Кристина Арноти - Африканский ветер

Мне надо познакомиться с ее идеями. Они, бесспорно, были очень благородны. Внезапно я стал очень дорожить этим браком.

Когда мы вернулись в «Кейзерс Пэлэс» и поднялись в номер, она пригласила меня в салон. Мы сидели неподвижно и вычурно, словно в приемной у какого-нибудь шикарного дантиста.

— Эрик, мы должны проявить терпение, особенно вы. Не надо меня торопить. Я была глубоко потрясена приключившейся со мной историей. Я жду от вас нежности, обходительности, галантности, этих столь свойственных французам качеств. Мне хочется, чтобы меня лелеяли и никогда не обманывали. В наших отношениях не должно быть лжи. Надо, чтобы наши жизни были открыты друг другу, чтобы мы ничего друг от друга не скрывали.

Мне было нечего терять, а приобрести я мог многое. Мы сидели в салоне с бокалом шампанского в руках. Следовало ли мне сейчас во всем ей признаться? Мне хотелось стать самим собой, но она — женщина высоких человеческих качеств, и я рисковал разрывом с ней.

— Франция прекрасна, — сказала она — Там, в Мениль-ле-Руа, у нас будет еще один дом.

И начала считать на пальцах:

— Один — Беверли-Хиллз, два — ранчо, три — Пальм-Спрингс, четыре — озеро Тахо, пять — Мениль-ле-Руа.

Я посмотрел на нее. Рассказать этой женщине про дядю Жана, про мою настоящую жизнь? Но ей требовался очаровательный шик, и моя судьба была опечатана.

Она поднялась с кресла:

— В семь утра мы позавтракаем вместе. Если передумаете, подсуньте записку под дверь, и я подольше поваляюсь в постели. Отсутствие записки будет означать свадьбу. Договорились? До свидания, Эрик. Спокойной вам ночи.

Я выбирал между легким поцелуем в приоткрытые губы и поцелуем в лоб. Нет, последнее показалось бы слишком отеческим. Я выбрал объятия щекой к щеке. Она была гладкой, в моих объятиях был Голливуд. В фильмах шестидесятых годов героиня всегда была хорошо причесана, даже попав в джунгли или в плен к пигмеям. Энджи была точно такой, словно сошла с экрана. Я почувствовал себя более чем когда-либо иностранцем. Если она не безумна, завтра я стану ее мужем. Я представил себе, как ее в смирительной рубашке из парашютного шелка уводят вежливые санитары. Но если эта женщина нормальна и выйдет за меня замуж, я окажусь в раю! Я вдруг стал дорожить ею, как собственной жизнью.

— Спокойной ночи, Энджи.

Дверь закрылась. Я долго простоял под душем, размышлял. А когда лег спать, то заснул с большим трудом. Ночь была короткой и полной снов.

Утром мы поздоровались с вежливым равнодушием, выпили кофе в салоне, а затем отправились в Сити-Холл. Служащая посмотрела мой паспорт и водительские права Энджи. Мы заполнили заявление, в котором под присягой сообщили, что мы свободны от всех супружеских обязательств. Служащая выписала нам разрешение на заключение брака. Энджи сказала мне, что ночью она позвонила Сину Сэндерсу и проинформировала его о своем решении выйти замуж. Тот должен был подготовить необходимые документы через нотариуса в Лас-Вегасе. Выйдя из Сити-Холла, мы отправились к этому нотариусу. Его контора представляла собой комнату на первом этаже с балконной дверью, выходившей прямо на тротуар. Сэндерс, видимо, продиктовал текст документов этому заспанному законнику, я подписал все бумаги, которые он мне представил. Я навсегда и безотзывно отказывался от состояния Энджи Фергюсон. В случае ее смерти или возможного развода я обязался полностью подчиниться ее воле, которую она укажет в завещании. Я чувствовал себя на удивление легко и несколько обманутым, но повторял себе, что мое поведение было элегантным и что в любом случае выбора у меня не было. Затем мы прибыли в веддинг чапел. Нас приветствовал хозяин с приличествовавшей случаю улыбкой. Улыбка была столь же радостной, как и мраморная плита.

— Мы были здесь вчера вечером, — сказала Энджи, — Мы хотели бы пожениться.

Он проверил документы и решил, что они соответствовали закону. Он пригласил нас в маленький зал, который помпезно назывался часовней. Подошел священнослужитель, застегивая на ходу свою куртку. Мы были первыми клиентами этого дня. Два наших свидетеля — уж не те ли самые, кого мы видели здесь вчера? — походили на героев музыкальной комедии. Священнослужитель спросил меня, хочу ли я взять в жены Энджи Фергюсон. Я ответил ему энергичным «да». Затем он спросил у Энджи, хочет ли она взять в мужья Эрика Ландлера. Она твердо произнесла «да». Мы обменялись одолженными нам кольцами, которые вернули при выходе. От вспышки фотоаппарата в глазах появились маленькие желтые квадраты. Фотограф спросил у нас адрес, на который можно прислать наши портреты. Затем нам вручили свидетельство о браке, и с этого момента я стал мужем богатой американки. На улице я задержался на грязном тротуаре и задумался. Как себя вести дальше? Поцеловать ее, поздравить? Решил поцеловать в лоб. Она отпрянула.

