Валерий Осинский - Гость

Что же тебе отписать про мое житье? Аня совсем осатанела. Гонит из дома, при детях честит меня на чем свет стоит. Говорит, если жизнь не нравится, уезжай в деревню. А я хозяйство продала и перед людьми совестно. Как скажу ей об этом, она шипит, что все деньги, что я привезла, ты пропил. А мыслимое ли дело дом, коров, хозяйство за год пропить? Я теперь кушаю отдельно от всех, и то, когда оставят. Сама боюсь к посуде прикасаться. Все из рук валится. Старая уже. Видно, действительно, зажилась, мешаю. Вот так, Боренька, дожила до восьмидесяти годов, а помереть теперь негде. И кляну себя, что послушалась тебя, подалась на посулы хорошей жизни и уехала из родных мест. А там, на худой край люди бы помогли. Но ты не подумай, я никого не виню. Теперь многие так живут. Сердитые, что денег мало. Мы сами так жили, помнишь? Не век же бедность мыкать.

Пишу, а сердце неспокойно. У наших гостей много бывает, да из наших никто, кроме Олега не работает. Еще Игорь инвалидность получает. Олег горб гнет, как ты когда–то на всех гнул. Свинью завели, кур. Да никто, кроме Олега же не смотрит за ними, а от людей похвалы получают. Отец их кормил, вырастил, а они его с землей стоптали, жена мужа своего продала, как Иуда Христа, засадила. Старуху сначала приветили, а потом обобрали. Я Аньке сказала, на чужом горбу в рай не въедешь. Я всю жизнь работала и добра нажила, а вы хапнули и удила закусили. Зря сказала. Аня вызверилась и со мной не говорит. От внуков защиты никакой. Как одни мы, так ласковые. А мать цыкнет, они в рот ей смотрят. А Аня обиду не прощает. Два раза вещи мои обшаривала. Деньги припрятанные ищет. Да нет у меня ничего. Все отдала, когда Игорь болел.

Страшно мне, Боренька. Соседи–то видят, как мы живем, и дела им нет. Каждый за себя. Сны мне дурные снятся. Возвращайся скорее, защити мать. А уж я тебя дождусь, не помру. Одной помирать страшно!»

Дальше было дописано пастой другого цвета:

«…На днях к Ане человек сватался, или еще зачем приходил. Но не выгорело у них ничего. Мужчина он солидный, в галстуке, по всему видать ученый. Он Аню–то сразу распознал. Зачем ему вертихвостка эта. Как в молодости была ею, так уж помрет с червоточиной. И никакими хитростями того не скроешь. Человек он хороший».

Аня перечитала еще раз о Верестове и хмыкнула. В квартире никого не было. Аня какое–то время сидела за столом, подперев кулаком подбородок. В комнате еще пахло старухой, едва уловимый застоявшийся запах залежалых вещей. Первым движением Аниной души было привычное возмущение на любое слово свекрови. Но что ж возмущаться покойницей? Ане показалось странным: человека нет, а вещи, письма и запах человека остались. Потом это прошло. Письмо Аня решила мужу не отсылать.

В разгар хлопот по похоронам Скачук вернул деньги, оставил их на холодильнике. О Верестове Аня подумала, что так и должен поступать порядочный человек, если дело не выгорело.