Дейв Эггерс - Голограмма для короля

Ознакомительный фрагмент

Эта искушенность оказалась заразительна, и Алан тоже перестал нервничать. Пингвинья фигура, тонкие сигареты, «шеви-каприс» — зачем такие люди наемному убийце?

— Из Бостона, — сказал Алан.

— Бостон. Бостон. — Юзеф побарабанил по рулю. — Я был в Алабаме. Год в колледже.

Вопреки голосу рассудка, Алан продолжал беседу с этим психом:

— Вы учились в Алабаме? Почему в Алабаме?

— В смысле, я там единственный араб на несколько тысяч миль? Получил годичную стипендию. В Бирмингеме. На Бостон совсем не похоже, наверно?

Алан любил Бирмингем, о чем и сообщил. У него друзья в Бирмингеме.

Юзеф улыбнулся:

— Эта статуя большая, Вулкан,[6] а? Ужас.

— Не то слово. Очень ее люблю, — сказал Алан.

Алабама объясняла, откуда у Юзефа этот американский английский. Говорил почти без саудовского акцента. Сандалии ручного плетения, солнечные очки «оукли».

Они мчались по Джидде, и все вокруг было как новенькое — похоже на Лос-Анджелес. Лос-Анджелес в парандже, как-то сказала Энджи Хили. Когда-то вместе работали в «Треке».[7] Алан по ней скучал. Еще одна его мертвая женщина. Очень их много — подруг, обернувшихся старыми друзьями, затем старыми друзьями, подруг, которые вышли замуж, чуток постарели, вырастили детей. Плюс мертвые подруги. Умерли от аневризмы, рака груди, лимфомы. Бред какой-то. Его дочери двадцать, еще немного — и будет тридцать, и вскоре дождем польются болезни.

— Так вы спите с его женой? — спросил Алан.

— Да нет. Это моя бывшая, мы раньше были женаты, давно…

Покосился на Алана — как там слушатель, увлечен?

— Но у нас не сложилось. Она вышла за другого. Теперь ей скучно, целыми днями шлет мне СМС. В «Фейсбуке» пишет, везде. Муж в курсе и думает, что у нас роман. Есть хотите?

— В смысле, остановиться и поесть?

— Есть одно место в Старом городе.

— Нет, я только что поел. Мы вообще-то опаздываем.

— Ой. Мы торопимся? Мне не сказали. Тогда нам не сюда.

Юзеф развернулся и поддал газу.

IV

Может, и к лучшему, если Кит годик посидит дома. Соседка по комнате у нее странная, худая как швабра, с Манхэттена, приметливая. Примечает, когда Кит ворочается во сне, и желает сообщить, что это означает, как лечить и каковы глубинные причины подобного поведения. Сначала примечает, затем допытывается, подозревает всевозможные трагедии. Приметила у Кит на руках крошечные синяки и давай допрашивать, что за мужик это сделал. Приметила, что у Кит высокий голос, тихонький, почти детский, и объяснила, что нередко это признак сексуального насилия в детстве — голос жертвы застывает в травматическом возрасте. Ты замечала, что у тебя детский голос? — спросила соседка.

— Часто этим занимаетесь? — спросил Алан.

— Людей вожу? Ну так, в свободное время. Я учусь.

— Чему?

— Жизни! — сказал Юзеф и рассмеялся. — Да нет, шучу. Бизнес, маркетинг. В таком духе. Зачем — сам не знаю.

Проезжали огромную детскую площадку и Алан впервые увидел саудовских детей. Семь или восемь, виснут на лазалках, забираются на горки. А с ними три женщины в угольно-черных паранджах. С паранджами он уже сталкивался, но здесь эти тени скользили по площадке за детьми — Алана мороз по коже подрал. Картинка из ночного кошмара: черная текучая тень гонится за тобой, тянет руки. Но Алан ничего не понимал и не сказал ни слова.

— Долго ехать? — спросил Алан.

— В Экономический город короля Абдаллы? Мы же туда?

Алан не ответил. Юзеф улыбнулся. На сей раз пошутил.

— Где-то час. Может, чуть больше. Вам туда к которому часу?

— К восьми. К восьми тридцати.

— Ну, к полудню будете.

— Вам «Флитвуд Мэк»[8] как? — спросил Юзеф. Он уломал айпод — на вид такой, будто веками был зарыт в песок, а недавно откопан, — и теперь листал список песен.

Они выехали из города и вскоре очутились на шоссе, рассекавшем полнейшую пустыню. Пустыня не из красавиц. Никаких дюн. Неумолимая плоскость. Разрезанная уродливым шоссе. Юзеф обгонял цистерны, фуры. Иногда вдали мелькала серая деревенька — лабиринт бетона и электрических проводов.

