Марио Льоса - Литума в Андах

– Скажите, сеньор, – обратился он к стоявшему рядом человеку в пончо, но тут же на него рявкнули: «Молчать!» Нет уж, пожалуй, лучше сейчас не раскрывать рта. Будет удобный момент, и он объяснит им, кто они такие и почему оказались здесь. Petite Michиle стиснула ему руку, сквозь рукав толстой куртки он почувствовал ее ногти. У кого-то – у него? – стучали зубы.

Люди, остановившие автобус, обменивались скупыми словами. Они окружили автобус со всех сторон, их было много, человек двадцать-тридцать, а может, и больше. Чего они ждут? В прыгающем свете фонарей Альбер и petite Michиle разглядели, что среди них есть женщины. Лица некоторых женщин тоже были скрыты пасамонтаньями. Все женщины были вооружены: одни держали в руках огнестрельное оружие, другие – мачете и палки. И все они были молодые.

Из темноты прозвучала новая команда, которую Альбер не понял. Пассажиры автобуса начали выворачивать карманы, вытряхивать сумки, предъявлять документы, удостоверения. Альбер и petite Michиle тоже достали документы, которые хранили в сумках на поясе. Petite Michиle дрожала все сильнее, но он, не желая раздражать этих людей, не решался успокоить ее, сказать, что, как только откроют их паспорта и увидят, что перед ними французские туристы, они окажутся в безопасности. Возможно, им придется расстаться с долларами. К счастью, их немного. А чеки travellers надежно спрятаны в двойном ремне Альбера, если немного повезет – их не найдут.

Трое из задержавших автобус стали собирать документы, проходя между ставшими в два ряда пассажирами. Когда очередь дошла до Альбера, он протянул два паспорта девушке с карабином на плечевом ремне и, старательно выговаривая слова, сказал:

– Мы есть французские туристы. Я не говорить по-испански, сеньорита.

– Молчать! – завизжала она, выхватывая из его рук документы. У нее был совсем детский голос. Но резкий и злобный. – Заткнись, ты!

Альбер подумал, как чисто, как спокойно там, вверху, в этом бездонном, усеянном звездами небе, как непохоже на нарастающую напряженность здесь, внизу. Страх прошел. Когда все станет воспоминанием, когда все будет уже сто раз рассказано и пересказано приятелям в бистро и ученикам в его школе в Коньяке, он как-нибудь спросит у petite Michиle: «Так все-таки правильно я сделал, что предпочел автобус самолету? Ведь если бы мы не поехали, а полетели, мы лишились бы самого интересного приключения в нашем путешествии».

С полдюжины человек, вооруженных автоматами, остались охранять пленников. Они настойчиво направляли свет своих фонарей прямо в глаза пассажирам. Остальные совещались о чем-то в стороне. Альбер решил, что они обсуждают документы, которые до этого внимательно изучали. Все ли они умеют читать? Когда они поймут, что мы нездешние, что мы бедные французские туристы, путешествующие с рюкзаком за плечами в рейсовых автобусах, они извинятся перед нами. Холод пробирал до костей. Он обнял petite Michиle и вдруг подумал: «А тот, в посольстве, был прав. Надо было лететь самолетом. Когда можно будет разговаривать, попрошу у нее прощения».

Минуты казались часами. Несколько раз он едва не терял сознание от холода и усталости. Когда пассажиры начали усаживаться на землю, они с petite Michиle последовали их примеру и тоже сели, плечо к плечу. Они не говорили ни слова, только прижимались теснее, стараясь согреть друг друга. Наконец вернулись люди, проверявшие документы, и начали одного за другим поднимать пассажиров, всматривались в лица, слепили глаза фонарями, подталкивали к автобусу. Светало. Синяя полоска высветила зубчатый силуэт Кордильеры, petite Michиle сидела так тихо, что казалось, она спит. Но глаза ее оставались широко открытыми. Альбер с трудом встал на ноги, слыша, как хрустят суставы, a petite Michиle ему пришлось поднимать за руку. Тело его одеревенело, голова была тяжелой, ноги сводила судорога, и он подумал, что у нее, должно быть, опять начался приступ высотной болезни, которая так мучила ее в первые часы подъема в горы. Пассажиры, став в затылок друг другу, уже поднимались в автобус. Когда подошла их очередь, двое в шлемах, стоявшие у дверей, уперли им в грудь автоматы и жестом приказали отойти в сторону.

– Но почему? – запротестовал Альбер. – Мы французские туристы.

Один из этих людей угрожающе шагнул к Альберу и, приблизив вплотную лицо, прорычал:

– Молчать! Заткнись!

– Он не говорит по-испански! – закричала petite Michиle. – Туристе! Туристо!

Их тут же окружили, связали руки, отделили от остальных пассажиров. И не успели они опомниться, мотор закашлял, зачихал, громоздкий кузов качнулся, потом мотор загудел ровно, автобус тронулся с места и затрясся по ухабистой дороге, теряющейся в просторах андского высокогорья.

