Дуглас Коупленд - Планета шампуня

— Джасмин познакомилась с Нилом на фестивале «Рейнбоу» в Редвуд-Сити. Нил был там проводником.

— Проводником?

— Проводил неопытных по кислотным путям-дорожкам — в кайф врубал. С ними вместе в ванне сидел. Убалтывал. Они с Джасмин жили в водовороте всего, что тогда творилось: байкеры, моторокеры, да и самоубийств хватало… словом, потери в рядах этих чокнутых случались постоянно. Но с таким проводником, как Нил, Джасмин одолела даже неслабую дозу синтетики. Жили они сначала в лесу под Маунт-Шастой, а потом в Британской Колумбии образовалась новая коммуна, и они вместе подались туда.

— Чокнутые. — Нил чему-то смеется про себя — чистый тролль.

— Джасмин говорит, что благодаря ЛСД и Нилу она теперь ясно сознает, какие неисчерпаемые и разнообразные возможности таит в себе жизнь. Говорит, с ЛСД для нее открылись такие двери, о существовании которых она и не подозревала. Но еще она говорит, что с тех пор, как в ней поселился страх перед ЛСД, ей было уже не соскочить.

— Большой Страх, — со знанием дела изрекает Нил и вдруг рявкает: — Койот, отнеси Норману обед!

— Да, папа, — говорит один из моих единокровных братьев — Койот, надо полагать, — обеими руками сгребая со стола тарелку с бобами и с ней удаляясь через заднюю дверь.

— Кто такой Норман?

— Джасмин не рассказывала?

— Нет.

— Норман — твой крестный.

— Ничего себе! — Новость из разряда тех самых неожиданных открытий, на которые я так рассчитывал, задумывая нанести визит Нилу. — Правда? — С ума сойти: получить возможность наконец повстречаться с тем, кого мне определили в духовные наставники.

— Только Норман немного не от мира сего. С ним особенно не поговоришь, — уточняет Нил.

Молчание. Мне понятно, что это значит.

— Потери в рядах? — спрашиваю я. Нил, Лорел и Джолин кивают.

47

После обеда Нил ведет меня в вигвам-парильню в ольховой роще за домом. Стефани — в глазах ее громы и молнии, — согласно распоряжению Нила, оставлена на кухне мыть посуду.

— Нам предстоит обмен мужской энергией и мудростью.

Когда мы с Нилом идем вдоль задней стены дома абсолютно голые, если не считать пожелтевших ветхих полотенец на бедрах — полотенец, двадцать лет назад «позаимствованных» в гостинице «Фэрмонт» в Сан-Франциско, — я вижу в овальном кухонном окне лицо Стефани (руки ее моют посуду в раковине). Она злится, как потревоженный шершень, за то, что ее оставили одну на произвол судьбы в ХШ веке.

Вокруг пас роятся дети, их беспорядочное мельтешение и мотающиеся из стороны в сторону нестриженые белые золосы создают впечатление, будто ты погрузился в подводный жидкий мир безмозглых рыб. В ругах у них нитки пластмассовых и керамических бус, которыми они потехи ради постоянно Друг с другом обмениваются — словно цепочками генетического материала. В парильню детвору не пускают.

Дым выходит через отверстие в крыше. Дух внутри крепкий, соленый, жаркий. Гель у меня в волосах впитывает все запахи, так что после этого эксперимента от меня будет разить, как от копченой лососины. Я пытаюсь пристроиться на обжигающих зад секвойевых досках, пока Нил раскуривает косяк и предлагает мне затянуться.

— Нет, спасибо. Мне за руль садиться. Он удивленно поднимает брови.

— У молодых нет памяти. Вы неспособны скорбеть о прошлом.

— А-а? — Уж эти мне хиппи.

Мы сидим и размякаем, Нил вдумчиво курит свой косячок.

— Джасмин рассказывала тебе историю про Нормана и велосипед? — спрашивает Нил.

— Никогда.

— После того как Норман в Санта-Крузе откинулся, пришлось нянчиться с ним как с младенцем. Мы контрабандой привезли его в Британскую Колумбию, на остров Гальяно.

— Я как раз оттуда. С Гальяно. Нил призадумывается.

— Да? Видел там чего?

— Ноль без палочки. От коммуны следа не осталось. Груда камней от дымохода — и всё. А в полумиле уже кондоминиумов понастроили.

— Акт исчезновения. Ежевичная тропа осталась?

— Еле-еле.

Нил затягивается, задерживает дыхание, потом выпускает из себя гадостное облако.

