Максим Веселов - «Клуб Шести»

Теодор вскочил, помог гостю снять плащ, усадил, вновь включил газ под чайником со свистком. Стал рыться в холодильнике. Равновесие восстановилось. Когда они уже завтракали, Теодор вспомнил вчерашнюю беседу по телефону.

– А вы за мной заехали! – обрадовал он Антона Владимировича.- Как же, помню, мы с вами на Педан собирались. Или, нет, на Воробей.

– А вы передумали? – просто спросил гость.

– Нет-нет. Это надо. Надо. Время от времени надо уходить в горы. На время.

– Зачем?

– Что бы набирать силы жить на земле.

Чокнулись кружками с чаем. Только теперь художник разглядел обмундирование Антона Владимировича: камуфляж, портупея с пристёгнутыми к ней фляжкой и охотничьим ножом, бинокль на шее. Он серьёзно собрался в горы. Не теряя времени, художник и сам собрался, одел, что нашёл у себя полуспортивного. Бывалый гость посоветовал взять больше тёплых вещей, в горах, на высоте холодно в любое время года. Да, на вершине всегда холодно,- вспомнилось вчерашнее.

Через некоторое время товарищи вышли на улицу. У теодорова подъезда стоял джип «Круизёр», в который и погрузили нехитрую поклажу художника – этюдник, да кисти. «Монстр японского автопрома» бесшумно завёлся и рванул с места, как в карьер. Неизвестно, отчего такой низкорослый народец как японцы, смог выдумать и соорудить этакую громадину на колёсах. Сидишь и смотришь на всех словно с балкона. Отечественные «ижовские коробочки» так просто-таки пугаются соседствовать на трассе с этим гиппопотамом, врассыпную разбегаются, притормаживают и отстают, не спорят, одним словом. И правильно. Не резон. Поддерживая отечественный автопром мы демонстрируем убогость последнего на своих же дорогах. Нет гордости у русского человека. Настолько же нет вкуса, если говорить о автодизайне – уму не постижимо, в каком бредовом сне можно выдумать такие модели автопотделок. Ведь, просто рядом поставить «Висту» и «Жигу-Ладу», и попросить честную публику – найдите 10 совпадений. Одно совпадение, теоретическое: это два транспортных средства. Одно создано для ежедневного комфорта, а второе для ежедневной борьбы за передвижение.

Теоретически же и приходит на ум объяснение – такие машины изготавливает народ, чья жизнь прошла в борьбе. Привычка. На уровне ментальности.

Однако, долго размышлять на эту грустную тему, Теодору не пришлось. Антон Владимирович припарковался на круглосуточной стоянке у ЖД-вокзала. Не задавая вопросов, художник, вторя «ведущему», выгрузил из багажника свою ношу и проследовал на перрон. АВ (для краткости будем его называть так) излучал уверенность в своих действиях, поэтому и Теодор не подумал даже, что, мол, стоило бы купить билеты или, вообще, продолжить путешествие к горам на «вездеходе».

Да и зачем догадываться, пока нет полной информации?

Тем временем народ подтягивался к ожидаемой электричке, однотипный, надо сказать, народ: всё больше дачники. День-то выходной, мелькнула догадка у художника.

Отчего-то вспомнился Зощенко. Боже святый, да ведь, скоро сто лет с тех пор, как сатирик писал свои «фельетоны» о наших соотечественниках, победивших богатых узурпаторов. А сравнивать народ не хотелось. Тут не 10 совпадений найдётся, а 10000000000000000000… Различия бы найти… Свистя и скрипя, подкатилась электричка и люди насели друг на друга, честно расстраиваясь, что дверь остановилась не перед ними, и, давя ближнего своего, пытались исправить данную несправедливость.

Вереща и повизгивая вносились в вагон объекты женского пола, с матерком и дымя сигарками, лезли упорные мужественные существа. Народ накопил энергии в конторах и производственных цехах, сохранил таковую для полноценных выходных, дабы с чувством и семейной пользой выплеснуть жизненную силу сперва на взятие электрички, а уж затем на собственные огородные участки. Урожаю в этом году быть, раз так велика человеческая сила.

Теодор не успел отскочить от происходившего на перроне революционного движения масс, и его внесли в тамбур практически на руках. Едва успел сжать в локтях руки, дабы рёбра остались целыми, так, под локотки его и занесли архангелы в прозодежде. Воздух вдохнул только в вагоне. И пожалел, что вдохнул – за долю секунды свежий воздух из вагона был весь выдышан хлопотливой публикой. Покрывая людской гам, раздался командный голос АВ:

– Фёдор Сергеевич! Двигай сюды! Я тута местечко тебе припас!

Ошалев от подобного обращения АВ, ещё больше чем от людских телопередвижений, Теодор «двинулся» в сторону оравшего на весь вагон товарища. Его по свойски пропускали, только едва матерясь. Потеряв четыре пуговицы, ледокол «Теодор» пристал к гавани – деревянной скамейке, на которой горным орлом восседал АВ.

