Николай Спицын - Искры в камине

Мне эта мысль просто не могла не прийти в голову:

– Слышь, Валер… А у вас там как, полный уже состав? Или еще можно кому-нибудь присоединиться?

– Конечно, можно! – воскликнул он, но почти тут же и нахмурился. – А вообще-то… Понимаешь, квартира-то не моя. Была бы моя квартира… Конечно, спросить хозяина… Да, наверно, можно! А сколько вас?

– Ну сколько… Я и моя… знакомая одна.

– Вот что, ты мне завтра звякни, в воскресенье. Я за это время все узнаю. У нас там вообще-то вся команда сборная, так что… Да все нормально будет!

– Так хорошо, Валер, что мы с тобой сегодня встретились! – хлопнул я его по плечу. – Жаль, что мы редко видимся.

– Да ты бы хоть во Дворец заглядывал иногда, что ли…

– Нет, это для меня уже пройденный этап, извини… Подожди! Чуть не забыл спросить, а по сколько вы скидываетесь?

– А! Ерунда… Пятнадцать рублей с пары.

– Ого! Ничего себе ерунда… Многовато…

– Чего ж многовато! Как раз бутылка шампанского, ну там… конфеты, яблоки, орехи… Другие вон по четвертному складываются, я знаю.

– Да, вообще-то ты прав… Конечно, все это ерунда! Главное, вместе Новый год встретим, здорово, да? Фильмы ужасов… Слушай, а он ничего, этот парень, про которого ты говоришь? Не будет он против?

– Ты телефон мой знаешь? Давай тогда записывай и завтра звони ближе к вечеру. Ручка есть при себе?

Номер пришлось записать на ладони: шестьдесят один – восемьдесят – шестнадцать.

Но я бы и так запомнил, очень легкий номер, это просто: шестьдесят один первый человек в космосе, восемьдесят – московская Олимпиада, а шестнадцать – первые две цифры поменять местами, и все дела.

Сытые люди добрее, это всем давно известно. И после обеда, когда отец допивал компот, а мама с обычным вздохом начала собирать посуду со стола, я вежливо предложил:

– Не надо, мам. Давай сегодня я помою, а ты лучше отдохни.

Но мамульку на мякине не проведешь.

– А-апять что-то вымазживать будешь, вымогатель?! Нет, уж лучше я сама! Обойдусь как-нибудь…

– Можно подумать, я часто вас прошу…

– Ладно, некогда мне переливать из пустого в порожнее! Говори сразу, чего и сколько… Ишь он, в обход решил подобраться! Отдых мне решил организовать! Весь в батю, хитромудрый.

– А я-то что… Я трогаю тебя, сижу? – проговорил отец, отводя глаза в сторону.

Ясно было, что он предпочел выбрать нейтральную позицию. Что ж, тем лучше.

– Мы там с ребятами собираемся… Ну, с тридцать первого на первое…

– Еще чего! С какими такими ребятами? Это я буду здесь всю ночь изводиться, думать, как бы с тобой чего не случилось? Нечего, нечего… Новый год – семейный праздник! – Даже ладонью по столу прихлопнула. – И все! И ни о чем таком больше речь не заводи!

– Семейный, семейный… Даже елку в этом году не купили, зажали! Что это будет за Новый год!

– О, господи! Дитятко малое… По елочке соскучился? Ну иди, выбери, еще не поздно. Заодно позвони в бюро добрых услуг, пригласи Дедушку Мороза, сделай заказ, чтобы он тебе подарочек привез. Машинку заводную… Но уж тогда встречать его выходи в коротких штанишках. Договорились? И в белых гольфиках.

– Все люди как люди, собираются вместе, ходят в гости… А тебя послушать, так надо всю жизнь дома киснуть.

– Люди побегут в колодец кидаться вниз головой – и мы за ними, значит?

– При чем здесь колодец-то? Колодец, колодец… Сказала бы сразу, что несчастные пятнадцать рублей для единственного сына жалко!

– Пят… надцать?!

Но тут же она взяла себя в руки, молодец.

– Всего-навсего? Ну что ж… Алексей! Дай своему несчастному сыну единственные пятнадцать… Тьфу ты, пропасть! Наоборот: единственному – несчастные! У меня с вами уже скоро ум за разум зайдет!

– Откуда у меня? – все так же, не глядя, буркнул отец. – Сама же мне по рублю на обед отстегиваешь… Как школьнику.

Он сделал последний глоток, почему-то очень громкий, и быстренько-быстренько из кухни улизнул.

– А вот где вчера взял, там и сегодня поищи! – успела бросить ему вдогонку мама. – Или что, жалко родному ребенку?..

– Я ведь тебе объяснял уже, – отозвался он из комнаты, перекрикивая телевизор, – меня угостили!

– И вчера угостили, и в среду угостили, и в позапрошлую пятницу, и в позапозапрошлую… Не надо! Раньше я бы тебе еще кое-как поверила, а сейчас, когда она по десятке, – не надо! И систему вашу я знаю достаточно, раз тебе поставили – и ты поставить должен…

Тут звонок раздался.

