Ольга Эрлер - Я и мои (бывшие) подруги

Итак, душ, полуодетая, живот, о котором я упоминала. Миома отвечает в лучшем случае за треть его фантастического увеличения. Видите, какая я самокритичная. Две трети я наела сама, люблю сладкое и шоколад, тем более что в нем открыли гормон счастья, это немного успокоило мою совесть обжоры и лентяйки. Пару лет назад живот вырос и сильно изменил мой силуэт, и, кроме того, потерял способность втягиваться. А это для женщины существенная потеря. До сорока лет я держала свой девичий вес, а потом начала поправляться — в год по килограмму. Ох, уж эти сорок лет! С сегодня на завтра, то есть буквально с первого на второе марта энного года мое здоровье и внешний вид покатились под откос. Больше всего меня поразила моментальность этой жестокой метаморфозы. Я стала уставать просто так, без всяких причин, плохо себя чувствовать, по-другому болеть.

Смешно сказать, но элементарная простуда превратилась в серьезную болезнь с вовлечением в воспалительный процесс всех органов дыхательной системы.

Теперь я простужаюсь так: все начинается с сильнейших болей в горле, как при ангине, которой я не болела с десятилетнего возраста. К ним присоединяются всемирные потопы из носа, сам он утрачивает свою физиологическую функцию и торчит только для «красоты». То есть для уродства, потому что распухает и краснеет. Дыши, чем знаешь, спасайся, как можешь. То же происходит и с глазами, залитыми конъюнктивитными слезами, — похлеще, чем у Ярославны в Путивле — ни почитать, ни ТВ посмотреть, никакой отрады болящему. И это невзирая на все меры профилактики и лечения: горы витаминов и гриппостата, вдыхание паров горячей картошки, которое ничего не дает, кроме расширения пор, что само по себе не плохо, но все-таки второстепенно, когда нечем дышать.

Даже раскладывание чеснока по всему дому для борьбы с вирусами и литры горячего молока с медом ничего не меняют. Насморк превратился в серьезное заболевание.

Что же будет, если меня, не дай бог, посетит настоящее тяжелое заболевание? Что случилось с моим иммунитетом с первого на второе марта энного года, когда мне стукнуло — вот он, богатый и могучий — сорок лет? Он покинул меня вместе со второй молодостью и стройной фигурой.

Вернитесь, любимые, я все прощу!

Но назад, к животу. Миома размером с грейпфрут.

Матка увеличена как на четвертом месяце беременности.

Плюс жирок сверху такой гла-а-аденький, эдакая перинка-одеялко. Раньше живот состоял из двух частей — выше и ниже талии, как у всех женщин. А теперь стал сплошным, как у мужчин, и толстым. Женщины меня поймут — это непроходящая печаль. Проснулся задний ум — какая же я была глупая и не ценила свою идеальную фигуру и вес. Все выискивала недостатки и проблемные зонки. Вот, получай теперь свою зонищу. Брюки, которые сейчас я могу носить только стоя и только на вдохе, я носила раньше с поясом — спадали. Где то время? Раньше, когда я загорала на спине, живот проваливался и прилипал к позвоночнику. Выпиравшие кости бедер казались крутыми берегами над Амуром, через который впору было перебрасывать мост.

Сейчас даже если лежу, на мне сопка Маньчжурии, кости куда-то делись. Так и хочется воскликнуть — кому они мешали? У меня все как у Маяковского, не зря я его люблю.

У него не любовийка, а любовище, у меня не миомка, а миомище. Но! Я себя люблю. А, следовательно, и все, что во мне. Если есть, значит, так надо. Во всем есть смысл, даже если мы его не видим. В том числе в доброкачественном новообразовании, которое хочет мне что-то сказать, а что — я постараюсь понять с помощью этого писания.

Письмотерапии? Спасибо, что образование не злокачественное: тогда бы я писала совсем другое произведение.

Остановимся на модной мысли о необходимости любить себя. Хорошо, что она постепенно вытесняет из умов женщин утверждение о скромности, их, якобы, украшающей. Дело в том, что прекрасное слово скромность часто невольно путают со стеснительностью и неуверенностью.

Какие странные слова-оборотни: самоуверенность — уверенность в себе. «Сам» стоит то перед, то после «уверенности», и от этого смысл полностью меняется! В языке той страны, в которой я сейчас живу, нет двух противоположных понятий: хорошего — «уверенность в себе» и плохого — «самоуверенность». А раз нет в языке, то нет и в умах людей. Эти понятия слились и приобрели единственное, положительное, значение. Когда я с этим столкнулась, я довольно долго удивлялась, не соглашалась, сопротивлялась, как сопротивляешься поначалу всему непонятному и новому. Но в итоге мне пришлось пересмотреть и изменить свои взгляды.

Нечего прикрываться скромностью, если ты просто-напросто закомплексованный, неуверенный в себе человек.

