Евгений Богданов - Случайный вальс: Рассказы. Зарисовки

Это всё были людные и живописные деревни с высокими избами старинной постройки. Часть изб топилась по-белому, а часть — по-чёрному. Избы, отапливавшиеся по-чёрному, назывались курными, или рудными. Некоторые из них хорошо сохранились и перевезены нынче в музей деревянного зодчества в Малые Карелы под Архангельск.

Происхождение рудных изб объясняют тем, что в старину в сельской местности взимался налог с каждой жилой избы — «с дыма». Чтобы избежать этого, крестьяне, якобы, изобрели такой способ топки: дым из печи шел прямо в избу, обкуривал потолки и крышу и выходил через распахнутую дверь в сени или в отдушину в крыше в виде деревянного стояка, украшенного прорезной резьбой. Так это или не так, но, по-видимому, курной способ отопления имел и какие-то преимущества: не надо было покупать дорогой кирпич, дым дезинфицировал помещение, в избах не было грязно, как принято считать, помещения обогревались хорошо, ни в стенах ни в кровле не имелось сырости. Хозяйки дважды в год мыли всю избу основательно — от пола до потолка.

Из культовых построек в селе Ошевенский Погост сохранился деревянный шатровый храм Григория Богослова с колокольней постройки 1787 года. Здесь также есть и монастырь Александра Ошевенского, теперь уже порядком разрушенный. Вероятно, этот монастырь, построенный в 1455 году, и дал название селу. Основатель его Александр Ошевня пришел сюда из Кирилло-Белозерского монастыря. Происходил он из крестьян, затем постригся в монахи. Грамоту ему и его отцу Никифору на владение землями по Чурьеге дала новгородская боярыня Настасья. По преданию, Ошевни здесь и основали сначала пустынь, а затем и маленький монастырь. Вначале он был деревянный, а после пожара в конце XVII века — каменный. Небольшой и второразрядный, этот монастырь с белокаменной оградой и башенками по углам был, однако, по-своему красив. За оградой виднелись церковь и колокольня, высокие лиственницы, тесовые кровли жилых домов. Летом, в тихую и ясную погоду, всё это отражалось в спокойной воде речки Чурьеги.

Монастырь и теперь стоит, конечно, не в прежнем виде, на возвышенном месте, близ берега. В нём — самая древняя в этих местах Успенская церковь, построенная в 1707 году.

Погост — вид русского поселения на Севере. Этот термин упоминается уже в XII веке в писцовых книгах. Обычно на Погосте строился храм, а вблизи него — жилые дома (избы). На «погосто-месте» происходили мирские сходы и съезды, сюда привозили купцы — «торговые гости» (отсюда — «погост») — свои товары. Здесь велся счёт жителей, земель и имущества — частного и казенного (волостного).

В Ошевенском Погосте храм был прежде обнесён бревенчатой оградой с башенками по углам. Внутри ограды были небольшие помещения в виде лабазов или ларьков. В ярмарочные дни в них приезжие купцы продавали местным жителям разные товары.

В тридцатые — сороковые годы деревянная ограда еще сохранялась, хотя и утратила прежнее назначение. В праздники здесь по традиции было оживленно: ошевенцы гуляли, водили на лужайке хороводы, плясали под гармошку кадриль. Девушки распевали под балалайку частушки.

И Погост, и его культовые постройки представляют собой как бы единое целое. Это — типичный образчик старой северной Руси, имеющий большую архитектурно-художественную ценность.

В наше время здесь расположен один из передовых в районе совхоз «Ошевенский». Ведётся новое строительство, особенно в деревне Ширяиха. Рабочие совхоза построили для себя новые благоустроенные дома, некоторые — по типовым проектам. Старый Ошевенск постепенно теряет свой патриархальный вид. Тут уж ничего не поделаешь — веяние времени.

…Но вернёмся в дедовский дом. Утром нас будил пастуший рожок. Он резкими переливами гудел перед окнами. Потом звук рожка удалялся — пастух проходил дальше, вдоль порядка изб. На его «музыку» изо всех дворов бежали коровы, бычки, телята. Стадо пылило по дороге на поскотину.

В окно заглядывало раннее солнце. Из кухни доносилось шипение масла — бабушка пекла овсяные блины. Дети умывались из медного рукомойника и усаживались вокруг стола. Бабушка снимала со сковороды испеченный блин, и к нему сразу тянулась детская рука. Блины брали по очереди, по «солнышку», ели их с мелко нарубленными солёными рыжиками, со сметаной, топлёным маслом, с ягодами в молоке. Вкуснее еды я не знавал.

После завтрака дети уходили на улицу играть, в избе оставалась старшая сестра Маша. Она помогала бабушке прибираться и мыть посуду.