— Ладно, — сказала она — Дело сделано. Возвращаемся в отель, а оттуда едем в аэропорт. Я найму самолет-такси, и мы отпразднуем наш брак на ранчо.

Она чмокнула меня в щеку:

— Начинать всегда трудно, но мы будем счастливы!

Я представил себе дядю Жана. Если бы он только слышал, что я отправляюсь на самолете на ранчо моей жены…

В отеле Энджи спросила меня, не хочу ли я позвонить дяде, чтобы рассказать о нашей свадьбе. У меня появилось нехорошее чувство, что она читала мои мысли.

— Позже, я должен предупредить его осторожно. Для французов женитьба — дело очень серьезное. Дядю надо щадить в его-то возрасте.

Она обвила руками мою шею:

— Да, у вас там другой ритм жизни. Франция очаровательна, я предпочитаю ее Греции. Попытаемся же быть счастливыми, Эрик. Мы будем терпеливо строить наше будущее. А если не получится…

И с улыбкой добавила:

— Но я верю в то, что получится.

У меня начался испытательный срок. Меня могли прогнать, отправить во Францию, в прежнюю жизнь. Но словно бросая вызов, я решил прочно войти в жизнь Энджи. Я сделаю все, чтобы стать ценным работником на фирме и образцовым мужем. Безупречным в личной жизни, элегантным и вежливым работягой. Мне придется драться, добиваться профессионального и личного успеха. Перед зеленым огнем светофора можно переходить улицу, и я сказал себе: «За работу», — и поцеловал наследницу.

Около полудня мы приземлились на комфортабельную посадочную полосу неподалеку от ранчо. Я увидел большой белый дом, служебные постройки, по всей видимости конюшни. Ковбои разъезжали на лошадях. Для меня, выросшего в пробках парижанина, клиента маленьких кинотеатров, фаната Богарта[16] и любителя объявлений в газете «Либерасьон», это походило на телесериал. Здесь мы очутились непосредственно в атмосфере Саутфорка. Я стал опасаться за свой разум. Я бросил взгляд на Энджи. Она казалась еще более белокурой, чем обычно, была бледна и скрывала глаза за солнечными очками.

Самолет резко затормозил на блестевшей от солнца бетонной полосе. Нас ждал джип. Слуга-мексиканец вышел к нам навстречу и занялся нашим багажом, который выгрузил из грузового отсека пилот самолета. Мы сели в машину и спустя десять минут подъехали к открытым воротам «Золотого Дождя». Мы проехали по дороге, покрытой гравием, и остановились перед коренастым и приятным на вид домом. Я вышел из джипа, мои ноги и душа были словно налиты свинцом. Я задержался перед впечатляющим входом: неужели это все происходит со мной на самом деле?..

Энджи поцеловала меня:

— Я рада. Надеюсь, дом вам понравится.

Холл был шикарен. Большие блоки камня блестели, внутренняя лестница вела на площадку второго этажа, где должны были находиться комнаты. Навстречу нам вышла молодая женщина.

— Это Кармен, моя горничная. — сказала Энджи.

А затем повернулась к девушке.

— Кармен, это мой муж, мистер Ландлер.

— Добрый день, сеньор.

Она разглядывала меня с живым интересом.

— Эрик, — сказала Энджи, — пойдемте, я покажу вам нашу спальню. Это очень приятная комната. Если вы боитесь внезапно оказаться в постели с незнакомой женщиной, хоть она вам и жена, можете занять комнату по соседству.

Что она от меня ждала?

Комната Энджи была простенькой и шикарной, посредине стояла одна кровать, у окна находилось трюмо. В комнате были торшеры, глубокие кресла. За дверью — ванная комната.

— Взгляните…

За другой дверью была еще одна симпатичная комната.

Она потащила меня к окну, и я увидел равнину, на которой местами росли одинокие кусты. Впереди расстилалось свободное пространство до синевших вдали гор.

— Красиво, не правда ли? Как африканский пейзаж.

— Думайте обо мне, а не об Африке!

Я обнял ее и, бессознательно, захотел запустить руку под ее блузку.

— Слишком рано, — сказала она, нежно отстраняясь — Вы сказали: «Думайте обо мне, а не об Африке». Не надо больше повторять мне эту фразу. Вы и Африка связаны между собой в моем мозгу и в моих проектах.