Анна и Сергей Литвиновы - Над пропастью жизнь ярче

Но в монастыре успела привыкнуть к юродивым, поэтому бесстрашно спросила красавчика:

– Что такое квартальный тест, знаешь?

– Конечно, – взмахнул тот пушистыми ресницами, – наркоту в крови искать будут. Конопля, опиаты. Амфетамины, кокаин.

– Понятно… – равнодушно протянула Саша. – А HCG кто такой?

– Как? – захлопал глазами парень. – Ты еще незнакома с этим очаровашкой?

– С кем?!

– Это лучший в мире гормон, любимец всех девушек!

– Ты поэт? – буркнула Саша.

– Я циник, – оскалился парень. – Это Human chorionic gonadotrophin. Ты беременна, крошка.

И пошагал, вертя попой, дальше.

Александра посмотрела ему вслед. Потом обернулась на дверь своего кабинета. Пойти поругаться с врачихой? За кого она ее, черт возьми, принимает?! За беременную наркоманку?! Наши медики всех готовы под одну гребенку подстричь. Придурки.

Хотя нет. Ругаться – это очень мирское поведение.

Проще сдать анализы и тем доказать, что никаких наркотиков в ее жизни нет. А секс, пока он имелся, всегда проходил, как и положено, с презервативом.

«А если вдруг?» – острым ножом стрельнула в грудь мысль.

Вспомнился весенний лес, запах талого снега, крови, ее отчаяния и спермы.

Но Саша быстро подсчитала. На охоту с Виктором Валерьяновичем они ездили в начале апреля. Сейчас начало августа. Случись что тогда – уже бы живот виден был.

Однако, когда пришли анализы, Любовь Ивановна радостно завопила:

– Так я и думала! Давай, Степанцева. Диктуй фамилию, адрес.

– Кого?!

– Вот не люблю, когда вы все скромниц начинаете из себя строить, – скривилась доктор. – Ты беременна. Кто отец?

– Но…

– Выпрыгни в окно. Хватит! Хватит из себя святую невинность строить. Беременность – судя по уровню ХГЧ – недель восемь. Ошибки быть не может. Мы уже знаем: СПИД тебе ветром надуло. А сейчас про непорочное зачатие будешь рассказывать?

Саша не слушала. Быстро подсчитала дни – и сразу поняла.

Нервная июньская ночь накануне большого дела. Жаркая жидкость, что текла по ногам. Зиновий уверял тогда, что ей показалось. Он, как обычно, предохранялся. И в те минуты ей проще было ему поверить. Не морочить себе голову еще одной проблемой.

А что делать сейчас?

– Я жду, Степанцева, – поторопила врач. – Кто отец?

– Он… он умер.

Докторша покачала головой:

– Ох, нарываешься ты, Александра. На статью об умышленном заражении.

Тут Сашино христианское смирение истекло. Вскочила с жесткого стула, заорала:

– Достали вы уже! Принижать постоянно, не верить, пугать! Я сказала вам: умер. Убили его. Еще в июне.

– А тебе, значит, память оставил, – усмехнулась докторица. – Ладно. Записываю тебя к гинекологу. По экстренному, прямо на завтра. Приходи обязательно, талоны на вес золота. Загуляешь – аборт сделать не успеешь.

– Аборт? – Саша сдвинула брови.

– Ну а что еще? Давай делай, а через две недели приходи. Терапию начнем.

– Зачем? У меня CD4+ в норме.

– После аборта точно будет не в норме, – заверила Любовь Ивановна. – Сбой гормонального фона, стресс. Профилактический курс обязательно придется пропить.

– А если… – осторожно произнесла Саша, – я захочу рожать?

– Да я смотрю, ты героиня!

– Слушайте, – снова вспылила девушка, – разговаривайте таким тоном с проститутками, с наркоманками. А со мной не надо. У меня конкретный вопрос: ребенок тоже будет больной?

Врачиха фыркнула:

– Гордая ты какая. А с чего важничаешь? Жилья нет, профессии нет, мужа нет.

– Я спросила про ребенка, – сквозь зубы повторила Саша.

– Нет. Ребенок больным не будет. Назначается специальная терапия, и тогда вероятность заражения – один-два процента. Ну и грудью кормить нельзя. С молоком вирус передается. Еще вопросы?

– Зачем вы в медицину пошли, если так людей ненавидите?

Ответа дожидаться не стала. Выбежала из кабинета. Хлопнула дверью. Реветь прямо здесь она не будет.

Вышла из медицинского центра с гордо поднятой головой.

Права проклятая докторица. Что ей делать – одной, с ребенком? Без мужа, без профессии, без жилья?

Но ведь аборт – это страшный грех. Да и как жаль убивать мальчика или девочку. С улыбкой Зиновия. Единственную о нем память.

