Дневник смерти. Фортуна - Нокс Ойлин

– Сговорились, да? Идиоты, – процедила она зло сквозь зубы. Колено пронзило болью, и девочка едва не вскрикнула, хватаясь за ногу. Пальцами впилась в место раны, словно это могло помочь. Слезы подступили к горлу, но она не могла позволить себе разреветься здесь и сейчас. – Мне плевать, новенький ты или старенький. Проваливай.

Выбежав из комнаты, девочка заперлась в ванной и пустила воду. Шум заглушил ее слезы. Яна даже не могла объяснить свое состояние. Словно все это повторялось раз за разом, словно ничего не менялось. День тянулся бесконечно долго, а шутки и издевательства росли и превращались в снежный ком. Утро только началось, а девочка уже морально устала, словно и правда не спала целую вечность, словно пытки не прекращались ни на мгновение.

Закашлявшись, девочка согнулась пополам, а затем упала коленями на холодный пол. Кашель душил ее, раздирая горло. Слезы с новой силой хлынули из глаз, но уже от боли. Давясь, Яна оперлась ладонью о плитку, пытаясь вдохнуть. Но вместо этого продолжала кашлять и кашлять, пока не сплюнула кровь. Разодранное горло саднило, сил резко поубавилось. Страх кольнул ее, но Новикова отползла к стене, сбившись с дыхания. Не понимала, что происходит, не понимала людей вокруг.

Серый сегодня был другим, смотрел иначе, не бросался вперед.

Никита казался ей знакомым, словно вчера весь день был рядом.

Яна сжалась, обнимая себя руками и прижимая колени к груди. Возможно, с ней что-то было не так. Наверное, она сходила с ума: слишком сильно скучала по родителям или же просто извелась от издевок Серого и его друзей?

Услышав шаги за дверью, она поспешила в соседнюю комнату, где вожатые хранили все принадлежности для купания, и распахнула окно. Недолго думая, ведомая болью в ноге, которая превратилась в пытку, девочка вылезла наружу. Но, зацепившись носком, вывалилась на землю, вскрикнув. Зажмурившись, она хотела разрыдаться, закричать во все горло. И даже пожалела, что не упала на какие-нибудь штыри, которые бы уже добили ее.

Но неожиданно в нос ударил знакомый запах. Дрогнув ресницами, Новикова медленно открыла глаза. Удивительно, что раньше она этого не замечала, но под окнами ванной цвели одуванчики. Яркие, желтые, они прятали среди сородичей одного, очень спешившего расстаться с жизнью. Растеряв свой цвет, одинокий одуванчик дрожал на ветру, рискуя превратиться в пух в любой момент. Яна сделала вдох и медленно подула на него, обнажая стебель.

– Новикова, что случилось? – Вожатая возникла неожиданно, с тревогой осматривая девочку. – А ну-ка вставай, пошли. – Василиса Сергеевна помогла девочке подняться, бегло ощупала ее, но никаких переломов не обнаружила. – Давай сходим в больничку, а потом на завтрак, хорошо? – Голос вожатой звучал неожиданно ласково, и Новикова вяло кивнула. Бросив мимолетный взгляд в сторону, она увидела Никиту, который замер возле домика, не сводя с нее глаз.

– Валентина Петровна, вот вам пациент. – Вожатая мягко подтолкнула Новикову вперед, замирая на пороге.

– Ох ты ж, дитя малое. – Женщина мигом окружила Яну заботой, усадив ее на койку. Из шкафчика достала перекись, ватку и стала осматривать. Пощупала колено, покрасневшее от падения, заметила тень боли, мелькнувшей на лице девочки. – Потерпи, золотце, – проворковала медсестра и надавила посильнее. Новикова вскрикнула и заскулила. – Кажется, сильный ушиб…

Валентина Петровна ловко охладила колено мазью, а затем перевязала тугим бинтом.

– Посиди тут, золотце, не спеши. Завтрак не убежит, – ласково произнесла женщина, включая чайник. – Васька, беги к ребяткам, я позову, если что.

Вожатая скорчила недовольную гримасу, явно не оценив сокращение своего имени, но спорить не стала. Кивнула Яне и ускакала в сторону столовой. Новикова проводила ее тревожным взглядом. Внутри засело сомнение, словно она виновата перед всеми и каждым, словно что-то плохое случилось или должно было случиться. Вчерашний день прошел как в тумане, и девочка толком ничего не запомнила. Разве что… Сосиски или котлета были на завтрак?

