же, сдала я его?..

Братов широко улыбнулся. В улыбке старика было столько неприкрытого превосходства и удовольствия, что Марина Петровна чуть не задохнулась от ярости.

— А ты как полагаешь? — насмешливо спросил он. — Ведь главное — не как я, а как ты думаешь. И вообще… муж и жена — одна сатана.

— Не увиливай.

— Экзамен! Мы все постоянно сдаем экзамены, всю жизнь. А кто мне скажет, сдал ли я свои экзамены или нет, прав ли я был и в том, и в другом, и в третьем? Почему ты хочешь услышать от меня окончательный ответ?.. Вердикт подавай тебе. И именно от меня. Я знаю. Потому что хочешь переложить всю ответственность и за мои проступки и за свои — только на меня одного. А я-то на кого должен… или могу?.. Кто мой экзаменатор? Молчишь. Вот именно… Привыкла, что я все решаю. Нет уж, решай сама. Пришло время.

— И все-таки… Мы долго жили вместе, я отдала тебе молодость, красоту…

— Лучшие годы жизни… — прервал ее Братов. — И получила взамен хорошую компенсацию: карьеру, две диссертации, семью, достаток, детей, исполнение желаний…

— Но была ли компенсация настолько уж равноценной?

— Ты у меня спрашиваешь? А вот нет у меня ответа. Спроси лучше у себя.

—. Я всю жизнь только и делаю, что спрашиваю у себя. Но все-таки… все-таки я хочу слышать и твое мнение. Хотя бы сейчас. Ты ведь мой экзаменатор… Для меня очень важно, что ты скажешь!

Последние слова Марина Петровна, не сдержавшись, проговорила громко, и завотделением с медсестрой оборвали бормотание. Марина Петровна медленно оглянулась. Они смотрели на нее.

— Все в порядке, мы решаем важный семейный вопрос, — пояснила Братова.

Завотделением с сочувственным выражением лица мелко покивал и снова заговорил с медсестрой.

— Ну так что? — глухо спросила Марина Петровна у мужа. — Ты скажешь?

— Индульгенцию от меня хочешь. Отпущение грехов. Похоже, тут пора отпускать грехи мне, а вот насчет тебя… Тут я еще подумаю, — ответил Братов с издевкой и попытался засмеяться, но тут же заперхал, задергался, хрипло закашлялся, потянулся весь — и умер, а сигнал кардиомонитора вдруг пронзительно запищал на одной ноте.

— Ого! Это уже не фибрилляция, а полная остановка! — громко и тревожно проговорил завотделением. — Нина! Быстро дефибриллятор! Где тут шприц для внутрисердечных? Ага! И набрала уже? Молодец, Нинка!.. Марина Петровна! В коридор, пожалуйста!

— Стойте! — властно велела Братова и поднялась со стула. — Всё, конец!

Медики остановились. Завотделением начал было:

— Но Марина Петро…

— Он умер! Больше ничего не надо делать! — отчетливо и повелительно произнесла Братова. И после короткой заминки добавила устало: — Оставьте меня с ним… наедине.

— Да-да, разумеется, Марина Петровна, — почтительно и с пониманием сказал Андрей Андреевич. И — Нине: — Отбой! Идем отсюда!

Медсестра быстро защелкала клавишами, отключая аппаратуру, и писк прекратился. Она и завотделением вышли. Андрей Андреевич осторожно и плотно закрыл за собой дверь в бокс.

Марина Петровна постояла немного, глядя на бездыханное тело академика Братова, затем достала из кармана халата мобильный телефон и нашла номер дочери. Подождала соединения и сказала:

— Натуся! Это мама. Александр Николаевич только что умер.

— Кто? — не сразу поняла дочь.

— Отец умер. Ты сможешь приехать на похороны?

— Конечно!

— Позвони брату. Пусть Миша тоже постарается вырваться. — Помолчала, собираясь с мыслями. — Ну, ладно. Я тебе позже перезвоню.

Она спрятала телефон в карман и медленно опустилась на край кровати — безжизненное и безвольное тело Братова слегка покачнулось. Рот его немного приоткрылся, из-под приспущенных век проглядывали тускнеющие глаза.

Какое-то время Марина Петровна не отрываясь смотрела в лицо Братова, а в голове ее прилипчиво вертелось: муж и жена — одна сатана… муж и жена — одна сатана… Затем она тряхнула тяжелыми волнистыми волосами и холодно подумала: «Разве?» После чего мягким движением ладони опустила супругу веки, потом низко наклонилась над его лицом, так что со стороны могло показаться, будто она прощальным поцелуем приникла к щетинистой и еще теплой щеке мужа, но Марина Петровна не поцеловала Братова, а лишь прошептала ему на ухо то, что так и не осмелилась сказать при жизни: «Ненавижу».