Джеймс Олдридж - Горы и оружие

Мак-Грегор нe поддался соблазну спросить, что это за рассказы; скользнув опять глазами по залу, Кэспиан сказал:

— О'кей. Отложим пока окончание разговора.

— Пожалуйста.

— Начало сделано неплохое, — продолжал Кэспиан.

— Неплохое, — согласился Мак-Грегор.

— Обдумайте-ка на досуге, а потом сможем опять встретиться. Как считаете?

— Отчего же, — сказал Мак-Грегор.

Кэспиан секунд на десять задержал на нем откровенно изучающий взгляд.

— Главная беда — привыкнешь иметь дело с грошовыми интриганами и совершенно разучишься разговаривать с человеком идеи.

Пронаблюдав разнообразную и сложную игру выражений на щекастом лице Кэспиана, Мак-Грегор понимал теперь: Кэспиан располнел нe от виски и ее от еды, а от удовольствия. Неудачно начав жизнь, он затем, очевидно, нашел то единственное, что смогло занять до конца его ум и способности. В своей профессии он обрел полное удовлетворение, и Мак-Грегор порадовался за пего. Кэспиан делал свое дело, без сомнения, хорошо и своей прямотой, пусть и циничной, был приятен. Нo верней ли, надежней ли его предложения с их честностью, чем те, что обернуты в сто лицемерных оберток?

— Итак, на сегодня все сказано?

— Пожалуй, все, — произнес Мак-Грегор.

Помолчали. В другом конце зала Мак-Грегор заметил Фландерса — спасателя детей, недавно встреченного в Курдских горах. Поймав взгляд Мак-Грегора, Фландерс непринужденно помахал ему рукой и сказал что-то своей собеседнице — должно быть, о Мак-Грегоре, потому что тa стала глядеть с любопытством.

— Знакомы со стервецом Фландерсом? — спросил Кэспиан.

— Сталкиваемся иногда.

— Еще мерзей, чем ЦРУ, — рыкнул Кэспиан; по-видимому, все, связанное с разведывательными службами, было ему как красная тряпка быку. Он помахал Фландерсу. Вернее, поднял ладонь и тут же уронил презрительно на скатерть.

Мак-Грегор вежливо ждал, пока Кэспиан допьет кофе, чтобы затем проститься. Но Кэспиан задержал его еще немного. За новой чашкой кофе он рассказал о попытках своего отца предотвратить курдское восстание, которое возглавлял шейх Саид. Это было в 1925 году в Турции — Кэспиан в детстве жил там. Как и следовало ожидать, восстание кончилось казнью шейха Саида и сорока шести других предводителей и жестокой расправой турецких войск над курдами.

— Сотни были перебиты, — сказал Кэспиан Мак-Грегору, поднявшемуся из-за стола. — Обычный кровавый конец всех курдских восстаний, — заключил он, не вставая с места. — А я как раз и не хочу, чтобы он повторился. Говорю без лицемерия.

— Верю вам, — сказал Мак-Грегор, пожимая протянутую Кэспианом вялую руку.

Глава девятнадцатая

На следующий день, 8 мая, Таха привел целую делегацию — четверых курдских парней, — чтобы предупредить Мак-Грегора о темных интригах вокруг. Они дожидались за воротами, пока Мак-Грегор не сошел во двор и не впустил их. Там стояли также двое посторонних, назвавшихся бельгийцами и торопливо обратившихся к Мак-Грегору по-французски:

— По телефону мы до вас не дозвонились... У нас семь швейцарских легких самолетов, еще и года нет, как выпущены, идеально подходят для горных условий. Можем их приспособить под ракеты. Можем даже и пилотов дать...

Полностью их игнорируя, Мак-Грегор впустил курдов в ворота. За ореховым столом в отделанной холодным камнем столовой парни сидели со стесненным видом, скованно, точно эта старая зала времен империи давила их чужестранным гнетом, угнетательской культурой. Лица у всех были типично курдские. (Привратник Марэн посчитал их алжирцами и потому нe захотел впустить. Алжирцы в Париже — на положении уличных голубей.)

— Что вы могли бы нам сообщить? — начал Таха на курдском языке.

— Ничего, — ответил Мак-Грегор. — Не ожидаешь ли ты, что я стану отчитываться перед вами?

— Но вчера у вас была встреча с американцем. Чего он хотел?

— Это, Таха, тебя не касается, — сказал Мак-Грегор.

В разговор вмешался один из парней — студент-медик с дервишским именем Заид Джагиз.

— Мы хотим лишь объяснить, что происходит среди курдов в Париже, — сказал он по-французски, — поскольку вы, вероятно, не знаете, как серьезны наши разногласия.

— Сейчас начнете, значит, повторять мне взгляды Тахи: «Сперва революция, а единство потом».

