Филиппа Грегори - Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса

Ознакомительный фрагмент

— Прости его, Господи! — воскликнул архиепископ.

У меня перехватило дыхание; я даже невольно тихонько охнула. Лорд Франсис Ловелл был другом детства Ричарда, его ближайшим соратником, и при Босуорте он сражался вместе с ним. А когда Ричард пал в бою, лорд Франсис укрылся в святом убежище. Я знала, что выйти оттуда он мог, лишь имея на то вескую причину. Я знала, что он отнюдь не дурак и никогда бы не ринулся в атаку, понимая, что это бессмысленно, не стал бы поднимать свое боевое знамя, не имея мощной поддержки. А значит, такая поддержка наверняка у него была; значит, существовал тайный круг людей, которые были известны только друг другу и ждали подходящего момента — например, когда Генрих покинет относительно безопасный Лондон, — чтобы тут же бросить ему вызов. И они, разумеется, не стали бы поднимать мятеж, если бы у них не было на примете… другого короля! Значит, такой человек у них имелся! Человек, который с полным правом мог заменить на троне Генриха Тюдора…

Королева-мать гневно сверкнула глазами в мою сторону, словно и я уже пылала огнем мятежа, словно и во мне она уже углядела явные признаки предательства — этакую каинову печать у меня на лбу.

— Как лиса, нет, как дворовый пес! — с презрением повторила она. — Разве не так его называли? «Верный пес Ловелл»? Вот он и выскочил из своей будки, точно дворовая шавка, да еще и вызов моему сыну бросить осмелился! Генрих безумно всем этим огорчен. И меня с ним рядом нет! Его это предательство просто потрясло!

— Благослови, Господи, нашего короля, — прошептал архиепископ, касаясь золотого распятия, свисавшего с его пояса на жемчужных четках.

Моя мать изобразила самую искреннюю озабоченность и с некоторым недоверием спросила:

— Неужели Франсису Ловеллу удалось собрать целую армию?

— Он еще об этом пожалеет! — пообещала миледи. — И он, и Томас Стаффорд, который с ним заодно. Они оба очень сильно пожалеют, что осмелились бросить вызов миролюбию и величию моего сына. Сам Господь привел Генриха в Англию. Бунт против моего сына — это восстание против воли Господней. Они оба — еретики и предатели!

— Значит, и Томас Стаффорд тоже? — сочувственно проворковала моя мать. — Стаффорд тоже взялся за оружие?

— Да, а также его братец! Вот уж у кого лживая душонка! Предатели! Все они предатели!

— Неужели и Хэмфри Стаффорд? — негромко воскликнула моя мать. — Боже мой! Значит, они объединились и сумели собрать достаточно большое войско? Надо же, сыновья такой знатной семьи![30] Но я полагаю, его милость король дал им должный отпор и, выступив во главе своего войска, разбил их наголову?

— Нет, нет! — Леди Маргарет с раздражением отмахнулась от последнего вопроса, словно пытаясь прогнать его дрожащей рукой, дабы никто не смог усомниться в храбрости и мужестве ее сына, даже если тот на самом деле прятался в Линкольншире, предоставив другим сражаться с повстанцами. — Зачем же ему самому воевать с мятежниками? Это абсолютно лишено смысла. И я, разумеется, просила его в письме ни во что не вмешиваться. Во главе его войска стоит Джаспер Тюдор. Кстати, им с Генрихом удалось собрать многотысячную армию. И король милостиво обещал прощение всем, кто сдастся добровольно. Из его письма я узнала, что они продолжают преследовать повстанцев и те отступают на север, к Мидлхему.

Это был любимый замок Ричарда; там прошло его детство. Жители всех северных графств хорошо знали Франсиса Ловелла, закадычного друга Ричарда и участника всех его мальчишеских забав, а потому в этих краях наверняка многие поспешили присоединиться к мятежникам. А самому Ловеллу был там знаком каждый куст, так что он прекрасно знал, где лучше устроить засаду или спрятаться от врага.

— Боже мой, — спокойно заметила моя мать, — нам бы всем следовало помолиться за нашего короля.

Королева-мать, разумеется, тут же с облегчением ухватилась за это предложение:

— Разумеется! И после обеда мы все отправимся в часовню. Вы совершенно правы, моя дорогая. И я, пожалуй, закажу особую мессу. — Она кивнула архиепископу, который поклонился и вышел с таким видом, словно готов был разбудить для этого самого Господа Бога.

Услышав слова миледи, моя кузина Мэгги нервно поерзала на стуле, отлично зная, что «особая месса», которую королева-мать намеревалась заказать во спасение сына, продлится не менее двух часов. Разумеется, леди Маргарет тут же это заметила и бросила на девочку гневный взгляд.

