Лев Портной - Улавливающий тупик

Вот! Это Хобыч! Вот в этом он весь! Если когда-нибудь доведется срываться с балкона, а Хобыч протянет руку, лучше упади вниз — здоровее будешь! Если выпадет судьба тонуть в омуте и в руки попадется соломинка, а Хобыч кинет спасательный круг — крепче держись за соломинку! Короче говоря, если на горизонте появился Хобыч, туши свет и ползи на кладбище.

Я ж понимаю, он за матрас схватился — меня поддержать хотел, а получилось как: матрас у Хобыча в руках остался, а я дальше полетел. Не ухватись он за матрас, я бы как упал: матрас вниз, а я сверху — на мягкое. А вышло наоборот. А все Хобыч! С ним вечно так. И кстати, в эту поездку, знаете, какой он фортель выкинул? Со свиньей.

Получилось как. Сидели мы у этой бабы, Ирины Ивановны, которая нас на ночлег пустила. Изба у нее, кстати, была чистая и опрятная. Сразу чувствовалось отсутствие в доме мужчины. Не стояли в сенях сапоги сорок пятого размера, заляпанные глиной, не валялась душегрейка, пропитанная мазутом, не торчала изрядно початая бутылка на подоконнике, а висевшие на стене полочки были изготовлены с такой любовью, что становилось ясно: мастерили их не по принуждению жены — лишь бы отстала, а исключительно в порядке ухаживания за одинокой женщиной, у которой личная жизнь хотя и не сложилась, но сердцем она не очерствела и могла бы составить еще счастье хорошему человеку, о чем говорили картинки, вышитые разноцветными нитками и бисером, и добротная кровать, застланная в несколько слоев, с кружевными подзорами и наволочками, над которой разместились фотографии Бельмондо, Вячеслава Тихонова и самой Ирины в детстве в обнимку с собакой.

А стол она накрыла — будь здоров! Мы сидели, трескали так, что за ушами трещало. А она гостеприимная такая, хлебосольная женщина, только успевала запасы свои доставать. Ну еще бы, столько мужиков собралось! Самогончик у нее хороший был. Мы как по одной пропустили, так вроде в себя пришли после всех своих злоключений. Сидели, пили, анекдоты травили. Я еще хотел рассказать, как меня в армии машина сшибла, но Аркаша не дал.

— Ну тебя на хрен, Михалыч, — говорит. — Ты сейчас как начнешь short story защипывать, так конца и края ей не увидим: самогон скорее прокиснет. Давайте-ка лучше еще по одной.

С этими словами Аркаша потянулся за бутылью, но тут дверь отворилась — хозяйка вошла. Она за маринованными огурчиками отлучалась.

— Ну, даете, мужики! — всплеснула она руками.

— А че такое? — обернулся в ее сторону осоловевший Борька.

— Да стол-то пустой совсем! — воскликнула она и добавила: — Вот что, ребята, из вас свинью кто-нибудь может зарезать? А я бы ушей накоптила.

— Копченые уши — завсегда уважаю, — с этими словами в избу вошел Василич, тот самый загорелый мужик, с которым мы на станции познакомились.

— Щас зарежем, — откликнулся Хобыч и поднял стакан. — Аркаша, налей вновь прибывшему.

— Не-е, — откликнулся Василич. — Я, ребята, не пью.

— Как это так? — удивились мы.

— Это точно, — поддержала Василича хозяйка, — уже полгода как не пьет, завязал.

— Не пью, — гордо повторил Василич. — И никому не советую. Гадость это. Вот сосед у меня, Витька Рыжий, тот как напьется…

— Да ну тебя, — оборвала его женщина, — будешь на мозги капать! Ты-то сам, когда в запое, думаешь, лучше выглядишь?!

— Я — все, больше к этой гадости не притронусь, ни в жисть! — степенно проговорил Василич.

— Ладно тебе, Копченые Уши, — перебил его Хобыч, — мы пить собираемся, а ты гадостью обзываешь…

— Мой самогон! — поддакнула хозяйка. — Вот прибежишь ко мне, Василич, когда в запое будешь, я те припомню твои слова.

— Я не-е, — отозвался тот.

— Ладно, вздрогнули, — положил Хобыч конец дискуссии.

Выпили, отдышались и Ирина — мы звали ее просто по имени — спросила, глядя оценивающе на Хобыча:

— Ты, правда, свинью зарежешь?

— Сомневаешься? — повел бровью Толик.

— А ты хоть раз-то ее резал? — вмешался в разговор я.

— Да, Хобыч, — отозвался лежавший на диване Шурик, — это ж не просто — ей нужно в самое сердце одним ударом попасть.

— Спокойно, Маша, я Дубровский, — безапелляционно заявил Хоботов и в подтверждение своей удали громко хрумкнул огурцом.

— Че ее резать-то, раз-два и готово! Давайте я зарежу! — хорохорился Борька, и по нему было видно, что, после того как еще раз к стакану приложится, он не то, что свинью не зарежет, а и ушей ее не увидит.

