Чель Весте - Кристиан Ланг - человек без запаха

По вечерам Ланг разыскивал Сариту. Он обзвонил всех знакомых фотографов, а когда выяснилось, что никто из них о Сарите не слышал, стал искать ее в том районе, где они познакомились. В первый вечер он обошел бары на Нюландсгатан и в каждом заведении заказывал стакан ананасового сока. Когда же его мочевой пузырь не выдержал, перешел на миндальный ликер. На следующий день Ланг решил проверить Булеварден и в течение шести часов двигался от бара «Тонис дели», расположенного на северном конце улицы, к «Булевардии» на южном, сворачивая по дороге на Аннегатан, Фредриксгатан и даже на Эриксгатан. На третий день он обследовал Стура-Робертсгатан, еще через день — Шильнаден и обе Эспланады, затем — а была уже пятница, и везде толпился народ, так что Лангу пришлось несколько раз постоять в очереди на входе, — Александерсгатан, Ситипассажен и Гласпалатсет[5]. Так оно и шло — день за днем, неделя за неделей, и Ланг уже видеть не мог не только ананасовый сок, но и миндaльный ликер. К середине августа он прочесал весь Фрэмре-Тэлё и Крунухаген, перебрался за мост Лонгабрун и заглянул в пивные бары района Бергхэль. После этого Ланг вернулся в центр. Ему вспоминалась горделивая стать Сариты, и он подумал, что, несмотря на неправильные черты лица, в прошлом она была фотомоделью, а Ланг знал, что модели, как правило, предпочитают модные кафе в центре города с большими окнами, чтобы с улицы был виден каждый посетитель. Он расспрашивал друзей и знакомых в барах, не видели ли они девушку, похожую на Сариту, а однажды заглянул в «Хаус оф Бурбон» на углу Нюландсгатан и Альбертсгатан. Он был там постоянным посетителем и пару раз участвовал в благотворительных футбольных матчах вместе с барменом Векку, в прошлом шлягерным певцом. Пока Векку вытирал стаканы, Ланг стоял, облокотившись на темную деревянную столешницу барной стойки, и пытался описать лицо Сариты, мелкие черты и необычную непропорциональность глаз, носа и губ. Был тихий вечер в начале недели, солнце уже садилось, народу в баре почти не было, и Векку спросил:

— Ты что, серьезно хочешь найти эту девушку?

Ланг запнулся и удивленно ответил:

— Ну да, хочу.

— А что в ней такого особенного? — спросил Векку.

— Не знаю, — сказам Ланг, — я видел ее всего один раз. Ее слова всегда застают тебя врасплох.

Векку тщательно вытер стакан, поставил его на стол, взялся за следующий, потом покачал бритой головой и сказал:

— Я погляжу, Ланг, большего обещать не могу.

Уже тогда, признался мне потом Ланг, он начал подозревать, что его интерес к Сарите постепенно превращается в одержимость и тоску. Он уже многие годы не ходил по ночному городу. С тех пор как книги и, разумеется, ток-шоу принесли ему известность, он стал избегать общения. Он вздрагивал, когда ему кричали: «Здорово, Ланг!», и боялся всех этих совершенно незнакомых ему людей, которые желали обсудить с ним последнюю передачу. Нередко случалось, что какие-то юнцы кричали ему: «Жид пархатый!», путая Ланга с Рубеном Штиллером, ведущим программы «Штиллер», а однажды один известный хоккеист, напившись, разбил ему нос и назвал его гребаным коммунистом и пацифистом. После оказалось, что спортсмен перепутал его с Тимо Хараккой, ведущим программы «Черный ящик», в прошлом леваком и радикалом, что, однако, не сильно утешило Ланга.

В конце концов Лангу удалось преодолеть свою замкнутость. Каждый вечер, повинуясь какой-то внутренней потребности, он снова и снова отправлялся в город. В течение многих недель он невозмутимо терпел похлопывания по плечу и колкости ночных гуляк, в ответ же только вежливо улыбался и кивал, после чего протискивался к барной стойке и расспрашивал бармена и официантов о Сарите. Всякий раз, когда они делали задумчивое лицо и пытались что-то припомнить, он с надеждой смотрел на них; от этих ожиданий и вожделения в груди и животе что-то шевелилось, будто он только что очнулся от забытья, и было даже немного больно, как если бы во сне затекла рука и в ней медленно восстанавливалось кровообращение.