А уверенным быть надо, потому что это хорошо и правильно, и оставим демагогию и политкорректность! Себя надо любить, если хочешь, чтоб тебя все любили. А будешь любить себя, полюбишь и других. Как же ложно понятая скромность отягощает нашу жизнь, навязывает комплексы, гирей весит на ноге, мешая жить и развиваться. Да, некрасиво быть самовлюбленной эгоисткой и выскочкой.

Но жаться и прибедняться, не верить в свои силы тоже глупо. Глупо, а не скромно. Это я говорю не только вам, милые сестры, но и себе, так как сама еще не изжила сей порок воспитания. Надеюсь, что для молодого поколения (пусть это и звучит так, как будто мне восемьдесят семь лет) эта мысль стала общим местом, понятным и без моих увещеваний.

А почему я вообще начала про эту скромность? Ну, начала и начала. Ведь ничего «просто так» не приходит в голову. Значит, надо было об этом сказать. В моем повествовании я еще вернусь к стеснительности в главе о скромной девушке Ане.

Теперь же мне хочется поговорить о человеке, не страдающем мучительной скромностью, не отягощенном явными комплексами, а наоборот — полном прекрасных и поучительных достоинств — моей (бывшей) подруге Ире. А так как всем душевным движениям следует давать волю — начнем этот разговор!

Глава 2

Ира

Ира пришла в нашу школу в классе пятом, и я полюбила ее раз и навсегда. Мы подружились, как могут подружиться девочки в лучшем девчачьем возрасте. С ней у меня связаны воспоминания о трудовом лагере, из которого мы — безрассудные — бегали на реку-текучку с сильным течением и опасными водоворотами. Мы переплывали ее — один раз я чуть не утонула! — и оказывались на острове, утопающем в живописных кудрявых ивах, казавшимися с берега зеленым взбитым кремом. Для нас остров был населен сказочными существами и назывался «островом красавиц». По моей детской терминологии он был первым чудом из четырех «чудес», важнейших вех моего детства. Вторым чудом был лошадиный вечер — поход с классом на природу с ночевкой в палатках и приход, как исполнение невысказанной мечты, белой лошади, на которую я взобралась вне себя от счастья. До сих пор помню, как грела и успокаивала его шерсть мои дрожащие от страха и гордости ноги.

Наши тайны и радости, наша детская романтика, давно ушедший и изрядно забытый мир. Хотя, забытый он, возможно, только для меня с моей катастрофически плохой памятью. Например, что было третьим и четвертым чудом, я совершенно не помню, но точно знаю, что их было четыре.

Помню поездку с классом в зимние горные Лаганаки. Мы жили в общей спальне, вечером вместе с аппетитом съедали взятую из дома еду, болтали полночи напролет. Чувствую холод на следующий день, вижу необыкновенно красивые заснеженные окрестности, черные силуэты крючковато-ажурных деревьев на фоне снега. Ранние зимние сумерки, ледяная вода ручья, которую я, конечно же, испила и околдовалась ею. «Охотники на снегу». — не даром эта картина осталась с детства и до сих пор моей самой любимой. Там тоже снег, черные стволы деревьев, галки, мороз, синий вечер и атмосфера, в которой мне дышится лучше всего. Эту картину я впервые увидела в книге по искусству из домашней библиотеки, а потом в фильме Тарковского «Солярис». Помните, висела у них на станции. А музыку при этом помните? Бах, хоральная прелюдия фа минор, орган. Мороз по коже до сих пор от одного воспоминания.

Ах, какое же впечатление произвел на меня этот фильм, когда я посмотрела его впервые лет в тринадцать! Я ничегошеньки не поняла, но настоящее искусство действует напрямую на подсознание, минуя разум. Вот и подействовало. На долгие годы этот фильм оставался моим любимым. Помню, моя подруга Валя, о которой речь впереди, меня чуть не под руки из кино вывела, всю в слезах, в полнейшем смятении.

Помню, учительница по домоводству — трусы, фартук, юбка, все из одной ткани — рассказывала нам о типах женской фигуры. Самая лучшая из них, как сейчас помню — так называемая перегибистая: грудь вперед, попа назад. Намеков на грудь у нас тогда еще у всех не было и в помине, а попы были. С ними рождаются. Ира с энтузиазмом восприняла новое знание и долгое время вырабатывала у себя эту самую перегибистую фигуру. Вижу картину перед глазами: она у доски, бойко и многословно объясняет решение теоремы, в белой рубашке и серой юбке в складку с оттопыренной на максимально возможное расстояние попой. Честно сказать, когда попа не уравновешивалась пышной грудью, эта идеальная перегибистая фигура выглядела смешно. С переходом в комсомольский возраст попа вернулась на свое, предусмотренное природой, место, грудь появилась, но не такая пышная, как у той же Вали. А Ира превратилась в прелестную девочку — тростиночку с мальчуковой фигурой, идеальной для любой одежды. Такой же изящной, грациозной пацанкой она остается и до сих пор, и четыре беременности не превратили ее в типичную тетку — мать семейства.