Грэм Грин - Сила и слава

В конце поля по бурым камням тек мелкий ручей. Лер скинул халат и растянулся в воде; было что-то честное и идеалистическое даже в его немолодых тощих ногах с сухими мускулами. Маленькие рыбки беспрепятственно играли у него над грудью и пощипывали ее; это была мумия того юноши, который до такой степени осуждал милитаризм, что предпочел эмигрировать. Вскоре он сел и начал осторожно намыливать свои худощавые бедра. Священник тоже взял мыло и последовал его примеру. Он знал, что так нужно, хотя не мог избавиться от мысли, что это пустая трата времени. Пот очищает так же хорошо, как вода. Но эта нация относится к опрятности, как к своего рода благочестию — именно к опрятности, а не к чистоте.

И при всем том он чувствовал необыкновенное наслаждение, лежа здесь, в холодном ручейке, при заходе солнца… Ему вспомнилась камера, где сидели старик и набожная дама, метис на пороге хижины, мертвый ребенок и покинутая плантация. Он со стыдом подумал об осведомленности и невежестве своей дочери, которую оставил у свалки. У него не было права на эту роскошь.

— Вам больше не нужно мыло? — спросил мистер Лер. Он намылил лицо и теперь принялся за спину.

— Думаю, я должен предупредить вас: завтра я служу обедню в деревне, — сказал священник. — Быть может, мне лучше покинуть ваш дом? Я не хочу причинять вам неприятности.

Мистер Лер плескался, поглощенный мытьем.

— О, меня они не тронут! Но вам лучше быть осторожней. Ведь вы знаете, что это противозаконно!

— Знаю, — сказал священник.

— Я знал священника, которого оштрафовали на четыреста песо. Он не мог заплатить, и они упекли его в тюрьму на неделю. Чему вы улыбаетесь?

— Тому, что здесь… так спокойно. Посадить на неделю!

— Я слышал, у вас предпочитают отсидеть, чем платить. Хотите еще мыло?

— Нет, спасибо, я кончил.

— Тогда нам лучше обтереться. Мисс Лер любит купаться до захода солнца.

Когда они гуськом возвращались в бунгало, им встретилась мисс Лер, казавшаяся очень грузной в своем халате. Точно звук часов с мелодическим боем, прозвучал ее механический вопрос:

— Вода сегодня хорошая?

А ее брат отвечал, как, должно быть, отвечал тысячу раз:

— В меру прохладная, дорогая.

И она прошлепала по траве в комнатных туфлях, слегка сгибаясь из-за близорукости.

— Если не возражаете, — сказал мистер Лер, закрывая дверь спальни, — побудьте здесь, пока не вернется мисс Лер. Дело в том, что ручей отсюда виден.

Он стал одеваться — высокий, тощий, немного окостеневший. Две металлические кровати, один стул, шкаф — комната напоминала монашескую келью: в ней не было только распятия, предмета, который мистер Лер относил к разряду «вещей второстепенных». Но Библия здесь была. Она лежала на полу у одной из кроватей — книга в черном клеенчатом переплете. Когда священник кончил одеваться, он открыл ее.

На первом листе наклейка свидетельствовала, что книга доставлена Гидеоновским обществом[36]. Надпись гласила: «Библию в каждый номер гостиницы. Завоевать коммерсантов для Христа. Благая весть». Затем шел перечень текстов. Священник прочел их с некоторым удивлением:

«Если у вас неприятности, читайте Псалом 34.

Если дело идет плохо — Псалом 37.

Если торговля процветает — 1 Коринфянам, 10,2.

Если вас одолели сомнения или неверие — Иакова I. Осии, 14, 4–9.

Если измучены грехом — Псалом 50, Лука 18. 9-14.

Если вы желаете мира, силы и изобилия — Иоанна, 14.

Если вы одиноки и унываете — Псалом 23 и 27.

Если вы потеряли доверие к людям — I Коринфянам, 13.

Если вы хотите мирно уснуть — Псалом 121».

Священник задумался: как эта книга, так плохо напечатанная, с такими наивными пояснениями попала сюда, на ферму, в южную Мексику?

Мистер Лер отошел от зеркала, держа в руке большую густую щетку для волос, и пояснил:

— Когда-то моя сестра содержала отель. Для коммивояжеров. Когда умерла моя жена, она продала отель, приехала ко мне и привезла оттуда одну из Библий. Вам этого не понять, отец. Вам не нравится, когда люди читают Библию[37].

Мистер Лер все время защищал свою веру, словно постоянно чувствовал неудобство, как если бы ему жали туфли.

— А ваша жена здесь похоронена?

— На лугу, — отрывисто сказал Лер. Он стоял со щеткой в руках, прислушиваясь к тихим шагам снаружи. — Это возвращается мисс Лер после купания. Теперь мы можем выйти.