Однако его расспросы всегда заканчивались одинаково: все извинялись и качали головой. Ланг уже почти перестал надеяться, когда в один прекрасный день на светло-зеленом мониторе его мобильного появилось сообщение: «Has this been our summer of discontent?»[6] Позже Ланг утверждал, что не обратил на него никакого внимания. Номера его телефонов не разглашались — издатели, сотрудники канала и продюсер ограждали его от читателей и телезрителей. Тем не менее это не всегда помогало, и Лангу приходилось выслушивать как домогательства, так и открытые угрозы. Когда на следующее утро он нашел новое сообщение: «Что делал Рафаэль, когда писал свою Форнарину?», он заинтересовался, в голове забрезжила какая-то смутная догадка, и он набрал номер. Приятный мужской голос ответил: «Абонент временно недоступен. Оставьте свое сообщение после сигнала». Последовавший за этим сигнал был долгим, когда же он наконец прекратился, Ланг сказал: «Я даже не знаю, ты ли это. Но мне кажется, он с ней спал». Помолчав секунду, он добавил: «Я искал тебя».

4

Спустя несколько дней, дрожа от холода, Ланг стоял перед шестиэтажным домом на Хельсингегатан. Сарита не хотела говорить ему код подъезда, и ждать пришлось довольно долго. Он переминался с ноги на ногу, вечерний воздух был прозрачен и прохладен, мимо сновали редкие прохожие. Молодой человек с коротко стриженными волосами и пронзительным взглядом замедлил шаг, однако прошел мимо, пристально глядя на него и, вероятно, прикидывая, не купит ли Ланг у него дозу. Но Ланг демонстративно отвернулся и поднял воротник кожаной куртки.

Наконец Сарита спустилась и открыла дверь. На ней были толстый белый свитер и широкая юбка ниже колен из материала, похожего на креп. Когда Сарита входила в лифт, юбка шуршала.

— Ну и где ты меня искал? — спросила она.

Ланг рассказал.

— Я никогда не бываю в этих барах, — ответила Сарита, — а в пиццерию зашла случайно — я весь день просидела в библиотеке на Рикардсгатан.

— Что ты там делала? — спросил Ланг.

— Читала.

— Что? — не отставал Ланг.

— Не помню, — ответила Сарита, и Лангу показалось, что она врет. — Челати или Чехова, а может, вообще ничего не читала, может, просто сидела и думала, я часто так делаю, сижу в церкви или в библиотеке и думаю. Отличное место для размышлений, тебе не кажется?

Ланг промолчал, он пытался сообразить, когда последний раз ходил в библиотеку или в церковь, однако не вспомнил, так давно это было. Лифт зловеще заскрипел, и, когда они проезжали четвертый этаж, из какой-то квартиры послышалась ругань.

— Вали отсюда! Уматывай к своей шлюхе! — кричал женский голос, а мужской бормотал в ответ:

— Ну что ты все время устраиваешь истерики! Неужели обязательно надо рыдать, когда мы ругаемся!

Они смущенно переглянулись, и Сарита сказала:

— Она ждет ребенка, а муж ей изменяет. Они постоянно ссорятся. Но у меня их не слышно.

Сарита жила в просторной двухкомнатной квартире, окна которой выходили во двор. В ней не было ни коридора, ни прихожей, поэтому, войдя, ты сразу попадал в гостиную. Стена между гостиной и кухней была снесена, так что получилось одно большое пространство. В ближнем углу этого зала был альков с детской кроватью, в изножье которой стоял небольшой комод. На полу валялись пластмассовые динозавры и машинка «Никко» с дистанционным управлением. Ближе к кухне, перед большим окном, стоял маленький диван, на полу у противоположной стены — телевизор последней модели, а рядом с ним — новый, нераспакованный видеомагнитофон. Телевизор был повернут так, чтобы было видно и с дивана, и с детской кровати. На кухне небольшой обеденный стол и три шатких венских стула. Белые стены украшали лишь застекленная репродукция Магрита и классическая фотография Картье-Брессона, увеличенная до огромных размеров: парижский бульвар в дождливую погоду.

— Париж — прекрасный город, — неуверенно начал Ланг.

— Никогда там не была, — ответила Сарита.

— Твой сын все еще в деревне?

— Миро приезжает послезавтра.

Она распахнула дверь в спальню, которая располагалась за кухней, и в гостиную проскользнули два кота: серый пушистый и черный, гладкошерстный, с желтыми глазами.

— Собаки мне больше по сердцу, — сказал Ланг, — кошек я боюсь.

— Вот и хорошо, — ответила Сарита, — Нуа и Димитрий боятся мужчин.

— А как они ладят с твоим сы… с Миро? — поправился Ланг.

— Они не мои, — сказала Сарита, — я обещала подруге присматривать за ними. Она на все лето уехала в Мадрид. Зимой она помогает мне с Миро, поэтому я согласилась взять ее котов.

Сарита открыла шкафчик и стала доставать тарелки и бокалы.

— А кто из них Димитрий и кто Нуа? — спросил Ланг.

— Димитрий — черный, они оба кастрированы.