Ирина Комиссарова - Школа. Остаться в живых (сборник)

— Ой, а мы Леночке новое платье (юбку, брючки, кофточку…) купили. А ей не нравится. Ты не померяешь? А она со стороны глянет — какое оно красивое.

Вот я дууура! Хвать платье, и ну его примерять. А то, что Ленка грустная становится, а мамаша ее победоносно глазом сверкает, я не замечаю. Кручусь перед зеркалом, как дууура. Тварь я. У Ленки шея короткая, талии нет и бедра тяжелые. А мамаша ее тоже тварь коварная. Типа посмотри, доченька, какая ты уродина. И ведь от ее диет шея ни фига не вытянется, и вообще Ленка симпатичная девчонка. Ей просто одеваться по-другому надо. Но у кого кошелек, тот гардероб и заказывает. А я — тварь. Надо перед Ленкой извиниться. Нет! Если я извиняться начну, еще тупее получится. Просто больше никогда не буду мерить ее шмотки. Слово даю!

На следующее утро.

Килька снова не пошел в школу. Классная спросила, что с ним. Что ей ответить? Правду? И что она сделает? Родителей вызовет? Нормально — отец с него три шкуры спустит. Скажет, сам виноват. Слабак. Не мой сын. Он Кильку здорово давит своим авторитетом. Коммандоса выращивает. А Килька не такой. Он не чахлый, конечно. Но не боец по характеру. Все свободное время в игры рубится. Монстров мочит.

— С тебя оформление актового зала. — Классная уже забыла про Кильку.

Я выторговала три дня и двух помогайцев в придачу. Все-таки 23 февраля. И кто придумал этот праздник? Он реально дурацкий! А главное — он ДО 8 марта. И поэтому вечная проблема — кто, кому и что будет дарить.

— Девчонки, давайте скинемся, а? — настаивала Мурзик.

— Хорошее предложение; а по сколько? Если подарки получатся дорогие, пацанам будет хреново. Их меньше, чем нас.

— Ой, только не надо мне лапшу на ухи вешать! Они нам по открытке и по цветочку каждый год дарят. Я эти тюльпанчики квелые уже заранее ненавижу.

Мурзик нервничала. Наверняка хотела в этом году обратить на себя чье-то внимание. Она вообще в последнее время сама не своя. Точно в кого-то втрескалась. Интересно — в кого?

Несколько дней спустя.

В общем, так получилось — я три дня Кильку не видела. А потом простудилась зверски. Недели на две. Это все из-за носа разбитого. Он теперь слабый стал, вот и ловит всякую инфекцию, зараза.

Лежу. Болею. Мама на работе. А мне чаю с лимоном вдруг захотелось. Завернулась в одеяло и потопала на кухню. А там папа. В одних трусах перед открытой форточкой. Дышит полной грудью.

— Ты чего, закаляешься? — предположила я.

— Черт! — Папа заметался по кухне.

— На больняк собрался?

— Ну да. Я тоже отдохнуть хочу.

— Ты не отдохнуть хочешь. Ты помереть собрался. Дурак ты, хоть и мой папа.

Он был счастлив, когда мама обнаружила на его градуснике тридцать восемь и две. Наверное, у него на работе какие-то проблемы. Или просто захотелось, чтоб вокруг него скакали и фруктами пичкали. Так и вышло. А на меня теперь — ноль внимания. У меня температура меньше, и я почти здорова.

Пока мы с папой болели, я ему нечаянно выболтала все Килькины секреты.

— Надо парню помочь, — громко сморкаясь, решил папа.

Оделся потеплее и пошел встречать Кильку. Часа два прождал. Встретил маму; она умилилась тому, что он по ней так соскучился.

— Не было ни Кильки твоего, ни нариков, — шепнул мне папа.

После болезни.

Пропущенные уроки вышли мне боком. Теперь надо было догонять класс. Мишаня помогал, как мог, сделав за меня всю домашку. Кильки в школе не было, и я решилась сходить к нему в гости. Типа проведать.

— Он болен, — сухо рявкнул Килькин отец и попытался захлопнуть дверь перед моим носом.

— Я знаю, что он на больняке. Мне в школе сказали. Я ему домашку принесла. Вы все-таки меня пропустите, а? — как можно вежливее попросила я.

Лучше бы он меня выгнал. Вид прикованного к батарее Кильки меня просто потряс. Напрочь. У него лицо было как у зомбяка. Зеленое. Правда! И трясся он капитально. А когда меня увидел — подвывать начал. Как собака больная.

— Ну как тебе зрелище? Может, ты мне объяснишь, как такое могло случиться с МОИМ сыном?

— А только с вашим и могло, — нечаянно брякнула я и тут же пожалела, что не родилась немой.

Когда у Килькиного отца прошло желание меня урыть, он затолкал меня на кухню для серьезного разговора. Классная у них квартира, лучше нашей. Особенно пол здоровский, из натурального дерева незнакомой породы.