Алан и Руби как-то раз ехали через Соединенные Штаты, из Бостона в Орегон, на свадьбу друга. Таковы смехотворные возможности бездетных. То и дело ссорились до крика, в основном из-за бывших. Руби желала обсудить своих, очень подробно. Хотела, чтоб Алан понял, отчего она бросила их ради него, а Алан ничего такого знать не желал. Чистый лист — неужели так сложно? Пожалуйста, хватит, умолял он. Она продолжала, нежилась в своей биографии. Хватит, хватит, хватит, взревел он в конце концов, и от Солт-Лейк-Сити до Орегона не прозвучало ни слова. С каждой безмолвной милей у него прибавлялось сил, а у нее, считал он, — уважения к нему. У него не было иного оружия против нее — только молчание, беспощадность; иногда он оттачивал напористую отрешенность. Ни с кем так не упрямился. Таким вот прожил с ней шесть лет. Был гневлив, ревнив, всегда начеку. Ни с кем в нем не бывало столько жизни.

Юзеф снова закурил.

— Не очень-то мужское курево, — заметил Алан.

Юзеф засмеялся:

— Пытаюсь бросить, перешел с нормальных на эти. Они вдвое тоньше. Меньше никотина.

— Но утонченнее.

— Утонченнее. Утонченнее. Мне нравится. Они утонченные, да.

Один резец у Юзефа рос вбок, ложился на другой. Отчего в улыбке проглядывало безумие особого рода.

— Даже пачка, — сказал Алан. — Вы на нее посмотрите.

Серебристо-белая, крошечная, как миниатюрный «кадиллак» насекомого сутенера.

Юзеф открыл бардачок, кинул пачку туда:

— Так лучше?

Алан рассмеялся:

— Спасибо.

Десять минут ни слова.

Он меня вообще куда везет? — размышлял Алан. Может, этот парняга — похититель, просто обаятельный.

— Анекдоты любите? — спросил Алан.

— Анекдоты? Которые запоминаешь и рассказываешь?

— Ну да, — сказал Алан. — Запоминаешь и рассказываешь.

— В Саудии их нет, анекдотов таких, — сказал Юзеф. — Но я слыхал. Мне один англичанин рассказывал про королеву и большой член.

Руби анекдоты ненавидела.

— Неловко за тебя, — говорила она после каждого выхода в свет, когда Алан рассказывал то один, а то и десять. Алан знал тысячу, и все, кто знал Алана, знали, что он знает тысячу.

Его даже проверяли — несколько друзей пару лет назад заставили травить анекдоты два часа кряду. Думали, он все запасы истощит, а он только-только разошелся. Сам не знал, почему столько помнит. Но едва закруглялся один, за ним тут же возникал другой. Работало безотказно. Каждый анекдот тянет за собой следующий — как платки у фокусника.

— Кончай эту пошлятину, — говорила Руби. — Ты прямо как на эстраде. Теперь так анекдоты не рассказывают.

— Я рассказываю.

— Анекдоты рассказывают, когда нечего сказать, — говорила она.

— Анекдоты рассказывают, когда больше нечего сказать, — отвечал он.

Он такого не произносил. Додумался много лет спустя, но они с Руби тогда уже не разговаривали.

Юзеф побарабанил по рулю.

— Короче, — сказал Алан. — Заболел муж. Валяется несколько месяцев, иногда впадает в кому, жена изо дня в день сидит у его постели. Он просыпается, подзывает ее. Она подходит, садится. Он еле ворочает языком. Берет ее за руку. «Знаешь что? — говорит. — Когда со мной случались беды, ты была рядом. Когда меня уволили, ты меня утешала. Когда мой бизнес прогорел, ты меня подбадривала. Когда мы потеряли дом, ты меня поддерживала. Здоровье у меня уже не то, но ты по-прежнему со мной… Знаешь что?» «Что, милый?» — нежно спрашивает она. «По-моему, ты мне приносишь несчастье!»

Юзеф фыркнул, закашлялся. Пришлось затушить сигарету.

— Отлично. Неожиданно. Еще знаете?

Алан был так благодарен. Много лет уже не рассказывал анекдоты молодым ценителям.

— Знаю, — сказал он. — Ну, скажем… А, вот хороший. Короче, одного человека звали Так. Джон Так. И свою фамилию он ненавидел. Люди смеялись, его семейство называли Все-Таки, его дразнили Так Тебя Растак — ну, понятно. Он состарился и написал завещание — мол, когда умрет, чтоб никаких надписей на памятнике. Безымянная могила, простой камень, без имени, без ничего. Ну, он умер, жена все сделала, как он просил. И теперь он лежит в безымянной могиле, но все, кто идет по кладбищу и эту безымянную могилу видит, говорят: «Вот так Так».

Юзеф захохотал, аж слезы пришлось утирать.

Алану этот парень нравился. Даже дочь Кит трясла головой — «Нет-нет, только не это», — когда он приступал к анекдоту.

Алан продолжал:

— Короче. Вопрос. Знает сорок восемь способов заниматься любовью, но не знаком ни с одной девушкой — кто такой?