Донна Тартт - Тайная история

Ознакомительный фрагмент

А однажды, когда медсестра опоздала с раздачей лекарств на три часа, он с олимпийским спокойствием вышел за ней в коридор и своим сдержанным, монотонным голосом прочитал столь убийственно красноречивую нотацию, что медсестра (нахальная и вечно всем недовольная швабра с крашеными, как у стареющей стюардессы, волосами) несколько смягчилась. Впредь она стала обращаться со мной гораздо бережнее — перестала зверски отдирать пластыри с иголки капельницы и ставить синяки, бездумно тыкая шприцем в поисках вен, а как-то раз, измеряя температуру, даже назвала меня «лапой».

Врач неотложки сказал, что Генри спас мне жизнь. Эти слова, которые я потом не раз повторял в присутствии других людей, казались мне романтичными и исполненными драматизма, однако про себя я считал их преувеличением. Только потом, задним числом, я начал понимать, что врач, скорее всего, был прав. В двадцать лет мне казалось, что я бессмертен. Однако, несмотря на то что мой организм довольно быстро преодолел болезнь, зимовка на складе не прошла для меня даром. С тех пор у меня при малейшем похолодании начинают ныть кости и уже несколько раз возникали проблемы с легкими, вдобавок я стал легко простужаться, хотя раньше просто не знал, что это такое.

Я передал слова врача Генри. Он рассердился. Нахмурившись, он что-то съязвил — странно, я забыл, что именно, но помню, что мне стало очень неловко, — и больше я никогда не поднимал эту тему. На самом деле, я думаю, он и вправду спас меня. И если где-то есть место, где ведутся списки и раздаются награды, напротив его имени наверняка стоит золотая звездочка.

Впрочем, я впадаю в сентиментальность. Иногда, когда я думаю о той зиме, мне трудно от этого удержаться.

В понедельник утром меня наконец-то выписали. Все руки у меня были в следах от уколов, в кармане лежал пузырек с антибиотиком. Несмотря на то что я прекрасно мог передвигаться без посторонней помощи, к машине Генри, по настоянию врачей, меня вывезли санитары. Ощущать себя закутанным овощем в инвалидной коляске было довольно унизительно.

— Отвези меня в «Катамаунт-мотель», — попросил я Генри на въезде в город.

— Нет, — ответил он, — пока ты поживешь у меня.

Генри жил на первом этаже старого дома на Уотер-стрит в Северном Хэмпдене, всего лишь в квартале от Чарльза с Камиллой, ближе к реке. Он не любил принимать гостей, и раньше я был у него всего один раз, да и то лишь пару минут. От жилища близнецов его квартира отличалась большей площадью и полным отсутствием хлама. Просторные комнаты были совершенно одинаковы: дощатые полы, белые стены, окна без штор. Мебель была добротной, но довольно простой и далеко не новой, ее было немного. Некоторые комнаты стояли абсолютно пустыми, и от всего помещения веяло чем-то призрачным и нежилым. Близнецы как-то сказали мне, что Генри не любит электрический свет, и действительно, кое-где на подоконниках я заметил керосиновые лампы.

В мой прошлый визит его спальня, в которой мне теперь предстояло жить, была закрыта — как мне показалось, несколько демонстративно. Там стояли книги (вовсе не так много, как можно было бы предположить), односпальная кровать и шкаф с внушительным навесным замком. Больше почти ничего не было. На двери шкафа висело черно-белое фото (оказавшееся обложкой «Лайф» 1945 года), на котором я узнал Вивьен Ли и с огромным удивлением — молодого Джулиана. Снимок был сделан на каком-то приеме: у обоих в руках бокалы, Джулиан что-то шепчет Вивьен Ли на ушко, и та смеется.

— Где это снято? — спросил я.

— Не знаю. Джулиан говорит, что уже не помнит. Просматривая старые журналы, нет-нет да и наткнешься на его фотографии.

— Да? А с чем это связано?

— В свое время он был знаком со многими.

— С кем?

— Почти все эти люди уже умерли.

— Нет, правда, с кем?

— Ричард, я даже не знаю. — И затем, уступая: — Я видел его фотографии с Ситвеллами.[47] И с Элиотом. Еще есть одна, немного забавная, с той актрисой — не помню, как ее звали. Она тоже давно умерла. — Он задумался. — Блондинка. Кажется, она была замужем за каким-то бейсболистом.

— Мерилин Монро?

— Возможно. Фото было не очень хорошим. Обычный газетный снимок.

Накануне Генри съездил на склад и забрал мои вещи. Чемоданы стояли на полу у кровати.

— Генри, я не хочу занимать твое место, — сказал я. — Где ты сам-то будешь спать?

