Татьяна Соколова - На солнышке

— Ой, — запавшим голосом взвизгивает круглая старушка и делает два шага назад.

Только тут Федор открывает прищуренные глаза, моргает бессмысленно, вертит головой, вскакивает, задев сапогом кружку.

— Растудыт-твою, — хрипло кричит он и бежит к машине по ручью, ноги его скользят, они коротки и неловки, чавкает под ними снеговая вода, скачут из-под них густые радужные брызги.

Плита ползет вниз, куртка вжавшегося в ручей мальчишки никак не дается Федору в руки, но легка, будто Витьки там и нет. Так и не почувствовав Витькиной тяжести, Федор хватает за загривок будто пустую куртку и сильно швыряет в сторону.

А солнышко светит. И все наличное на этот полдневный час население барака уже не жмется на широкой плахе. Отступив в испуге назад, не тронулась с места кругленькая старушка, широко распахнуты ее бледно-голубые глаза. Длинная старуха стоит чуть впереди нее, раскрыв беззубый рот. Курящая, подняв опрокинутую кружку, выливает в себя оставшиеся капли, с кружкой идет к машине. Старик, размахивая поднятыми кулаками, сдернув шапку с головы и крепко матерясь, устремляется к кабине, из которой уже выскочил шофер. Учительница, в коротких ботиках, мелкими шажками, бегом, кинулась к отброшенному в сторону Витьке.

Сползшая плита помогла ручью пробить снеговую шугу и двинуться дальше. Вода зашумела, заиграла под солнцем, подхватила Витькино суденышко. Суденышко ловко огибает лежащего в ручье, у самой плиты, Федора, вертится на воде и несется в реку. А Федор, тяжело приподнявшись на дрожащих руках, изменившимся, без обычной хрипоты голосом, глядя вслед суденышку, произносит:

— Витька, засранец, я ведь тебе печеньев оставил, не все в брагу свалил.