Добравшись до церкви, священник слез со старой лошадки мистера Лера и намотал поводья на куст. Это было его первое посещение деревни после той ночи, когда он потерял сознание у стены. Деревня лежала перед ним погруженная во мрак: крытые железом бунгало и глинобитные хижины тянулись по обеим сторонам единственной заросшей травой улицы. Кое-где горели лампы, а в самых бедных хижинах по кругу разжигали огонь. Священник шел медленно, с чувством покоя и безопасности. Первый же человек, попавшийся навстречу, снял шляпу, опустился на колено и поцеловал руку священника.

— Как тебя зовут?

— Педро, отец.

— Доброй ночи, Педро.

— Отец, будет утром служба?

— Будет.

Он прошел мимо сельской школы. На ступеньках сидел учитель — тучный молодой человек с темно-карими глазами в роговых очках. Когда он увидел приближающегося священника, он демонстративно отвернулся: перед ним был неблагонадежный элемент, и он не желал знаться с нарушителем закона. Он принялся педантично и самодовольно делать замечание кому-то, скрытому его спиной. Что-то насчет младшего класса. Какая-то женщина поцеловала руку священника; странно вновь быть желанным гостем, а не вестником смерти.

— Отец, вы примете наши исповеди? — спросила женщина.

— Да-да, в амбаре сеньора Лера. Перед службой, — ответил он. — Я буду там в пять. Как только рассветет.

— Но нас так много, отец…

— Тогда и сегодня вечером… в восемь.

— У нас много детей, отец, которых надо покрестить. Три года здесь не было священника.

— Я пробуду у вас еще два дня.

— Сколько вы будете брать с нас, отец?

— Как обычно, два песо. — Он подумал: я должен нанять двух мулов и проводника. Добраться до Лас-Касаса — обойдется мне в пятьдесят песо. Пять песо за обедню, нужно еще сорок пять.

— Мы здесь очень бедны, отец, у меня четверо детей, — осторожно торговалась она. — Восемь песо — большие деньги.

— Что-то многовато у тебя детей, если священник здесь был всего три года назад.

Он почувствовал, как к нему возвращаются прежние властные приходские интонации, словно последние годы были сном и он никогда не расставался с приходскими союзами, «Обществом Детей Девы Марии» и ежедневными службами.

— Сколько всего некрещеных детей? — строго спросил он.

— С сотню наберется, отец.

Он подсчитал в уме: значит, в Лас-Касас он явится не нищим, он сможет купить приличный костюм, найти хорошую квартиру, устроиться…

— Ты можешь заплатить по полтора песо за каждого, — сказал он.

— Одно песо, отец! Мы так бедны.

— Полтора.

В его ушах зазвучал решительный голос из прошлого: «Они не ценят того, за что не платят, — так говорил старик священник, у которого он принял приход в Консепсьоне. — Они вечно твердят, что бедны, — объяснял старик, — что умирают с голоду, но где-нибудь в кувшине у них обязательно есть небольшой запас денег».

— Приходите с деньгами и детьми в амбар сеньора Лера завтра в два.

— Хорошо, отец.

Это, по-видимому, ее устраивало: она выторговала по пятьдесят сентаво с головы.

Священник двинулся дальше. Скажем, сто детей, — думал он, — это значит, вместе с завтрашней службой — это будет сто шестьдесят песо. Быть может, мне удастся добыть мула и проводника за сорок песо. Сеньор Лер снабдит меня едой на неделю. У меня останется сто двадцать песо. После всех этих лет такая сумма была почти богатством. Когда он шел, то чувствовал уважение встречных: завидя его, мужчины снимали шляпы. Он словно вернулся в прошлое, — к временам до гонений. Он ощущал, что входит в прежнюю привычную колею, точно в готовый футляр, который заставлял его высоко держать голову, определял его походку и даже диктовал слова.

— Отец! — раздался голос из трактира: толстый человек с тройным подбородком коммерсанта, несмотря на жару, в жилете, с цепочкой от часов.

— Я вас слушаю, — сказал священник.

Позади этого мужчины стояли бутылки минеральной, пива и спиртного. Священник вошел с пыльной улицы под свет жаркой лампы.

— В чем дело? — спросил он с нетерпимой властностью, такой новой для него и такой привычной.

— Отец, вам, наверное, нужно вино для богослужения?

— Да, но вам придется отпустить мне в долг.

— Сло́ва священника для меня более чем достаточно. Я человек набожный. Вообще вся эта деревня набожная. У вас наверняка будут крестины. — Он наклонился к нему с жадным выражением; вид у него был одновременно почтительный и фамильярный, как при разговоре с образованным человеком своего круга.