— Тропа тогда была почти как дорога — Джасмин по ней и ехала, когда случилась вся эта бодяга с велосипедом. Она была беременна. Тобой. Поехала в деревню в магазин позвонить в Ванкувер. А Норман выскочил ей навстречу: он вопил и отбивался от какого-то врага — не то от папы римского, не то от банковского чиновника из «Ченнел-Айленда»[32]… Кажется, орал что-то насчет дойчемарок… в общем, он прямо впилился в Джасмин. Оба полетели вверх тормашками. — Снова долгая, проникновенная затяжка. У меня такое ощущение, что волосы мои попросту растворяются. — Они лежали на земле, очумелые, и глотали воздух, как рыбы на берегу… и смотрели в глаза друг другу, будто после любовных объятий… Потом, представь, Норман тянется, тянется и кладет руку на живот Джасмин — на тебя,… А дальше Норман улыбнулся, задрожал и тихо пошел своей дорогой. После столкновения чиновники из банка за ним гоняться перестали. Он избавился от паранойи — хотя в остальном так и остался «потерянным». Но из-за этого превращения — паранойя-то прошла — Джасмин считает, что ты отмечен печатью благодати. Особенный. Она говорила тебе про твой целительный дар?

— Нет.

Нил докуривает косяк до победного.

— Она так считает. До сих пор присылает Норману подарки ко дню рождения. И твои фотографии. Вот почему я тебя узнал. — Ну, и самая последняя затяжечка. -Ты фотограф?

— Надеюсь стать профессионалом. Хотим попытать счастья в Лос-Анджелесе.

— Щелкни Нормана для Джасмин. У нас тут не помню сколько лет никого с фотоаппаратом не было.

— А Норман говорит? Он…

Но Нил уже не реагирует. Поплыл. А мне этого жара уже выше крыши. Еще несколько минут я сижу в обществе моего впавшего в ступор биологического отца, потом выметываюсь из парильни и, быстро-быстро перебирая ногами, трушу назад к дому, и воздух холодит мою потную голую спину. Стефани караулит меня снаружи возле огорода.

— Когда мы уедем? Давай уедем! — умоляет она, едва завидев меня.

— Погоди. Надо хоть промыть волосы от дыма. Есть тут где-нибудь душ — или они моются от дождя до дождя? И мне еще надо сделать снимок.

— Пожжалюста, бии—стрей!

За углом ребятня сгрудилась у заднего левого колеса Комфортмобиля, дико гикая и улюлюкая, в точности как скейтборд-шантрапа в торговом центре «Риджкрест».

— Что за шум, Койот? — спрашиваю я Койота, единственного полубратца, которого я в состоянии идентифицировать. Койот большим пальцем тычет в сторону какого-то тощего оборванца с бородой лопатой, который сидит, скрестив ноги, возле машины и лижет свое отражение на черной краске.

— Знакомься: это Норман, — говорит Койот, Заберите меня отсюда.

Только час спустя в кафе «У коновязи» в Юкайя, Калифорния, я начинаю приходить в себя после визита в отцовский дом.

Кирпично-красные, топорные, элвисовские рожи посетителей кафе; полки с пирогами со сладкой, липкой, отдающей химией лимонной начинкой: натюрморты с эдельвейсами, намалеванными на лезвиях пил, — казались неоспоримо жизнеутверждающими после предпринятого утром сошествия в безумие.

Мы готовы были глотать любую химию — чем больше, тем лучше.

— Кофеина — кофеина — кофеина! — нараспев взывал я к официантке.

— Сахарина! — вторила мне Стефани.

— Пищевых нефтепродуктов!

— Сахара-рафинада!

— И поскорей!

Вырвавшись на трассу, первые три мили мы со Стефани завывали и стонали, как нечистая сила, как будто мы чудом спаслись из лап людоедов. Мы просто ошалели от радости спасения. А всего-то делов: сполоснул голову, сменил одежду и дунул прямиком через все ворота.

И теперь нам хочется одного — видеть будущее. Какое угодно.

48

Назавтра: Сан-Франциско, деревянные дома, выкрашенные в цвета детских фантазий. Мы со Стефани пропадаем в пелене тумана, принюхиваясь к асбестовому запаху от перетруженных тормозных колодок Комфортмобиля.

Туман исчезает — и у нас захватывает дух.

— Ты посмотри, какой вид — вот где гламур-то! Настоящая картина будущего: «Бэнк оф Америка», «Интел», «Трансамерика»… А там, на другой стороне залива, в Окленде, атомные авианосцы, и ко всему этому еще тектонические разломы, так что в любой момент жди землетрясения… Какой город — воплощение прогресса!

Потом мы останавливались выпить капучино неподалеку от Циклотрон-роуд и Лоренсовского исследовательского ядерного центра, на какой-то чумовой улочке в самой пуповине вольнодумного Беркли. Стефани звонит во Францию: Ночка, кошечка Моник, все еще барахтается между жизнью и смертью.

Следующий пункт программы: паломничество в Купертино, где находится штаб-квартира компьютерной корпорации «Эппл», и оттуда в Силиконовую долину — Лос-Альтос, Сашшвейл, Пало-Альто: машины в двадцать рядов мчатся мимо пламенеющих эвкалиптов. Круто, круто, круто!