Том Стоппард - Лорд Малквист и мистер Мун

(Вовсе не это,

вовсе не это я хотел сказать. Но когда я сформулирую это в словах, когда я сформулирую это, пришпилю к стене булавкой, когда это будет пришпилено к стене булавкой, то как я начну?…)

А как ты осмелишься?

(Вот тут он меня поймал. Как я осмелюсь?) И все-таки Мун знал: что-то прогнило. Он удерживал испарения в сложенных лодочкой ладонях, но они не желали кристаллизоваться. У него не хватало слов. Но чем бы это ни было, оно реально, и даже если оно находится внутри его, у него есть бомба, а бомба сулила очищение. Он осмелится.

Глава вторая

Несколько смертей и уходов

I

Вскоре он услышал, что кто-то поднимается по лестнице, и в открытой двери скромно мелькнула юбка Мари, но сама она в комнату не заглянула. Мун подождал, пока она не зашла в свою комнату дальше по коридору, а затем, положив бомбу на постель, снял пальто, вышел из комнаты и остановился наверху лестницы. Он слышал веселый визг Джейн, необузданную русскую музыку и ковбойские вопли Джаспера Джонса. Он повернулся и постучал в комнату Мари.

— Кто там?

— Это я, — ответил Мун.

В паузе он представил себе ее: настороженная, хрупкая, пугливая, точно мышка. Он услышал осторожное позвякивание цепочки, и дверь приоткрылась на четыре дюйма, туго натянув цепочку между их лицами.

— Да, мсье? — Осторожные глаза зверька над цепочкой.

— Мари… — сказал Мун.

Она спокойно ждала, и у Муна все внутри обмякло при виде ее серьезной кроличьей мордочки.

— Сколько тебе лет? Я хочу сказать, я видел, как ты прошла мимо, и…

Она серьезно смотрела на него.

— Ты счастлива?

— Мсье?

— Мари, ты такая славная. Миссис Мун хорошо за тобой присматривает?

Мари осторожно кивнула.

— Ты такая тихая и ласковая. — Мун барахтался в своем участии к ней и не мог найти слов. — Должно быть, за тобой так приятно присматривать… пожалуйста, скажи мне, если я что-нибудь могу…

Банальность этих слов взбесила его. Он наклонился и сжал цепочку зубами. Уголки ее рта чуть дрогнули, но она не улыбнулась. Мун выпустил цепочку.

— Откуда ты родом? — мягко спросил он. — Из Парижа?

— Мсье?

— Откуда ты приехала?

— Меня прислало агентство.

— Тебе здесь нравится?

— Да, мерси бьен, мсье. Благодарю вас, очень.

— Я только хочу сказать, — произнес Мун, — я рад, что ты живешь в моем доме, потому что ты такая… простая. — Через минуту ему придется ее съесть. — Я хочу сказать, у тебя такие маленькие грудки и… — («Я вовсе не это хотел сказать».) — Ты так молода, тиха, спокойна, ласкова, тиха и молода — можно мне иногда тебя навещать? Ты будешь со мной говорить?

Мари улыбнулась, кивнула и наморщила свой кроличий носик, а Мун улыбнулся ей в ответ.

Он вернулся в спальню и сел на кровать. Музыка внизу достигла пика и смолкла, раздались аплодисменты в четыре руки, звучавшие будто заводные. Мимо двери спальни, не заглядывая внутрь, быстро прошла Мари, а секундой позже вошла Джейн, сняла халат и остановилась перед Муном совершенно голая, за исключением кольца с сапфиром, вставленного в пупок.

— Дорогой! Что ты сидишь тут и дуешься? Мы праздновали обряды весны!

Мун и циклопический живот подозрительно глядели друг на друга.

Джейн погрузила пальцы в шевелюру, сжала локоны и пряди цвета всех оттенков меда улыбающимся ртом и выгнулась назад, подставив Муну сапфир и распутный овал бедер. Он наклонился и сжал кольцо зубами. Когда она ловко повернулась, оно отделилось, и он едва успел оценить предложенную ему фантазию, как она ускользнула к зеркалу, мерцая умащенными холодным кремом ягодицами.

— Ты не сидишь на моих трусиках?

«Так не похоже на домашнюю жизнь нашей дорогой королевы».

Он не сидел на ее трусиках.

Она подвела губы и глаза, осторожно, как ребенок, у которого на все про все лишь два цвета (розовый и зеленый).

— По-моему, твой друг очарователен… почему ты раньше не приводил его домой?

— Он мне не друг. Я на него работаю.

— Как чудно, дорогой. Я бы тоже не прочь.

Он наблюдал, как она прилаживает разные лоскуты материи — чулки, подвязки, кружева, ленточки; резинки, — придающие ее наготе праздничный вид.