Девочка наблюдала за медсестрой, которая ловко заварила чай с ромашкой и мятой, налила ей чашку и вышла из комнаты. Яна осторожно вытянула больную ногу, смотря в потолок. Почему она не могла вспомнить, что делала перед сном? А утром? И кто такой этот Никита?

– Валентина Петровна, – раздался голос Василисы опять. На этот раз прозвучал он с трагическими нотками. – Здесь еще один пациент.

Медсестра удивленно выглянула из соседней комнаты.

– Да что ж за утро такое! Что стряслось?

Вожатая ввела в комнату Никиту, того самого.

– Новенький. Сдуру вещи в машине забыл, в домике девочек уснул, а тут еще и с Сергеем подрался, – поведала девушка. – Я только отвернулась, думала, чай попью в тишине. Так нет же! – Василиса Сергеевна недовольно нахмурилась. – Серый опять за свое, стал Нинку дергать, мол, где Яна, плохие слова про нее сказал. А этот герой сорвался да как влепит ему! – Вожатая на эмоциях пересказывала, позабыв, видимо, что в комнате были дети. – Смотрю, Серый-то отлетел под стол, а два друга его навалились на паренька и давай лупить. Еле растащили.

Валентина Петровна в ужасе схватилась за сердце от такой душераздирающей истории и быстро усадила Никиту на стул. Вожатая же продолжала говорить, возмущаться, но Яна уловила самое главное: проблемная троица наказана до обеда. Можно было выдохнуть и немного расслабиться. Девочка с любопытством взглянула на новенького, который зачем-то заступился за нее. Мог ведь проигнорировать, никто бы не узнал. А теперь он сидел и морщился, пока медсестра обрабатывала разбитую бровь.

– Спасибо, – одними губами произнесла Яна, не совсем уверенная, что должна благодарить. Глаза мальчика казались ей слишком знакомыми. Но помимо них она вдруг вспомнила его голос, слова про какой-то пожар и поморщилась. Наверное, сильно головой ударилась, раз помнила то, чего не было.

– Так, дети, сидите тихо. Мне надо хулиганов осмотреть. – Медсестра сурово глянула на Яну и Никиту и вышла вслед за Василисой. Дверь закрылась, щелкнул замок. Выход только через окно, но Новикова не спешила повторять свой же горе-подвиг.

Несколько минут прошли в тишине. Яна, помедлив, отпила немного чая, а затем, подумав, дотянулась до второй чашки и налила немного и Никите.

– Легче станет, – пробормотала она, не зная ни как себя вести, ни что говорить. Обычно все ее беседы с мальчишками заканчивались слезами и смехом, каждому свое. Поэтому и сейчас Новикова не спешила начинать разговор. Хотя на языке вертелось бесконечное количество глупых вопросов: почему он казался ей знакомым, что было вчера, о чем они говорили, почему они познакомились сегодня, но воспоминания всплывают из прошлого дня?

Яна готова была расплакаться. Ничего не понимая, чувствуя себя сумасшедшей, она сдавила ладонями голову. Нога вновь заныла, захотелось кричать до потери голоса, чтобы больше никогда ничего не говорить. Но еще больше хотелось дотянуться до иголки и проткнуть себе висок – чтобы воспоминания рекой вытекли и покинули ее навсегда.

– Нет! – вскрикнула Новикова, заметив, что Никита пошевелился. Она забилась в угол койки, обнимая себя за колени и пряча в них лицо. – Я не сумасшедшая! Не трогай меня! – Яна вжала голову в плечи, дрожа всем телом и чувствуя, как слезы невольно брызнули из глаз. Ей стало страшно – вдруг она и правда тронулась умом в свой же день рождения, не дождавшись ни звонка, ни визита родителей, которые наверняка сейчас отлично проводили время без нее, маленькой толстой обузы?

В горле резко пересохло, а еще оно по-прежнему саднило от кашля. Но дотянуться до чая она не решалась, впившись ногтями в повязку и будто пытаясь разодрать колено в кровь. По венам словно медленно тек отравленный дым, который впитывался в ее тело, наполнял разум туманом и заставлял видеть то, чего нет. Слышать то, чего нет. Не было никакого Никиты вчера, не было и позавчера, и сегодня его тоже нет. Это все ее воображение и шутки остальных. Наверняка они прятали этого мальчика, неприметного и непонятного, чтобы поиздеваться над ней снова. Не было никакого лагеря. Не было никаких родителей.