Ошевенские мальчишки целыми днями бродили с удочками на реке, ловили на отмелях пескарей, а возле мельничной плотины — хариусов и ельцов. Мельница тогда еще работала. В ней вовсю шумели жернова. Мужики таскали с улицы от подвод мешки с зерном. Мельник, весь белый, в муке от головы до пят, распоряжался, указывая мужикам, куда заносить и класть мешки.

Чуть выше мельницы на левом берегу раскинулась старинная сосновая роща, не очень большая, чистая и тенистая. Мы любили бродить под высокими столетними соснами. Даже при слабом ветре они тихонько помахивали мохнатыми ветками и шумели мягко, чуть вкрадчиво. Однажды, когда я бродил тут с удочкой в тёплый летний день, то остановился под сосной, протянувшей над берегом почти к самой воде свои корявые и пушистые игольчатые ветки со старыми растопыренными шишками. Прислушался: ветер налетал порывами, то усиливался, то замирал, и сосна отзывалась на него своим тихим, трудно передаваемым шумом. И вот в этот ее шум вплелся какой-то другой звук — низкий, басовитый и мягкий. Я не сразу понял, откуда он. И догадался, когда увидел возле ног, в венчике цветка, большого мохнатого шмеля с полосатой спинкой. Непонятный шум исходил от него и сливался с шумом сосны в одну трогательную, вкрадчивую мелодию…

По воскресеньям в роще гуляла молодёжь парочками. Напротив рощи было очень удобное место для купания. Дети постарше выплывали на плоту на середину речки и ныряли в прохладные воды Чурьеги. Дно было чистым, песчаным.

На правом берегу реки, напротив рощи, раскинулся обширный луг, на краю которого стояла кузница. В далёкие уже теперь довоенные годы мы, мальчишки, любили смотреть, как работал кузнец. Широкоплечий, бородатый, в кожаном фартуке, он ловко выхватывал клещами из горна раскалённый кусок железа, клал его на наковальню и ударами молота превращал в подкову или шкворень для телеги.

На луговине возле кузницы играли дети, женщины стлали вылёживаться льняные холсты. Неподалеку находилось полузаросшее старое русло реки. Оно было мелким, и в нем купалась детвора, которой соваться в реку было опасно.

Теперь мельницы возле рощи нет, однажды её снесло ледоходом, а восстанавливать её, видимо, уже не было надобности. Сохранились только каменные гряды в месте запруды, а роща заросла кустами ольшаника, ивняка. Возможно, когда-нибудь рабочие совхоза расчистят и рощу, и эти берега. Тут очень хорошее место для отдыха.

В дедовском двухэтажном доме жили только внизу, а верх пустовал. Семья Поповых была немалая: бабушка Мария Константиновна, её сын Леонид с женой Татьяной и пятерыми детьми, дед Алексей Яковлевич, тётя Варя, сестра моей матери. Дед очень хворал и вскоре умер, а Варя потом вышла замуж. Прокормить такую семью было нелегко, но, несмотря на это, меня здесь принимали по-родственному.

На первом этаже одна комната пустовала, в ней хранился разный домашний скарб. Жилыми были только кухня и горница. На кухне стояла большая русская печь. В холодную погоду дети забирались на неё погреться на горячих кирпичах, прикрытых старой одёжкой. Зимой на печке сушили валенки, одежду. Печь обогревала и кормила всю семью. В ней бабушка варила обеды, пекла по утрам овсяные блины, из печи выгребала и «тушила» в корчаге — большом глиняном горшке с крышкой — уголья для самовара. В печи сушили на зиму грибы, ячменное зерно на крупу, готовили солод для домоварного пива к праздникам.

Сбоку печи стояла трехногая деревянная лохань с подвешенным над нею на цепочке медным рукомойником. Когда из него умывались, он крутился во все стороны и приходилось ловить в ладони открытый, как у братины, рожок.

Вдоль передней стены на кухне тянулась широкая лавка. Между нею и печью стоял стол, на котором бабушка занималась стряпнёй. Круто замесив в квашне ржаное тесто, она делала из него большие караваи. Ячменные хлебы — житники она формовала в деревянной овальной плошке. Хлебы сажала в печь на горячий под широкой деревянной лопаткой.

Слева от кухни была горенка с деревянной кроватью, жестким узеньким диваном и маленьким столом перед стенным зеркалом. На кровати спала бабушка, а дети — на полу на соломенном матраце, все под одним одеялом. Мне как гостю стелили на диване.

В раннем детстве я боялся грозы и ночами всегда просыпался в ненастье от раскатов грома. Вспыхивали молнии, за окном шумел, плескался дождик. Однажды в такую ночь я заревел с перепугу. Бабушка, сойдя с кровати, стала меня успокаивать: