Николай Шипилов - Псаломщик

Я знал, что преподобный Федор Студит советует творить милостыню и за еретиков, а Оптинские старцы заповедуют то же делать и за самоубийц. Подумать, так все люди – самоубийцы. Не был ли и я, например, подвержен суициду, когда ходил на свои войны? Как сказать? Пожалуй, все же не был. Я считал, что иду защищать Отечество – это мой долг. Но Вася Фимин? Он надел трофейную полковничью папаху. Мы же говорили ему: «Вася, сними ты эту папаху! Снайпер выберет тебя!» Вася смеялся: пуля – дура. Убила дура Васю. Хоть в школьный букварь вместо «мама мыла раму» пиши: убила дура Васю.

И тут по самой теме позвонил батюшка Глеб. Говорит:

– Господи, помилуй! Господи, благослови! Здравствуй, Петр Николаевич! В районе одиннадцати я к тебе заеду. Едем, Петр Николаевич, на улицу Маркса, в «кузбассовский» буржуйский дом отпевать мальчишку… От «ляпки»25 опять парень… того… Боюсь, не последний. Вот и думай: убийство это или самоубийство?

– Думайте, батюшка. А мое дело – телячье. Мы герои соструда…

– Дак, вот! – сказал батюшка без внимания к моей болтовне. – Я думаю, что иначе как убийством это не назовешь!

– Ну, так, стало быть, едем…

– А с другой-то стороны, вроде как сам он. Ему ж иглу-то не дядя Филя с мыловарни вставлял. А, Петря?

– На Ваше усмотрение, батюшка. Вам видней.

– А-а!.. – сказал неопределенно батюшка, и в моей трубке прозвучали сигналы отбоя.

Он сказал «а». Мне оставалось сказать «бэ»: собраться, настроиться и ждать. Так я и поступил. Уезжая, Юра сказал:

– Садись за доклад, никаких тяпок-ляпок, керя!

– Сидеть за доклад будешь ты, керя! – отшутился я, но, затворив за ним дверь, сел все же за компьютер, когда вдруг вспомнил, что электричества все еще нет. А ведь пошутил я не в бровь, а в глаз. Стал искать в дорогу транзистор, но поймал себя на мысли, что ищу в ящиках стола транзистор, а думаю про то, где искать Алешу.

А через полчаса позвонил батюшка Глеб:

– Звонил я, грешный, благочинному: не благословляет. Ну и, соответственно…

– Простите, батюшка: свету нету, а в дверь стучат! Но я понял вас!

Подошел к двери.

– Кто? – как тугодум, спросил я.

– Отойдите, а то пальнет! – послышался голос Натальи. – Он контуженный на голову. На ум тоже шалый…

И коррозированный табачищем женский бас в скрипичном ключе:

– Открывай, свои!

За дверьми захихикали статисты. Я отпер засовы.

Это явилась Наталья с огромным пластиковым пакетом, который она прижимала к груди так, будто не в свой бывший дом входила, а выходила из роддома. Лицо ее светилось счастьем и довольством, почти таким же, как лицо мэра Димки Шулепова на ее пакете. Мэр Димка Шулепов средненько учился с нами в одной школе. Потом ушел в Высшую партийную, где уже тогда учили на жуликов, и сыграл свою личную партию на слабой теоретической, но мощной материальной базе.

Под его торсом – рекламный слоган: «На страже интересов края».

«Лучше бы ты ушел со стражи под стражу…» – тоскливо подумал я. За спиной Наталии в полутьме виднелся мужчина с непокрытой головой, помоложе меня на добрый десяток лет.

– За каждой великой женщиной стоит великий мужчина – так гласит древняя мудрость! – как искусный конферансье, возгласила румяная Наталья. – Угадай с трех раз: кто он?

– Это журналист Шалоумов – звезда китаевского радиоэфира! – сказал я и угадал.

Едва Шалоумов вошел в прихожую, как вспыхнул свет.

– Ура! – воскликнула Наталья, закрывая глаза ладонями. – Это – знак.

Однако мужчина, в отличие от нее, всматривался в меня так, что будь у него в глазнице монокль, то непременно выпал бы и повис на шнурке – так широко распахнулись его блестящие глаза.

– Петя?! – не то спросил, не то нетвердо решил он и, бросив пальто на пол, широко распахнул руки. – Шацких! Петя! Керя!

– Ха-а-а! Коська?! – мы обнялись, постояли так, помотали буйными некогда головами. – Я думал: ты не вышел с Рочдельской…26

– Я же сказала: свои! – делала вид, что не удивилась, Наталья.

– Вышел я, вышел, вывернулся! – продолжал потрясенный нечаянной встречей Коська. – Мы с Мишкой-казаком ушли еще из мэрии в три ночи. Военные уходили – и мы за ними. Все было ясно – по Ленинскому двигались танки…

– Похоже, мы пришли на маскарад! – утомленно иронизировала Наталья. – Но маски, на всякий случай, оставили в раздевалке.

– Помолчи, Натаха! Остановись, а? – сказал я. – Ты, Натаха, почему без звонка?

– Таков приказ командования! – ответила она, уже со значением. – Царь приказал. Это он. Анпиратор, – указала она пальцем в потолок, – прислал нас к тебе, чтобы ты дал вместо него, Анпиратора, интервью. А доклада, велит, не нада! Предваряю твои недоуменные вопросы царским аргументом: по радио не видно того, кто говорит. Он, благодетель наш, назначил тебя своим секретарем по идеологии. И документик вот прислал, видишь? А чего это ты, князь, боишься? Интервью – не пункция! Это совсем не больно!

– Выбрось этот липовый документ и этот пакет с этой мэрской Димкиной рожей вон в тот мусоропровод!

– Еще чего. Там продукты.

– Продукты оставь.

Наташа послушно прошмыгнула на кухню.

– Какой-то змей подписался моим ником в двадцать один час с копейками! – через мгновение говорила она кому-то по телефону. – А я вышла с форума тремя часами раньше. Ты не заметил сдвоенного копыта?..

А мы с Коськой Евдокимовым стояли, соприкасаясь лбами.

– А ты чего это Шалоумовым стал, а, керя? И как тебя к нам, керя, занесло? – приглушенно спрашивал я.

– Так точно, керя. Я теперь, керя, не Евдокимов, а Псевдокимов, а точнее – Шалоумов… – тихо же отвечал он. – Взял звучный псевдоним, так спокойней… А вот тебя по твоей «кере» я бы и вслепую узнал!..

– До слепоты мы еще, Коська, не дожили. Объясни: ты ведь сознательно идешь на подлог, как журналист?

– Ты имеешь в виду интервью с Псевдомедынцевым? Так я состою в членах Лиги! Царский приказ, брат ты мой, не обсуждается! Царь сказал – народ исполнил!

Я засмеялся: редко приходится услышать необычную поговорку дважды за одно предзимнее долгое утро. И мы занялись изготовлением журналистской «ляпки». Народ ждет царя-батюшку? Но надо помочь кере.

24

Интервью, в котором я, обложившись шпаргалками, дублировал Медынцева, в эфире прозвучало так:

Шалоумов (после позывных): – Сегодня в ДК «Котельщики» прошло первое заседание недавно созданной Сибирской лиги нищих и юродивых. На заседании обсуждались вопросы структурирования и управления Лиги, программные тезисы, а также идеология Сибирского царства нищих и юродивых. Перед собравшимися выступили эксперты-академики ПАНИ, помощник министра иностранных дел республики Папапуа-а-Лихсото Мгнамгнатьфу Мгномгно Мнгнамгнамгну-мгну-тьфу младший, далее – руководитель Центра этнополитических проблем при краевом Союзе журналистов Мигель Хуанович Корепанов-Суховской, послы и представители корпораций нищих из бывших республик СССР. Представители США, Великобритании, Франции, Германии, Китая, Японии и других – не приехали. До мэрских выборов – неделя. Но уже завтра в некоем параллельном мире, в тридевятом царстве, предстоит избрать Царя-Самодержца Сибирского царства нищих. Блестяще звучит, на мой взгляд, простите, на мой слух! И сегодня мы даем в эфире беседу вашего покорного слуги Владислава ШАЛОУМОВА с основным и единственным претендентом на высочайшее звание Юрием МЕДЫНЦЕВЫМ. Пока он – координатор Всесибирской лиги нищих и юродивых, членов которой пока еще не развешивают на фонарных столбах и бесплодных деревьях, как делали это в средневековой старой доброй Англии. Сегодня мы нарушаем нашу традицию прямого эфира и даем беседу в записи. Итак, мой первый вопрос к Юрию Медынцеву. Скажите нам, Юрий Сергеевич, в чем суть создания столь необычной, я сказал бы даже, экзотической общественной организации?

Я-Медынцев: – Я призываю российские народы ко всенародному юродствованию. Я объявляю всех нищих своими подданными. И мы победим без всяких кропопускательных революций. Теперь вам понятна суть создания Лиги нищих и юродивых, которая впоследствии станет партией?

Шалоумов: — Не совсем. Вы говорите в стиле Леви-Жиринского. Ну, положим, призываете… Мне вот лично все эти призывы глубоко… э-э… чужды. Особо остановимся на теме «коллективного юродства». Я не понимаю: а о чем, собственно, речь? Юродивый в старой Руси олицетворял собой как бы подлинную общественность и народную идентичность. Юродство не сводилось к одному из чинов святости, но являлось важным для христианства архетипом, восходящим непосредственно ко Христу. Что, все ваши подданные – православные христиане?

Я-Медынцев: – Они станут ими, как только осознают себя и страну нищими, христарадниками. Пора пришла. «Глас юрода – глас Божий», – так говорилось в старину. Обращаю внимание всех, имеющих уши, что юродство – это обостренный опытом «блаженных» всенародный окольный путь! Это «печалование о мире».