— Это у тебя с ним была встреча?

— Да, — ответил Мун. — Ты ведь не верила, что у меня встреча, а?

— Ты будешь работать на него каждый день? По большей части. Это, можно сказать, постоянная работа.

Кто бы мог подумать, — сказала Джейн. Она натянула чулок и провела руками по ноге, приобретшей под ее чудодейственным прикосновением карамельный цвет. — Я думала, ты уже совсем отчаялся стать Босуэллом.

На это Мун промолчал.

— А он тебе платит?

— Да.

— Что ж, дядя Джексон и того не делал. «Джексон-шмексон», — подумал Мун; иногда он хотел стать иудеем, но имел самое приблизительное представление о том, с чего начать.

— Это частично сэкономит мне деньги, доставшиеся тяжким трудом.

— Они не твои, — сказал Мун. — Ты зарабатывала не больше моего.

— Я просто шучу, дорогой.

Она принялась выдвигать и задвигать ящики в поисках чего-то — судя по ее наружности, решил Мун, это лифчик.

— Как бы там ни было, мой папочка заслужил их больше, чем твой.

С этим не поспоришь.

— А как же твоя книга, исследования и все остальное?

— Придется работать над ней в свободное время, — напомнил он себе.

Джейн задвинула последний ящик и выудила лифчик из корзины с грязным бельем.

— Ты много написал, дорогой?

— Нет… понимаешь, мне надо подготовить материал.

Все дело в том, чтобы подготовить материал. Нет смысла начинать писать, пока материал не подготовлен. Мун, поэкспериментировав с несколькими вариантами первого предложения, очень сильно это чувствовал. Он обнаружил, что обширность избранного им поля скорее успокаивает, чем отпугивает, но это комкало его стиль; он не мог написать ни одного слова без подозрения, что оно может оказаться неправильным, а если он денек выждет, то промежуточный опыт подскажет правильное. Этому не было конца, и Мун в страхе провидел себя чистым писателем, который, не написав за свою жизнь ровным счетом ничего, на смертном одре сочинит единственное предложение, которое будет сутью всего, что он сэкономил, и умрет, не успев его прохрипеть.

— Быть может, ты прославишься, когда напишешь свою книгу.

— Если меня кто-нибудь не опередит. — (Вот чего еще следовало опасаться.) — С историками такое часто случается.

— О господи, неужели? На твоем месте я бы поторопилась.

— Да, — согласился Мун и принялся наблюдать за ней всерьез.

Ее способ надевать лифчик всегда поражал его и переполнял нежностью. В фильмах и на фотографиях он видел женщин, которые стоят, в нельсоне вывернув руки за спину, и застегивают и расстегивают, нахмурившись и сосредоточившись, будто это некий тест на пригодность для страдающих параличом нижних конечностей. Он никогда не подвергал этот способ сомнению, но когда впервые увидел, как Джейн задом наперед опоясала лифчиком живот — чашки по-дадаистски висели на спине, — застегнула концы спереди, повернула всю конструкцию вокруг тела и подтянула вверх, со щелчком приладив чашки на место, то восхитился изобретательной невинностью, которая десять тысяч лет назад могла дать миру колесо.

Щелк-щелк.

Джейн повернулась — светло-голубой лифчик с белыми кружевными цветами, пояс для подвязок ему в тон и кремово-карамельные чулки, — очаровательно нахмурилась и уперла в щеку указательный палец, позируя фотографу из «Тэтлера»: «Миссис Джейн Мун гадает, где же она забыла свои трусики».

— Ты точно не сидишь на них?

— Да. Возможно, на них сидит Джаспер Джонс. «Мне плевать, мне просто плевать».

Бомба уютно, словно рождественский пудинг, устроилась у него на коленях. Мун погладил ее. Едва он заметил, что опять остался один, как в комнату вернулась Джейн с трусиками в руках.

Она погладила его по голове:

— Умница. Как ты догадался?

Мун сидел на постели, тикая, словно бомба.

«Мне плевать. Мне действительно плевать».

Он пытался придумать вопрос, который вберет в себя все вопросы и даст ответ, который будет всеми ответами, но тот получался таким простым, что Мун в него не верил.

— Знаешь, — сказала Джейн, — я всегда считала, что запах кожи, лошадей, подмышек и всякого такого — самый мужской запах, но должна сказать, что нахожу пряный аромат прикопченных лимонных деревьев, которым благоухает твой лорд, просто рррос-кошным… я представляю, как меня соблазняют под звуки клавесина. Думаю, это признак зрелости, ты так не считаешь?… То есть я привыкла представлять, как меня ррраздевают на горбу скачущего верблюда.

Она весело посмотрела на него.