– Фёдор Сергееч! Двигай сюды! Я тута местечко тебе припас!

Ошалев от подобного обращения АВ, ещё больше чем от людских телопередвижений, Теодор «двинулся» в сторону оравшего на весь вагон товарища. Его по-свойски пропускали, только едва матерясь. Потеряв всего четыре пуговицы, ледокол «Теодор» пристал к гавани – деревянной скамейке, на которой горным орлом восседал АВ.

– Ну, Сергееч, поихалы! – продолжал рокотать АВ, жизнерадостно вынимая бутерброды из сумки и раскладывая их на смятой газете прямо на коленках.

Поезд и впрямь, тронулся.

Чуть не «тронулся» и Теодор, наблюдая, как АВ уплетает бутерброды, запивая их кефиром. Впрочем, АВ в своей процедуре, был не одинок – только состав набрал ход, как соседи по лавке, ритмично распахнули сумки и принялись вынимать съестные запасы. Смрад от живых тел стал перебиваться и смешиваться с запахом жареной курицы, солёных огурцов, яиц и ещё Бог весть, какой дряни… Висящие на поручнях, те, кому не досталось сидячих мест, ворчливо вынимали газеты «Советский спорт» и пристраивали их на головы соседям, дабы удобнее было заполнять нехитрый кроссворд. Наступила временная передышка.

На следующей станции акт «взятия колёсного Зимнего» повторился. Но, уже с большими потерями для штурмующих – те, кто взошёл в поезд на первой станции, заняли глухую оборону. Глухую к воплям вновь влезающих, к призывам «потесниться, ведь всем же ехать надо», глухую к стонам вышвыриваемых из открытых дверей. Этот народ не остановится ни перед чем, этот народ опасен по своей сути, Гитлер был полным придурком, рискнув лезть к нам в поезд… гм, в страну, конечно, в страну, описка тут вышла.

К счастью, АВ не спешил уговаривать Теодора разделить с ним трапезу. Художника так мутило, что видно было невооружённым глазом, а интеллигентно скрывать свою тошноту Теодору в данном положении казалось глупым.

– Не дрейфь, Федя,- глумливо вещал (увещевал) АВ.- Это была последняя станция в городе. Теперь пойдут дачи, и народ начнёт рассасываться. Как тромб.

И действительно, на следующей станции стало легче. Половина стоявших ринулась на выход, в лес, в поля, так бегут дикие лани из зоопарка, когда случайно упадает забор. Если, конечно, лани носят ватники и китайские тапочки.

Не успел Теодор перевести дух, как его внимание оскорбил следующий эпизод этого странного для затворника спектакля жизни. Гомон вагона пронизал душескрежещащий вопль: «Люди добрые, помогите, Христа ради! У нас умерла мама, нас осталось трое – я, и двое младших сестрёнок! Нам не хватает денег, хочется кушать, люди добрые, Христа ради, помогите, кто чем может!» Теодора покоробило. На «внутреннем экране» ему тут же нарисовалась следующая картина: трое девочек, мал мала меньше, глодают косточку и грызут зачерствевшую корку хлеба… а кругом разруха и вонь, как тут, в вагоне пригородной электрички. Он непроизвольно потянулся к бумажнику, но почувствовал упругое сопротивление. Это АВ держал его за запястье и не позволял вынуть бумажник. Тогда другой рукой и из другого кармана Теодор вынул пару мятых десяток и, когда всхлипывающая девушка поравнялась с ним, протянул ей деньги.

– Ох, спасибо, мил человек, дай Бог вам здоровья! – обрадовалась девушка в малиновом демисезонном пальто и улыбнулась голливудски белыми зубами. Что-то нехорошее колыхнулось в душе у художника, какой-то подделкой веяло от несчастного лица страдалицы. АВ так же не остался безучастным к судьбе юной особы, он завернул в газету бутерброд и протянул ей со словами:

– Держи, красавица, покорми сестричек.

– Спасибо,- буркнула девушка и пихнула свёрток в свой пакет. Радости сэндвич с ветчиной ей, почему-то, не прибавил.

Когда девушка удалилась, АВ отпустил запястье художника.

– Ты, брат, не спеши с кошельком. Да и вообще. Лучше сосчитай, сколько их тут пройдёт и внимательно на них посмотри. Ты ж художник, от тебя не должны мелочи ускользать. Погляди на них, в душу им загляни.

Ждать пришлось не долго. С периодичностью в три минуты, сквозь вагон, навылет, стали курсировать нищие всех мастей. Теодору показалось, что жертвы основных бед человеческих ехали с ним в этом скорбном составе электропоезда. Погорельцы, беженцы, музыканты непризнанные и музыканты самоучки, бывшие бойцы из горячих точек (без различных конечностей) и герои Чернобыля, глухие-слепые-глухонемые, дауны под присмотром и без такового, сироты и юродивые… ярмарка убогости…