– Это ко мне, – сказал я. – Сережа Курилов. Вы уж потерпите, не ругайтесь, пока мы не уйдем.

Это был он, я не ошибся. Сережа во всем любит доскональность. Сказано ему прийти в пять – и вот он как штык. Я уж иногда задумываюсь: а может он немец? Надо, кстати, часы в прихожей подвести немного вперед…

– Заходи. Я сейчас, айн момент…

Так прямо и тянет с ним по-немецки поговорить, жалко, что не умею.

Я скоренько накинул куртку, нашел ключ от кладовки, и мы спустились в подвал.

Подвал у нас отличный, сухой и теплый. Здесь жильцы раньше держали дрова в таких клетушках-чуланчиках, которых тут столько же, сколько в доме квартир. А потом, когда нам подвели газ, тут стали хранить всякий хлам, то, что уже и не нужно никому, а выбрасывать жалко. Какой-либо ценной вещи днем с огнем не найдешь, и каждый об этом знает, но все равно время от времени кладовки эти шерстят неизвестные гангстеры, должно быть, заезжие гастролеры. Думали, небось, найдут золото и бриллианты, а им и банки с солеными огурцами под руку не подвернулось.

К нам, правда, ни разу не вламывались, значит, на месте должна быть клетка, необходимая Сереже, такая простенькая, проволочная, где жил когда-то мой чижик. Да, целую зиму он там провел, все прыгал, перепархивал с жердочки на жердочку, песни пел, на качелях качался, ел и пил… Семечки он обожал, расклевывал в пух и прах, прямо балдел от них, так с ними расправлялся – шелуха во все стороны летела, метра на полтора от клетки! Веселый был чижик и неприхотливый. Я его так полюбил, что когда весной выпускал на свободу, решил больше никаких птиц не заводить. Да и отпустил я Чифа, сказать по правде, не из благородных побуждений… Мама заявила, что ей надоело уже палас чистить, что мы с отцом и без птицы достаточно мусорим, ну и так далее.

Клетку я искал долго, потому что все приходилось делать на ощупь, темень была, как в пещере, а фонарик я второпях забыл взять, возвращаться же – плохая примета. А лампочка горела одна на весь подвал, светилась еле-еле, но и за то спасибо, удивительно, как еще и ее не вывернули бандиты… Пока я рылся в каких-то пыльных тряпках и перекладывал с места на место связки старых журналов и прочие наши фамильные сокровища, Сережа делился со мной радостью. Все не мог поверить, что счастье улыбнулось именно ему. Со всеми подробностями рассказывал, вернее, вслух вспоминал, как им с отцом крупно повезло. Надо же! Купить за тридцатник двух кенаров и канарейку! Раз в жизни такая удача случается! Им же цена – по двадцать пять за штуку! Теперь только надо их всех рассадить по отдельным клеткам, чтобы у каждого были свои собственные апартаменты.

– Ты представить себе не можешь, какие они ревнивые! Их и так-то вместе нельзя держать, двоих даже. А тут еще самочка! Да они горло готовы друг другу перегрызть!

– И перегрызли бы давно, – сказал я, – если б только зубы имели. На, держи, юннат… Еле откопал.

– Вот спасибо! Прям не знаю, как и благодарить! Айда ко мне, я тебе их покажу!

Не до пернатых мне было, но я принял его чистосердечное приглашение. В родных стенах его, пожалуй, легче будет уговорить… А что придется его уламывать, в том я был уверен. Сережа по характеру домосед.

Идти было недалеко, но по дороге он все же успел мне прочитать небольшую лекцию про канареек, а заодно и про Канарские острова, с указанием их широты и долготы.

Вот такой основательный парень Курилов.

Начиная с первого класса, я помню, все педагоги нас приучали на любой вопрос давать по возможности развернутый ответ. И все равно до сих пор почти из каждого приходится им чуть ли не клещами вытягивать по одному слову, особенно когда вызывают к доске. С места – еще куда ни шло…

А Сережа – другое дело. Он учителей привык с детства радовать. На каждом уроке при опросе тянет руку. Даже теперь, в восьмом классе, когда уже и самые закоренелые отличники сидят и смирно ждут, пока их не пригласят поделиться с окружающими накопленными знаниями.

Известно, те, кто отвечать не готов, мечтают всегда, чтобы вызвали кого угодно, только бы не их. Но в миллион раз сильнее они мечтают, чтобы вызвали Курилова, потому что есть тогда гарантия, что пол-урока можно жить и дышать спокойно, а то и полистать книжку, подзубрить на всякий случай то, что дома не успели даже разок прочесть.

Одного-единственного примера хватит, чтобы вы могли понять, как Сережа отвечает на уроке. Как-то на природоведении Раиса Аркадьевна, первая наша учительница, попросила Сережу рассказать, что происходит с веществами при их нагревании и охлаждении. Причем надо было привести какие-нибудь примеры не только из учебника, но и из других источников. Скажем, я сам держал наготове историю о том, как треснувший дом стягивали железной полосой, сперва накалив ее докрасна, а потом остудив. Ну, в общем, у Льва Толстого рассказ такой есть.