Денис Куклин - Могилы героев. Книга первая

- Зачем?

- Простите?..

- Я не собираюсь разговаривать с глазу на глаз. От людей мне скрывать нечего.

Помощник посмотрел на него темными, такими же нечитаемыми глазами и ушел вслед за боссом.

Самохин был человеком действия. Через минуту он вновь появился в зале, прошел к столику Михаила, на мгновение замер, видимо ожидая знаков приветствия, и сел напротив.

- Рад нашему знакомству,- произнес он, в упор разглядывая Говорухина.

Михаил промолчал. Он потягивал пиво, в свою очередь без любопытства глядя в глаза собеседника.

- Полагаю, ваше мнение обо мне уже носит слишком предвзятый характер,- тем временем продолжал Самохин.- Знаю наверняка, ничего хорошего вы обо мне не думаете, и самое печальное – ничего хорошего обо мне не знаете…

Официант попытался прорваться к их столику, но был остановлен телохранителями.

- Михаил Александрович,- речь Самохина лилась плавно, он явно не лез за словом в карман,- вы умный, опытный и зрелый человек. Мой принцип: оценивать людей по деловым качествам, а не по связям, не за родовитость или тугую мошну. И по мере сил я прощаю близким их недостатки и слабости. Никто не совершенен.- Услышав это, Михаил едва сдержался, чтобы не ударить сидевшего напротив него человека.- Я не ангел, но и не бес...

В этот момент к столику подкатили тележку с заказом.

Зал наполнился голосом Марины Хлебниковой: "Дожди. Дожди с далекого Севера…". Телохранители внимательно наблюдали за ресторанной публикой.

- Вы совсем не знали Николая Соболева,- сказал Самохин, пододвигая закуску.- Поэтому судите предвзято. Я больше ничего не скажу о Соболеве, памятуя мудрую русскую поговорку: "О покойном или хорошо, или ничего". Но одно могу сказать прямо: оправдываться мне не в чем…

Эту фразу можно было расценить, как приглашение к разговору долгому и обстоятельному. И вдруг Михаил понял, как в последнее время заблуждались доброхоты и доброжелатели. На самом деле выбор ему был не нужен, потому что он сделал его много лет назад.

- Я не настолько глуп,- сказал он,- чтобы сидеть тут с тобой и молотить языком о добре и зле. Ты и тебе подобные сволочи…

- Михаил Александрович,- перебил его Самохин,- давайте не будем ссориться. Я еще надеюсь, что мы поймем друг друга.

- Хватит с меня!- Михаил с шумом поднялся.- Я открою страшную тайну…- Он наклонился к Самохину.- Я тебя все равно достану. Ты убил женщину и ребенка. Ты – труп…

- Давай не будем,- Самохин ощерился.

Михаил стремительно вернулся к столику и прохрипел бешено:

- Я тебя порву, сволочь! Порву…

- "Базара" нет…- еще сильней оскалился Самохин, обнажая дикую натуру.

Говорухин вцепился в столешницу, стараясь пересилить закипевшее бешенство. Лоб его мгновенно покрылся испариной, и тоже ощерился.

- Порву…- резко развернулся и пошел к выходу.

2. Стая.

Лосик пронзительно свистнул и улыбнулся. С балок, с темных покрытых копотью стен невесомой в воздухе взвесью опрокинулся иней. Здесь за ветром было намного теплей. А еще он мимолетно подумал о том, что вслед за ними прилетят прирученные гавриками голуби. Они будут сидеть на перекрытиях, будут ласково переговариваться в вечерних сумерках, гадить, драться и добивать своих. Как это делают люди. Подумав об этом, он нахмурился и оглянулся на приоткрытую дверь.

В нем текла русская и польская кровь. Но со временем славянского в чертах лица почти не осталось. Узкие темные глаза и прямые волосы, которые с годами стали иссиня-черными. Широкие скулы, четко очерченный, короткий вздернутый нос и длинный почти безгубый рот, волевой подбородок. Это было лицо азиата, неподвижное, бесстрастное и хищное как у плотоядной птицы.

А такое место он искал с первых дней осени. Лосик свистнул еще раз, но уже по-другому не от избытка чувств, а коротко и требовательно. Сел на деревянный ящик и закурил.

- Вот это берлога!- Голос вошедшего раскатился по ангару, подпрыгнул к сводам.

- Химик,- улыбнулся Лось.- Мы не зря тащились сюда!

Один из появившихся в ангаре был его ровесником. Если бы не светлые волосы, выбившиеся из-под спортивной шапочки, их было бы трудно различить. Только когда Лосик поднялся, стало заметно, что он ниже и тщедушнее своего товарища. Второй, пацаненок лет одиннадцати, грязный, худенький оборванец доедал ватрушку с творогом.

- Лось, покурим,- он заискивающе улыбнулся и несколько раз подпрыгнул на месте, сбивая с ботинок налипшие комья снега.

- Не докурить, как бабу не до...ть,- вполголоса заметил Химик, внимательно оглядывая ангар.