– Но что мы сделали? – Petite Michиle говорила по-французски. – И что они собираются делать с нами?

– Потребуют за нас выкуп у посольства, – пробормотал Альбер.

– А этого оставили здесь не ради выкупа, смотри. – Petite Michиle не казалась больше испуганной, скорее взвинченной, негодующей.

Вместе с ними задержали еще одного пассажира, невысокого толстяка. Альбер узнал его по тоненьким – в ниточку – усам. Его место было в первом ряду, он всю дорогу непрерывно курил и время от времени наклонялся вперед и что-то говорил водителю. Сейчас он отчаянно жестикулировал, тряс головой, просил о чем-то. Его окружили. Альбер и petite Michиle остались одни.

– Ты видишь у них камни? – Ее голос дрожал. – Видишь? Видишь?

Дневной свет быстро разливался над плоскогорьем, все более отчетливо обрисовывая фигуры и лица. Это были бедные люди, совсем молодые, а среди них подростки и даже дети. Вооруженные автоматами, револьверами, мачете, палками и просто камнями. Толстяк в шляпе упал на колени и, сложив пальцы крестом, клялся в чем-то, обратив лицо к небу. Но вот круг сомкнулся – и он исчез из виду. Слышались только его мольбы и крики. Сгрудившиеся вокруг люди толкались, подзадоривали друг друга, протискивались внутрь круга, и вот уже взметнулись вверх руки, сжимавшие камни, взметнулись и опустились, снова взметнулись и снова опустились…

– Мы французы, – сказала petite Michиle.

– Не делайте этого, сеньор! – закричал Альбер. – Мы французские туристы, сеньор!

Да, они были почти дети. Но с холодными лицами, жесткими, как их охоты*, твердыми, как камни в их шершавых руках, которые они обрушили на Альбера и petite Michиle.

* Охоты – вид индейских сандалий (кечуа).

– Убейте нас сразу! – крикнул Альбер по-французски, обнимая petite Michиle и пытаясь загородить ее от безжалостных рук. – Мы ведь тоже молодые, сеньор! Сеньор!

– Когда я услышал, что этот тип стал избивать ее и она заплакала, у меня мурашки пошли по коже, – сказал Томас. – Все как и в прошлый раз, подумал я, все как в Пукальпе. Везет же тебе как утопленнику.

Литума заметил, что Томаса Карреньо трясет от одного воспоминания о той ночи, он весь горит, заново переживая случившееся.

Кажется, даже забыл, что он не один, что его слушают.

– Когда мой крестный в первый раз послал меня охранять Борова, я чуть не лопнул от гордости, – немного успокоившись, снова заговорил парень. – Еще бы. Быть рядом с такой важной шишкой, сопровождать его в сельву. Но в первый раз была та страшная ночь в Пукальпе, а теперь то же самое начиналось в Тинго-Марии.

– Ты еще не нюхал настоящей жизни, не знаешь, что она полна дерьма, – заметил Литума. – Ты прямо как с луны свалился, Томасито.

– Я знаю жизнь, но все равно от этого садизма мне стало не по себе. Меня, черт возьми, воротит от таких вещей. Я их не понимаю. И я пришел в такое бешенство – даже вспомнить страшно. Ведь он был хуже зверя. Тогда-то я и понял, почему его прозвали Боровом.

Раздался удар, женщина завизжала. Он ее берет и в это же самое время бьет. Литума прикрыл глаза и постарался представить ее. Пухленькая, фигуристая, с круглыми грудями. Этот тип – важная шишка – поставил ее на колени, берет сзади и одновременно охаживает ремнем, да так, что на спине остаются багровые полосы.

– Не знаю, кто в тот момент был мне противнее – он или она. Чего только не делают за деньги, думал я.

– Так и ты там был за деньги, разве не так? Охранял Борова, пока он развлекался – вытрясал душу из этой шлюшки.

– Не называйте ее так, господин капрал, даже если она и впрямь была шлюшкой.

– Да это просто к слову пришлось, – примирительно сказал Литума.

Парень яростно отмахнулся от мошкары. Была уже глубокая ночь. Жара не спадала, вокруг тихо шелестели деревья. На небе не было луны. Вдали, среди холмов и перелесков, можно было различить маслянистые огни Тинго-Марии. Дом стоял в пустынном месте, метрах в ста от шоссе, связывающего Агуатию с Пукальпой, его тонкие перегородки и стены свободно пропускали голоса и шумы. Он снова услышал свистящий удар и вскрик женщины.

– Хватит, папочка, – умоляла женщина задыхающимся голосом. – Не бей меня больше!

Карреньо почудилось, что Боров засмеялся тем же самодовольным смехом, который он уже слышал в прошлый раз в Пукальпе.