— Речь о другом, — сказал студент, и хотя лицо у него было мягкое и скромное, а кожа нежная, но глаза поблескивали классически курдским, дервишским блеском. — В последнее время среди нас начали активно действовать американцы. А также французы и англичане, иранцы и турки. Все они вдруг заинтересовались парижскими курдами. А в чем дело? Все вдруг начали сулить нам золотые горы, пусть только мы согласимся быть им друзьями и повлиять на курдские дела в угодном для них направлении.

— Да кто поддастся на их посулы? Что вы так всполошились?

— Послушайте, дядя Айвор, — сказал Таха. — Среди курдов здесь есть тайная группа, которая сотрудничает с американцами. Вот почему нам надо знать, что предлагали вам американцы.

Мак-Грегор услышал шаги на мраморных полированных ступенях лестницы; в любую минуту теперь может войти кто-либо из домашних — взглянуть, что здесь происходит.

— Я брался единственно лишь за розыски денег, — сказал Мак-Грегор. — А сверх этого говорить не о чем и не о чем тревожиться.

— Мы уже знаем, что американцы заграбастали эти деньги, — сказал Таха. — Так о чем у вас теперь могут быть с ними разговоры?

— Есть возможности спасти деньги, — сказал Мак-Грегор. — И тут я должен действовать один и по-своему.

— Спасете вы их или нет, но мы не можем допустить, чтобы вы передали оружие Комитету. Вот это мы и пришли вам объявить.

— И как же вы намерены мне помешать? — спросил Мак-Грегор.

Молчание.

— Убить меня намерены?

— Пожалуйста, не надо шуток, дядя Айвор, — сказал Таха.

— Так не говори ты чепухи, — одернул его Мак-Грегор, как одергивает строптивого сына рассерженный огец, — Я поступлю лишь так, как обязан поступить. И запугивать меня — напрасный труд, Таха.

— Кто же вас запугивает? — спокойно спросил Таха, глядя своими бесстрастными глазами.

— Ты. Эта курдская манера мне давно знакома.

В дверь просунулась голова. Вошла Сеси, в руках у нее был студенческий плакат — на тонкой дешевой бумаге наведена по трафарету надпись: «Enragez-vous!» («Взъяритecь!»)

— Правда, здорово? — спросила Сеси.

Всех этих курдов она знала, и Мак-Грегор заметил, как засмущались парни, увидев ее.

— Выйди, Сеси, минут на пять, — коротко сказал Мак-Грегор. — Мы должны тут прежде кончить.

Сеси удивилась и обиделась. Ушла, а через минуту во дворе заурчал ее «ситроен», и Мак-Грегор понял, что был с ней слишком резок. Все юнцы легко ранимы, даже эти, с горными обветренными лицами; что уж говорить о Сеси.

— Прошу вас понять, — сказал Мак-Грегор, — что и мне тоже приходится решать проблему выбора, стоящую перед курдами, — думать, какой избрать путь. От этого уйти я не могу.

Встали из-за стола, и Таха проговорил спокойно констатирующим топом:

— Для курда вы чересчур практичны, а для хорошего революционера — чересчур прямолинейны.

— Я здесь не в качестве курда и не в качестве революционера, — сказал Мак-Грегор. — Я приехал сюда за деньгами. Или за тем, что уже на эти деньги куплено.

И напоследок еще прозвучало мягкое предостережение Джагиза:

— Пожалуйста, ага, не отдавайте ничего Комитету. Мы просим вас. На Комитет нельзя больше полагаться.

— Вы хотите, чтобы я нарушил слово, которое я дал кази?

На это они ничего не ответили; Мак-Грегор проводил их, выпустил за ворота, и Таха простился насмешливым полупоклоном. Когда Мак-Грегор вернулся в дом, там его ждал Эндрью.

— Пока ты был занят с Тахой, к нам гость явился. Он в кабинете.

— А кто он?

— Из французской службы безопасности.

— Ты уверен?

— Хочешь пари?

— Я сейчас, только вымою руки, — сказал Мак-Грегор. — Марэн щеколду чертовски намаслил.

— Да ты не спеши, — сказал сын. — Там с ним мама — проводит смягчающую обработку.

Нервам Мак-Грегора требовалась хотя бы краткая передышка, чтобы переключиться с Тахи на французского полицейского; но его озаботило также и то, что Эндрью считает себя вправе быть в курсе отцовских дел.

— Ты вот что, — говорил Эндрью, пока Мак-Грегор мыл руки в раковине за лестницей, — ты сыграй на их скрытом соперничестве.

— На чьем соперничестве?

— Французы ненавидят американцев...

— А при чем здесь это?

— Все-таки имей в виду.

Эндрью хотел войти в кабинет вслед за отцом, но тот сказал: «Нет» — и закрыл за собой дверь.

— Здравствуйте... — Француз подал руку, почти не пожимая.

— Это мосье Герэн, — сказала Кэти, а взглядом прибавила: «Будь осторожен».

Герэн не стал тратить зря время.

— Я говорил уже мадам, что мосье надо будет поехать со мной и дать нам кое-какие разъяснения, — сказал он. — Это недалеко.