— Хватит посуду рассматривать, не в музее, — Килькин отец нехорошо так на меня поглядел.

Правда, я даже испугалась немного.

— Отучайся шарить глазами по чужому имуществу. А то мало ли что…

— Типа их обворуют, а подумают на меня? — догадалась я. — Так на кой фиг выставки делать? Ведь ясное дело — вам своими сокровищами похвастать охота.

Килькин отец пристально на меня уставился. Хотел гадость сказать, но передумал.

— И почему ЭТО могло случиться именно с моим сыном?

Пришлось заложить Кильку по всем статьям. И про уродов этих в подъезде. И про его страх перед отцом. Только это не страх вовсе, а что-то другое. Я просто названия не знаю.

— Он сам никогда наркоту пробовать не будет. И они это просекли. Но он гордый у вас. Ему признаться в слабости — как повеситься. Значит, вы во всем сами и виноваты, — мрачно подытожила я.

— Мать в больнице лежит. Этот ушлепок ее с монстром из игрушки перепутал и топором пытался зарубить. Видала, какие у нас теперь двери? Его рук дело.

— А что с матерью?

— Срыв. Нервный. И синяки.

— Могло быть хуже, — успокоила я.

Через пару дней.

На переменке какая-то малолетняя тварь устроила дымовуху. Неужели и мы в первых классах были такими придурками? Мальчишек тут же пробило на ностальгию.

— А ты помнишь, как мы училке тапки приклеили?

— А я бомбочки на физре кидал!

— А как мы все под парты залезли и мычали…

— Вот идиоты!

Действительно — идиоты.

— А когда мы с Юриком в ваш класс перешли, вы в столовке в нас коржиками молочными кидались, — вдруг вспомнил Денис.

Все молчат. Стыдно, однако, хотя меня там не было.

— А в кого попали? — спрашиваю я.

— В него. Смешно? Я выше на голову, а попали в него.

Юрик злобно молчит, делая безразличное лицо. Он все прекрасно помнит. Он вообще злопамятный.

— Ну а вы что? Трудно было тоже кинуть?

— Трудно. Коржики сначала купить нужно, а вы удрали сразу…

Это уже не детские шалости. Это — жлобство. С нашей стороны. Нам немного стыдно.

Среди моих «подвигов» — пение непотребных песен во время демонстрации в честь Дня города. И сочинение про короля Лира. Которого я обозвала жадиной-говядиной, потому что он захотел приготовить яичницу, не разбив яиц. Ну, вы сами посудите — здорово мужик придумал. Я типа, отдаю вам, доченьки, по куску королевства, но буду ползать к вам в гости и проверять, как вы им руководите. Получается, вроде оно как было его, так и осталось. Это как мамина родственница. Сначала подарит, а потом постоянно спрашивает:

— А где та картиночка, которую я вам в тот раз подарила?

Или:

— А вы что МОЕЙ кофеваркой не пользуетесь?

Хотя это я зря. Тетка просто с придурью, а король Лир — намного серьезнее. Эгоист он и жулик, я вам точно говорю. Кроме учительницы по литре, никто полета моей мысли не заценил. Да и она посоветовала больше таких сочинений не писать и свободными темами не баловаться. Лучше брать проверенные темы. Там, где надо побольше цитат выучить и пару-тройку чужих авторитетных мнений. И ни в коем случае — ни одной собственной мысли.

— Кто ты такая, чтобы судить о великих произведениях?

— Я — читатель.

— Вот и молчи в тряпочку…

Получается, я ничего выдающегося не сотворила. А пора бы. А то школа закончится, и я ничего не успею.

— Давайте Черепашку-слизня доведем, а?

— И чем она тебя так задолбала?

Никто в классе не понимает моей упертой ненависти к Черепашке. Она никогда не вступает в откровенную конфронтацию. Вежливая. Ханжа. Пытается своими намеками показать, какие мы все недоумки. В ее ведении — наше поступление в институт. Она поддерживает какие-то тайные связи школы с подготовительными курсами и еще что-то там важное мутит.

— Если вы сейчас не получите нужных знаний — опозорите нас перед Университетом.

Черепашке нравится это слово «Университет». А мои предки говорят — в городе только один настоящий универ, со стародавних времен.

— Вопрос можно?

— Спрашивай. — На меня смотрят неодобрительно, но с кривой, всепонимающей улыбочкой.

— А почему все, кто поступили, говорят, что на первом курсе им сказали: «Забудьте все, чему вас учили в школе»? И целый год знания до нужного уровня подтягивают. И еще — что вы нас разучили самостоятельно думать…

— Кто ИМЕННО сказал тебе такую чушь?

По ее голосу сразу ясно, что признаваться никак нельзя. Найдет и обезвредит.