Саша бездумно бродила по улицам. Родной город, Москва, но ощущение неведомой, другой планеты. Ни единой четкой картинки, дома, деревья, прохожие слились в одну по-летнему пеструю массу. Александра не понимала: где она? День сейчас или ночь?

И вынырнула из странного, наверно, у наркоманов такое бывает, полубреда-полукайфа только вечером. С удивлением осознала: она, оказывается, в родном дворе. Сидит на лавочке у подъезда. А навстречу, усталый, с работы идет отец. И поздно уже прятаться, убегать.

– Папа… – затравленно пролепетала Александра.

Она ни капли не сомневалась: сейчас посуровеет лицом. Спросит холодно: «Зачем явилась?»

Но Иван Олегович вдруг кинулся к ней и крепко обнял.

А потом взял за плечи и шепнул в ухо:

– Пойдем домой, Сашенька.

Она, как робот, поднялась за ним к лифту. Доехала на четвертый этаж. Вошла в квартиру.

Ничего здесь не изменилось – только ее обувь и куртки из коридора исчезли.

Мама тоже встретила улыбкой:

– Ой, кого ты привел! Сашенька, наконец-то! Ну, проходи. Что сначала: отдохнешь? В ванну? Ужинать?

– Мам, – с недоверием взглянула девушка, – чего ты такая добрая?

Родители переглянулись. Отец пробормотал:

– Ну, ты ведь наша дочь. Хоть и напортачила.

– А ребенок твой – вообще не виноват! – подхватила мама.

Александра отступила на шаг:

– Откуда вы знаете?!

– Врач твоя позвонила.

«Вот дрянь», – пронеслось у Саши.

Сейчас опять начнется: вынос мозга, упреки, мораль.

– Ладно, – решительно произнесла мама, – я грею ужин. Какие разговоры на пустой желудок?

И скрылась в кухне.

– Переоденься, Сашуля, – улыбнулся отец. – Твой любимый халатик мы постирали, погладили. В твоей комнате за дверью висит.

«Что-то им надо от меня!»

Девушка прошла к себе. Не раздеваясь, плюхнулась на аккуратно застеленную кровать. Книжки расставлены ровнехонько, стол противно чист. Никакой ностальгии по прежнему месту жительства она не испытывала.

«Но что же им надо от меня? Хотят, может, чтобы я от своей доли в квартире отказалась?»

Нет, слишком, пожалуй, круто, даже для ее неласковых, не очень родных родителей.

Но ведь зачем-то ноги привели ее сами в родной двор? Точно в то время, когда с работы возвращался отец?

После ужина девушка узнала зачем.

– Саша, – твердо произнесла мама. – Мы с твоим папой все обсудили и решили: ты должна обязательно родить этого ребенка. Врач нас заверила: при определенных усилиях он будет здоровым. Зачем же губить невинную жизнь?

– Э-э-э… А что дальше? – осторожно спросила девушка.

– А дальше мы с отцом его усыновим. Или удочерим. Малыш будет расти в хорошей семье, в нормальных условиях.

– Отличный план, – иронически протянула Александра. – А как же я?

Мама не колебалась ни секунды: видимо, успели обсудить с отцом все детали.

– А ты будешь его старшей сестрой. Можешь видеться, играть, воспитывать, ублажать – когда и сколько угодно.

– Но почему тогда мне просто мамой не стать?

– Саша, – виновато поморщился отец, – ты ведь э… больна. И не ведаешь, к сожалению, сколько тебе отпущено. Не можешь предугадать, как проживешь эти годы. Вдруг тебе придется постоянно по больницам скитаться? Я читал: иногда такая болезнь может очень тяжко проходить. Хочешь, чтобы ребенок все знал? Страдал? Чтобы на него пальцем показывали?

– В нормальных семьях, если вдруг тяжелая болезнь, все обычно сплачиваются, объединяются, чтобы вместе помочь тому, кому плохо, – вздохнула девушка.

– Но ты ведь, прости, не онкологией больна, – саркастически проговорила Ольга Егоровна.

– Нет, Сашенька, – торопливо произнес отец, – мы все понимаем и тебя очень любим. Но зачем ребенку такой стресс?

– То есть я вам рожаю игрушку. Нормального, без черной метки, малыша. А вы предпринимаете попытку номер два. Вырастить из нового ребенка успешного, талантливого. Кем можно хвастаться и гордиться. А если опять брачок выйдет? Что тогда? Тоже из дома погоните?

– Саша, ну зачем ты так, – грустно вздохнул отец.

А мама вкрадчиво добавила:

– Мы предлагаем тебе самый лучший вариант! Ты все равно не сможешь растить маленького одна.

– А просто помогать мне его растить – вам в голову не приходило?

Мама досадливо отвернулась. А папа торопливо сказал:

– Не вопрос. Можем и помогать. Но ты подумай о ребенке, глупая голова. Латентная стадия твоей болезни – шесть-семь лет. Какая будет травма для маленького человечка, когда ты начнешь рассыпаться у него на глазах!