— Похоже, некоторые грешники и глупцы до сих пор поддерживают Йорков, потерпевших столь сокрушительное поражение, — сказала она. — А ведь с Йорками покончено навсегда, ибо все их наследники мертвы.

Никто не стал в эту минуту напоминать миледи, что наш кузен де ла Поль, прямой наследник Йорков, вполне жив и даже присягнул Генриху на верность; жив был и брат Мэгги, Эдвард Уорик, тоже прямой наследник нашего Дома. Пока что Эдварду ничто не грозило — он находился в детской вместе с моими младшими сестрами; но после слов миледи Мэгги так и застыла, боясь оторвать свой взгляд от досок пола и носков собственных туфелек. Однако она, естественно, не проронила ни слова.

Моя мать встала и изящной походкой направилась к двери, на минутку как бы невзначай остановившись и заслонив собой Мэгги от разгневанной королевы-матери.

— Я сейчас схожу за молитвенником и четками, — сказала она. — Не угодно ли вам, ваша милость, чтобы я захватила и ваш требник?

Леди Маргарет тут же опомнилась и милостиво ей улыбнулась.

— Да, да, благодарю вас, — сказала она. — И пригласите в часовню хор. Да скажите всем, чтобы тоже взяли с собой четки. Сразу после обеда мы направимся в часовню.

Пока мы молились, я пыталась представить себе, что происходит там, на Великой Северной Дороге, в Йоркшире, близ замка Мидлхем. К сожалению, я не обладала таким даром предвидения, как моя мать, и могла лишь гадать. Если Ловеллу удастся проникнуть в замок, то за его мощными стенами он сможет продержаться месяцы, а то и годы. А если весь Север восстанет и присоединится к нему, то армия мятежников превзойдет численностью даже королевское войско, которым командует Джаспер Тюдор. Северяне всегда были надежными сторонниками Дома Йорков.[31] В Мидлхеме Ричарда любили как доброго господина, и алтарь в тамошней часовне всегда украшали белые розы. Я искоса глянула на мать. В данный момент она являла собой символ преданности Богу — коленопреклоненная, глаза закрыты, лицо обернуто к небесам; падавший на нее луч света подчеркивал ее спокойствие, даже безмятежность; она была прекрасна и похожа на бессмертного ангела, задумавшегося над грехами простых смертных.

— Ты знала об этом? — шепотом спросила я у матери, еще ниже склонив голову и быстро перебирая бусины четок.

Она даже глаз не открыла, даже головы не повернула, лишь губы ее шевельнулись, словно она повторяла про себя слова молитвы.

— Кое-что, — услышала я. — Сэр Франсис прислал мне весточку.

— Они за нас сражаются?

— Конечно.

— И как ты думаешь, они победят?

Мимолетная улыбка скользнула по неподвижному лицу.

— Возможно. Впрочем, одно я знаю совершенно точно.

— Что же?

— Они до полусмерти напугали Тюдоров. Ты видела лицо Маргарет? Ты видела лицо ее дружка-архиепископа, когда он выбежал из зала?

Вестминстерский дворец, Лондон. Май, 1486 год

Я поняла, что на улицах Лондона беспорядки, по громкому скрипу внешних ворот Вестминстера — обычно требовалось несколько десятков человек, чтобы их закрыть и запереть, — и громоподобному грохоту, свидетельствовавшему о том, что ворота наконец захлопнули. Затем загремела балка-противовес, когда ее просовывали в петли, чтобы ворота оставались закрытыми. В общем, мы забаррикадировались внутри королевского дворца, настолько опасаясь гнева лондонцев, что спрятались от них за мощными стенами и крепко запертыми воротами!

Прикрывая рукой свой большой живот, я прошла в покои матери и увидела, что она стоит у окна и смотрит вниз, на городские улицы. Рядом с ней стояли моя кузина Мэгги и моя младшая сестра Анна. Мать слегка повернулась в мою сторону, но ничего не сказала. Зато Мэгги, не оборачиваясь, тут же объявила:

— Они удваивают стражу на стенах дворца. Вон, отсюда хорошо видно, сколько людей выбегает из караульного помещения.

— Что происходит? — спросила я. — Что творится на улицах?

— Народ поднимает восстание против Генриха Тюдора, — спокойно сказала моя мать.

— Что?!

— Люди собираются под стенами дворца и строятся по сотням.

Я почувствовала, как ребенок беспокойно заворочался у меня в животе, охнула и поспешно присела.

— И что же нам делать?

— Пока ничего. Нам следует остаться здесь, разобраться в обстановке и понять, как быть дальше, — все так же спокойно ответила мне мать.