- Жмоня,- Лосик притянул к себе оборванца.- Сколько раз тебе говорить: не торопись, пережевывай, не глотай еду кусками. Двести грамм хорошо пережеванного хлеба – как двести грамм мяса.

Химик скептически усмехнулся и пошел вдоль стены. Повадками он напоминал дикую кошку.

- Покурим,- Жмоня снова подергал Лосика за рукав.

- Ватагу Рябчика в этих местах замели,- зычно произнес Химик.

- Рябчик всегда дураком был,- отозвался Лосик.- Он нарывался на неприятности.

- Почему "был", почему "нарывался"?

- Ты не слышал?..

Жмоня сидел на ящике возле стены и осоловело смотрел на узкое оконце под потолком, в его пальцах курилась сигарета. Его быстро сморило в тепле и в тишине. Бешеный ветер и безжалостно-яркое солнце остались за стенами ангара. Он изредка затягивался, слушая гул ветра за стенами.

- Интересно, что здесь раньше было?- Химик с Лосиком присели на корточки.

Химик выгодно отличался от своих спутников, был одет по погоде, выглядел сытым и ухоженным. Он был вором-карманником и с беспризорниками путался только из-за Лосика. Они со времен детского дома считали друг друга побратимами.

- Держи, Жмонька!- Он бросил оборванцу пакетик леденцов, вынул из-за пазухи плитку шоколада, угостил Лосика. Тот разломил свою долю и часть убрал в карман. Химик усмехнулся:- Зря ты с ней связался. Кинет.

- Не кинет,- Лосик сплюнул.- Верная.

- Весь мир – бардак, все бабы – бляди.

Лосик искоса посмотрел на него и тоже усмехнулся.

- Когда гавриков сюда приведешь?- Спросил Химик.

- Их сначала в кучу собрать надо.

- Зачем тебе это, брат? Займись реальным делом. "Бабок" наколотим вагон! Не веришь?!

- Нет,- покачал головой Лосик и постучал себя по груди.- У меня вот здесь так много всего. Не могу пацанов бросить. Я за них отвечаю.

- Ты за себя отвечаешь, брат,- Химик сплюнул и поднялся.- Херово это брат! Спасать засранцев и самому становиться засранцем.

Он медленно прошелся, попыхивая сигаретой, и заговорил громко и внушительно. Из сумеречных углов снова выскочило гулкое эхо:

- Мы их накажем, Лось! Обнесем "бобров", нычки жомкнем!.. Бля буду, фартанет…- Химик посмотрел на Жмоню.- Да, Жмонька?!

Жмоня очнулся от полудремы и восторженно посмотрел на Химика. А у того лицо на мгновение изменилось до неузнаваемости – постарело. Жмоня кивнул и тоже рассмеялся дробным старческим смехом. Химик теперь улыбался так, словно на самом деле видел счастье воровское. Смех в этом богом забытом месте казался звериным плачем.

Лосик подошел к воротам и с трудом приоткрыл маленькую дверь, врезанную в их правую половину. Ослепительный дневной свет лазерным пучком вполз в ангар. Снаружи крутилась снежная круговерть. Лосик вышел на улицу и на мгновение захлебнулся от яростного ветра. Но все же сделал несколько шагов навстречу бешеной снежной круговерти. За его спиной высился огромный, вросший в сугробы ангар. А  перед ним раскинулось поле в кипящей кисее снега. На горизонте бледное небо и поле сливались, а справа и слева темнел лес.

- Это будет, брат, будет,- прошептал Лосик и рассмеялся. Его лицо стало мокрым от растаявшего снега.

В последних числах марта, когда кодла обустроилась на новом месте, зима пуганула холодом. За ночь крепкий морозец сковал оттаявшую землю, и под грубо сколоченными нарами потянуло стылым сквозняком. Первым в то злополучное утро не выдержал Рубик. Шелестя мешком за пазухой, спрыгнул с нар и, лязгая от холода зубами, побежал разводить костер. Проснувшиеся гаврики наблюдали за ним из-под одеял и ветоши. Рубик навалил в костровище хвороста и щепы, запалил бересту и раскурил безобразный, засаленный окурок сигары.

Костер занялся ярко и дружно. Дым призрачным в предутренних сумерках веретеном вытянулся к открытому на крыше люку. После этого на нарах зашевелились. От потревоженного тряпья и одежды поднялся удушливый смрад.

Лосик, занявший с подругой в небольшую биндюгу в дальнем конце ангара, проснулся от шума за стеной. Он сладко потянулся и осторожно сел, стараясь не потревожить Аню. Отблески костра играли в окне солнечными зайчиками.

Лосик несколько мгновений заворожено смотрел на волшебную игру света. А потом словно очнулся, погладил подругу по мягким коротко стриженным волосам. Она вздрогнула от прикосновения и грациозно, возбуждая юные чресла, перевернулась на спину. Лосик прикоснулся губами к ее теплой щеке.