Ну и ладно. Одним едоком меньше.

— Ты, мил-человек, если не умеешь — не берись, свинью зарезать — это те не с девкой поиграть. А у тя тем паче и с девкой-то не вышло. Вона с Люськой-то как получилось! — назидательным тоном проговорил Василич.

— Да ты не переживай, старина! Если за дело взялся Хобыч, без ушей не останешься, — с этими словами Аркаша снисходительно похлопал Василича по колену.

— Свинья. Без ушей останется свинья, — резонно заметил Хобыч и поднялся из-за стола. — Пойдем, Ир, зарежем твою свинью по-быстрому и дело с концом.

— А мы на крылечке покурим покамест, — сказал я и тоже встал из-за стола.

Следом за мной, кряхтя и постанывая, двинулся Шурик. А на его место тут же завалился Борька.

— Пойдем, Василия, перекур, — позвал я.

И мы двинулись всей гурьбой на улицу. Я выходил из избы последним, а Борька в это время уже храпел.

Ира повела Хобыча в хлев. А мы уселись — я и Василич прямо на ступеньках, а Шурик с Аркашей возле, на скамье. Я достал пачку «Мальборо» и предложил угоститься новому знакомому.

— Не курю, — с чувством собственного достоинства произнес Василич, — и вам не советую…

— Ну, ясное дело, гадость это, — перебил его Аркаша, протянул руку и взял две сигареты — для себя и Шурика.

Я поднес им зажженную спичку, затем закурил сам. Несколько затяжек мы сделали молча, а потом Аркаша сказал:

— Ну че, с утречка завтра к Серому.

— Это кто? — спросил Василич.

— Друг наш, служит здесь неподалеку. Офицер, — пояснил Шурик.

— А вы навестить едете. Хорошее дело, — заметил Василич.

— Конечно, хорошее, — ответил Шурик, швырнул за калитку недокуренную сигарету и со словами «Пойду, полюбопытствую» отправился в сторону хлева посмотреть, как Хобыч зарежет свинью.

Прошло совсем немного времени — мы даже по второй сигарете выкурить не успели, — как вдруг со стороны двора донесся звон битого стекла, затем последовал глухой удар, после которого практически одновременно завизжала свинья и взвыл — видимо, от боли — Шурик.

— Ой, батюшки, убили! — верещала Ира, а Хобыч басом поминал свойственную русским людям мать.

Ни слова не говоря мы втроем бросились к хлеву, а навстречу нам, недовольно похрюкивая, выскочила здоровенная свинья. Мы с Василичем успели отскочить в сторону, а Аркашу, который бежал сзади, она сбила с ног и, не остановившись, побежала дальше, повалила забор и помчалась по улице. Через мгновенье с ломом наперевес и с криком «Стой, скотина!» следом за свиньей пробежал Хобыч. Отделавшийся легким испугом Аркаша кинулся за ними вдогонку, а мы с Василичем побежали в хлев, откуда доносились стоны Шурика и всхлипы и причитания Иры. В сарае при слабом свете, проникавшем через маленькое низенькое окошко, мы увидели следующую картину. Перед дверью в хлев, в жиже из навоза, куриного помета, мочи, кормов и пролитого молока лежал, корчась от боли, Шурик, а на коленях перед ним стояла Ира и всхлипывая приговаривала:

— Что с тобой, Сашенька, что с тобой?

— Эй, ты живой? — окликнул Шурика Василич.

— Живой, — простонал тот.

И пока мы волокли его на улицу, Ира сквозь слезы рассказала о том, что произошло. Оказалось, что Хобыч старый дедовский способ — резать свинью одним ударом в сердце — назвал примитивным и счел более грамотным сперва ударить животное ломом промеж глаз, чтоб оно потеряло сознание, а потом уже резать его, сколько будет душе угодно. Когда же он размахнулся своим анестезирующим средством, то первым делом разбил лампочку над головой, а потом уже в темноте огрел-таки свинью да видно не по пятачку, как метил, а, скорее всего, по спине. После чего Иркина хавронья резонно решила, что хотя ее в этом доме и кормили до отвала, и в тепле содержали, но пора и честь знать, и ноги делать. Она завизжала, опрокинула навзничь Шурика, стоявшего в дверном проеме, и убежала.

2

Ну, так вот. Я ж говорю: из-за того, что Хобыч из-под меня матрас выдернул, дальше я сам по себе полетел и первым делом изо всех сил треснулся головой о голову Борьки, который тоже наблюдал за людьми, суетившимися на соседней платформе, и даже успел выкрикнуть: «Да это же тот самый мужик, у которого…», а чего «у которого» не успел, потому что тут-то наши головы и встретились. Бедный Борька аж застонал. Еще бы! Он и без того совсем ослаб, после того приключения, которое он поймал на свою голову, а тут я еще на него свалился и тоже на голову, вместо того, чтобы свалиться на голову Хобыча. Кстати, а знаете, что приключилось с Борькой?!