Майкл Чабон - Вундеркинды

— Что мы теперь будем делать? — спросил Джеймс.

В гостиной раздался душераздирающий вопль, я повернулся и похромал на призывный голос телефона.

— Это я, — сказала Сара. — О, Грэди, как хорошо, что ты дома. Даже не знаю, с чего начать, тут произошло столько всяких неприятностей.

— Сара, дорогая, можешь подождать минутку? — спросил я, прежде чем повесить трубку.

Я вернулся в кабинет и выключил телевизор. — Джеймс, как насчет того, чтобы убраться отсюда подальше?

Я одолжил Джеймсу Лиру мою фланелевую рубашку и голубые джинсы, потом оделся сам, натянул старые ботинки на толстой рифленой подошве и выволок из глубины шкафа зеленый охотничий жилет. В одном из его многочисленных карманов я нашел засохший окурок и, порадовавшись находке, тут же употребил ее по назначению. Затем отыскал на кухне большую хозяйственную сумку и сложил в нее термос с остатками кофе, бутылку кока-колы, целлофановый пакетик с изюмом, четыре вареных яйца, зеленый банан и случайно найденный на дне холодильника кусок пиццы папперони, завернутый в блестящую металлическую фольгу. Для полноты ассортимента я бросил в сумку пачку сосисок в вакуумной упаковке — на тот случай, если программа нашего путешествия предусматривает пикник и разведение костра, — баночку душистого салатного перца и несколько побегов маринованного бамбука, упакованных в серую вощеную бумагу, в которую Эмили любила заворачивать сандвичи. Я рассовал по карманам жилета ручки, карандаши, зажигалку, маленькую записную книжку с тонко разлинованными страничками, большой швейцарский нож, дорожные карты штата Айдахо и Мексики, изданные Американской автомобильной ассоциацией, и еще кое-какие полезные вещи, найденные в ящике кухонного стола. Кто знает, что может пригодиться двум отважным путешественникам. Из кладовки под лестницей я прихватил старый шерстяной плед и фонарик. К этому моменту я уже перешагнул в тот привычный мир, где витает сладковатый запах марихуаны и странное чувство — нечто среднее между абсолютным счастьем и тихой паникой; сердце у меня в груди бухало, как кузнечный молот. Я представлял, что мы с Джеймсом отправляемся ловить форель в прозрачной горной реке где-нибудь в заповедном уголке Айдахо, и в то же время дрожал от напряжения, как будто нам предстояло во весь опор мчаться к мексиканской границе, удирая от своры разъяренных полицейских.

«Пока, может быть, еще увидимся», — сказал я, оставляя мой озадаченный дом один на один с его новыми обитателями.

На улице моросил все тот же мелкий дождь, казалось, он не прекращался со вчерашнего дня, но, в отличие от пятницы, сегодня, с приходом «иерэв песаха», на небе сияло солнце. Небо было таким голубым и высоким, что у меня в ушах раздался праздничный колокольный звон. От газона и тянущихся вдоль дорожки клумб поднимался легкий прозрачный пар. На кустах камелий покачивались бледно-розовые бутоны, усыпанные сверкающими дождевыми каплями. Мне почудилось, что я уловил первые признаки того загадочного смога, который приходит в Питсбург с наступлением лета, — горьковатый запах дымящих заводских труб и сладкий аромат дикой, не тронутой человеком земли, запах реки и сульфодиоксида, горячих автомобильных покрышек и лисьего меха. Я опустил руку в карман жилета и сжал рукоятку швейцарского ножа, ощутив внезапную надежду на лучшее, сосредоточившуюся на кончиках моих пальцев, и кофеиновое возбуждение, острой дрожью пробежавшее вдоль позвоночника. Затем мы прошли по дорожке, обогнули живую изгородь, и я увидел нечто вроде глубокого кратера на капоте моей машины, корявую звезду из морщин и царапин. «Бедняжка!»

— Как это случилось? — спросил Джеймс, проводя пальцем по неровному краю раны. Длинная полоска краски, как картофельная конура, слезла с покореженного металла и зеленой спиралью намоталась ему на палец. — Оп-ля.

— Проклятье! — Я стиснул зубы и зажмурил глаза: черная, смазанная дождевыми потоками фигура плясала в неровном свете фар, потом она взмыла в воздух и бросилась на лобовое стекло машины. До моего слуха долетел глухой звук, словно кто-то торжественно ударил в литавры.

— И он приземлился прямо на задницу, — произнес Джеймс.

— Верно, — я распахнул глаза. — Откуда ты знаешь?

Джеймс Лир посмотрел на меня, затем снова взглянул на капот «гэлекси» и пожал плечами.

— Форма вмятины напоминает задницу. — Джеймс открыл дверцу и швырнул рюкзак на сиденье.