— В дальней комнате есть другая кровать — откидывается от стены. Не знаю, как такие правильно называются. Я на ней еще ни разу не спал.

— Тогда давай там буду спать я?

— Нет. Мне самому любопытно попробовать. К тому же я считаю, время от времени стоит менять место, где спишь, — сны становятся интереснее.

Я рассчитывал провести у Генри всего несколько дней (уже в понедельник я снова вышел на работу), но в результате остался у него до начала семестра. Я не мог понять, почему Банни говорил, что с ним трудно уживаться. О лучшем соседе нельзя было и мечтать — спокойный, опрятный и почти безвылазно у себя в комнате. Обычно, когда я приходил с работы, Генри дома не было; он никогда не рассказывал мне, где проводит вечера, а я никогда не спрашивал. Но иногда к моему возвращению был готов ужин (в отличие от Фрэнсиса Генри не был изобретательным поваром и готовил только простые блюда — курицу с вареной картошкой и прочую холостяцкую пищу), и мы усаживались за карточным столиком на кухне, ели и разговаривали. К тому времени я уже хорошо уяснил, что лучше не совать нос в его дела, но однажды вечером любопытство взяло верх, и я спросил: «А что, Банни все еще в Риме?»

Он ответил не сразу.

— Думаю, да, — сказал он, положив вилку. — По крайней мере, он был там, когда я улетал.

— Почему он не вернулся вместе с тобой?

— Не думаю, что ему хотелось уезжать. Я оплатил жилье до конца февраля.

— Он взвалил на тебя всю аренду?

Генри снова помедлил с ответом.

— Честно говоря, как бы Банни ни старался уверить тебя в обратном, ни у него, ни у его отца нет ни гроша.

От изумления я открыл рот:

— Я-то думал, его родители вполне обеспечены.

— Я бы так не сказал, — спокойно произнес Генри. — Когда-то у них, возможно, и были деньги, но даже если так, они давным-давно их истратили. Один их ужасный дом, должно быть, обошелся в целое состояние. Они обожают пускать пыль в глаза, перечисляя яхт- и кантри-клубы, в которых они состоят, и элитные заведения, в которых обучались их сыновья, но все это загнало их в долги. Они производят впечатление людей состоятельных, но на деле не успевают латать дыры в семейном бюджете. Полагаю, мистер Коркоран в двух шагах от банкротства.

— Банни, кажется, живет очень даже неплохо.

— У Банни, с тех пор как я его знаю, не было ни цента карманных денег, — язвительно сообщил Генри. — Зато всегда присутствовала неуемная жажда роскоши. Неудачное сочетание, на мой взгляд.

Мы продолжали есть в тишине.

— На месте мистера Коркорана, — чуть погодя прервал молчание Генри, — я бы подключил Банни к бизнесу или отправил его получать какую-нибудь профессию сразу же после школы. Банни совершенно нечего делать в колледже. Он и читать-то научился только лет в десять.

— Он недурно рисует, — заметил я.

— Да, я тоже так считаю. Но совершенно очевидно, что у него нет никаких способностей к научной работе. Пока позволял возраст, им следовало отдать его в подмастерья к художнику, а не посылать во все эти частные школы для отстающих детей.

— Он прислал мне симпатичную карикатуру, где вы с ним стоите у статуи императора Августа.

Генри прокомментировал мои слова резким звуком неодобрения.

— Это было в Ватикане. Целый день он только и делал, что во весь голос отпускал остроты из серии «католики и макаронники».

— По крайней мере, он не умеет говорить по-итальянски.

— Его итальянского вполне хватало, чтобы заказывать самые дорогие блюда всякий раз, когда мы приходили в ресторан, — сурово сказал Генри, и я счел за лучшее сменить тему.

В последнюю субботу каникул я лежал на кровати в комнате Генри и читал. Сам Генри куда-то ушел, пока я еще спал. Вдруг раздался громкий стук в дверь. Я подумал, что он, наверное, забыл ключ, и пошел открыть.

На пороге стоял Банни. На нем были темные очки и — полная противоположность его обычным бесформенным обноскам из твида — прекрасно сшитый итальянский костюм с иголочки. Было видно, что за каникулы он набрал килограммов шесть-семь. Судя по всему, он совершенно не ожидал меня здесь увидеть.

— О, приветики, Ричард, — сказал он, крепко пожимая мне руку. — Buenos dias.[48] Рад тебя видеть. Я заметил, что у дома нет машины, но думаю, дай все равно зайду — я ведь только что приехал. А где хозяин жилища?

— Его нет.

— Чем же ты тут тогда занимаешься? Это что — ограбление со взломом?