Выезжая за ворота, я едва не нанес «гэлекси» Счастливчика Блэкмора еще одну, смертельную рану. Когда мы вышли из дома, я заметил белый фургон, медленно ползущий вдоль Деннистон-стрит, и водителя, который, высунувшись из окна, всматривался в номера домов. Но я не потрудился снова посмотреть на улицу, когда задним ходом выводил «форд» за ворота. Я двигался со скоростью около двадцати миль в час, поскольку, если вы едете задом наперед, вам приходится все время прибавлять газ, иначе машина норовит заглохнуть. В последнюю секунду я заметил в зеркале заднего вида белое пятно и пеструю наклейку на боку фургона: два свирепых боксера размахивали кулаками-кувалдами, надпись над их головами гласила:  Я ударил по тормозам. Водитель фургона, напротив, прибавил скорость и умчался прочь.

— О боже, — застонал я, — удачное начало, ничего не скажешь.

— А почему бы вам не откинуть верх автомобиля, — предложил Джеймс, — может быть, это немного улучшит обзор.

Я покраснел и потянулся к кнопке на приборной доске.

— Все время забываю, что это можно сделать.

По пути мы заехали в супермаркет, и Джеймс, который презрительно сморщил нос, узнав о том, какой изысканный запас провизии я собрал нам в дорогу, взял сразу две бутылки апельсинового сока по две пинты каждая, прозрачную коробку с пончиками, щедро посыпанными сахарной пудрой, и свежий номер «Интетеймент Уикли». На первой странице был помещен красочный призыв непременно прочитать статью об актерском клане Фонда и большая фотография симпатяги Генри — кадр из фильма «Однажды на Диком Западе», мгновенно определил Джеймс.

— Красавец, — торжественно объявил он, сунув мне под нос газету, чтобы я мог во всех деталях рассмотреть фотографию.

— Да, — согласился я, — парень что надо.

В цветочном отделе я выбрал тринадцать роз и, заскочив в туалет, старательно обернул черенки мокрым бумажным полотенцем, чтобы мой подарок не завял по дороге. Возле раковины висел автомат с презервативами. Потратив пятьдесят центов, я получил нечто под названием «Сладкая киска». Производители заверяли, что с помощью этой штуки мне удастся опутать моего партнера волнообразными щупальцами сладострастного наслаждения. Мы надолго застряли в длинной очереди перед кассой, и чтобы как-то убить время, я решил показать Джеймсу мое приобретение, но в последний момент передумал: у меня почему-то возникли опасения, что подобный предмет может испугать робкого юношу. Пока мы стояли в очереди, Джеймс успел выхлебать целую бутылку сока. Я смотрел, как его острый кадык лихорадочно бегает вверх-вниз по длинной худой шее.

— Пить хочу — умираю. — Джеймс оторвался от бутылки и вытер губы тыльной стороной ладони. — Не знаю, что со мной такое.

Я расхохотался.

— Черт возьми, Джеймс, это состояние называется похмельем.

Он на секунду задумался и согласно кивнул.

— Довольно унылое состояние, — заметил Джеймс.

Мы миновали Биглоу, и я прибавил скорость, стараясь не смотреть на изувеченный капот «гэлекси» и не думать о том, во что превратилась машина Счастливчика Блэкмора, я сам и вся моя жизнь. Верх автомобиля был откинут. Я прислушался к шороху колес на влажном асфальте и к ровному гудению ветра, проносящегося у нас над головами, и к тихой музыке, которая лилась из динамиков и улетала, подхваченная встречным потоком, как будто за нашим автомобилем тянулся шлейф из серебристо-прозрачных мыльных пузырей. Все напрасно — вмятина в форме задницы неслась впереди меня и постоянно маячила перед глазами, как фирменный значок на капоте роскошного «роллс-ройса».

— Мне казалось, вы собирались поговорить с ректором, — бесцветным голосом сказал Джеймс, видя, что расстояние между нами и Пойнт-Бриз неуклонно растет.

— Собирался. — Я покосился на лежащий рядом букет и мысленно усмехнулся, подумав, что галантный жест является первым признаком нечистой совести. И с чего я решил, будто моя опухшая физиономия и эти хилые розочки из паршивого супермаркета вызовут у Эмили какие-то иные чувства, кроме снисходительной жалости. После слов Джеймса угрызения совести, вечно терзающие любого наркомана-курильщика, заставили меня вспомнить о Саре. Неужели все это правда, и я действительно бросил трубку, когда она позвонила, и теперь спешу удрать подальше от города, увозя в багажнике мертвое тело ее собаки? — Знаешь, Джеймс, может быть, это и не плохая мысль. Может быть, нам и впрямь следует вернуться?