Рапсодия в тумане (ЛП) - МайГрид Нален

Он возвращается в прежнее положение, убрав руки с моих бедер, и я, внезапно для себя, ощущаю в тех местах, где он касался меня, холод. Не такой, как от пониженного градуса, а будто лишился чего-то приятного. Давно ли, интересно, мне стало нравиться, когда меня трогают?

— Отлично. Ну что, поможешь? — спрашивает и слегка качает кресло-качалку , отчего мы приходим в движение, и мне приходится положить руки на его плечи, чтобы не свалиться назад.

— Плохо понимаю, чем я тут могу помочь вампиру, кроме как составить компани ю, но да, помогу. Это может быть интересно, по крайней мере, таким я в своей жизни не занимался.

— Я тоже. А еще у меня нет плана, так что импровизируем, но для начала нужно покурить, — Аман с легкостью поднимается вместе со мной из кресла и идет вниз, на кухню, но не торопится как обычно, движется почти как человек. Очень сильный просто.

— Тебе нравится меня носить? — спрашиваю, когда мы останавливаемся у окна, и Аман вместе со мной садится на стул. Надеюсь, они у него крепкие.

— Да, — его короткий ответ, и мой короткий кивок, после чего вместе закуриваем. В любом случае пока меня это не напрягает, и пофиг.

Выпустив в потолок клубочек дыма, говорю:

— Не думаю, что в больнице есть какая-либо защита на вторжение извне. Вот в обратную сторону должно быть. Ты сможешь его найти?

— Не уверен. Если он и был тогда там, и я по какой-то причине его не тронул, то я этого не помню, запаха, следовательно, тоже. Я знаю только расположение клиники и его имя. Больше ничего выяснить не удалось, даже на фотках его не распознать, он все время прячется от камер. Могу точно сказать, что он парень, от семнадцати до тридцати пяти.

— Как мы будем искать человека, не зная ни внешности, ни местоположения?

— Влезем в доки или хуй знает, может, у них бейджики или именные палаты.

Чуть залипаю на пепел, который скидываю в крупную, мраморную пепельницу. Возможно, у нас и получится, учитывая какими способностями он обладает, а возможно, и нет… если что, он в любом случае сможет сбежать, а меня отец вытащит, так что ничего кроме времени мы не теряем в конечном итоге .

— Может, начнем тогда, прямо сейчас?

— Ага. Докуриваем и погнали. Он и так слишком долго там проторчал.

***

Мы стоим возле высокого забора с колючей проволокой   по окантовке. Место такое… на удивление приятное: вокруг сосны, птички щебечут, почти курорт, если бы не ток, что, как я знаю, по этим проводочкам бежит, норовя шарахнуть каждого, кто посмеет дотронуться.

— Милое местечко, — комментирую, запрокинув голову. А по небу облака плывут, низкие, пушистые, чуть затемненные снизу. Но вот одно немного смещается, и меня ослепляет солнечный луч, заставляя зажмуриться на секунду.

— Задержимся на денек? — усмехается Аман и тоже оглядывается, заодно принюхиваясь. Я прям реально слышу, как он с шумом воздух вдыхает и носом ведет.

— Разбить палатку под забором психушки и с биноклем наблюдать за жизнью душевнобольных… а ты знаешь толк в свиданиях!

— Знал, что оценишь. Все чисто. Готов?

— Раз грязи нет, то конечно… — киваю, и Аман тут же меня опять подхватывает, а через пару секунд мы оказываемся около белой кирпичной стены. На ней нет окон, зато внизу, у самой земли, небольшая железная дверь, похожая на те, какими прикрывают вход в подвал.

— Почему тут, а не через центральный?

Аман опускает меня на траву, но сразу берет за руку, будто боится, что я сбегу от него, но я уверен, причины другие, хоть пока мне и недоступны.

— Мы же похищаем человека. Все по правилам: скрываемся и крадемся.

— Где-то прописаны правила хорошего тона при похищении людей?

— Ты не читал книги про ограбления? Воровская эстетика, все дела, — он тянет меня к входу в подвал, где смотрит на замок, и дверь сама тихо приоткрываться, будто с той стороны ключ повернули.

— Скажи честно, ты не лекарство изобретал, а способ идеального ограбления? Именно потому ты с рыжим сошелся?

— Это побочное явление… Сдвиг… В общем, считай это исключением из правил, такого быть не должно было. А с Муром все вышло случайно, — я замечаю улыбку, что скользнула по его губам, когда он заговорил про рыжего, но поразглядывать мне не дают: Аман ведет меня к лестнице, что окутана тьмой . Стараюсь идти шаг в шаг за ним, чтобы не оступиться, но вот лестница заканчивается, и мы оказываемся в длинном коридоре с трубами  по стенам, и тут, в отличие от спуска, есть тусклое, но освещение.

— Почему мы идем так, а не на суперскорости? — задаю вопрос, пытаясь понять откуда идет освещение, и нахожу у плинтуса длинную светодиодную ленту, которая настолько припорошена пылью, что почти не пропускает свет.

— Где твой приключенческий дух, Ц аревич ? Вот скажи, дальше будет развилка, куда нам пойти? Слева пахнет порошком, а справа… вареной капустой.

— Реально капустой или у кого-то так кровь воняет? — вспоминаю его рассказ о том, что для него кровь едой пахнет. Если бы я вонял вареной капустой, я бы не хотел об этом знать. Свежей — еще можно.

— Не. Овощем. У крови запах сильнее, чем у обычной еды. Еда для меня блеклая, словно из нее запахи выветрились почти.

— Может, это кто-то просто на последнем издыхании? Пошли тогда к порошку. Возможно, в прачечной людей меньше, чем на кухне.

— По крайней мере, тут внизу никого нет…

Прямо в этот момент дверь, что осталась позади нас, хлопает, говоря о том, что и вампиры могут ошибаться. Мы срываемся в бег, и Аман подхватывает меня за талию, приподнимая и быстро доставляя к следующей лестнице, на этот раз ведущей вверх.

Когда мы достигаем новой двери, Аман наклоняется к моему уху и шепчет:

— А тот человек, который зашел, фонит крабовым салатом.

Нас обдувает коротким потоком ветра, и дверь приоткрываться, а Аман, прежде чем зайти, прислушивается и лишь после тянет внутрь.

На этот раз мы оказываемся в светлом, чистом помещении, и теперь даже я чую вонь чистящего средства. Вдоль стены установлены пять стиралок и столько же сушилок, а на длинных столах, в корзинах, лежат вещи с бумажками, на которых написаны номера, видимо, палат.

— А если бы вместо палат, были фамилии, тебе можно было бы, как собаке-ищейке, дать понюхать чужое белье? — веселюсь, представляя, как бы размахивал перед его носом грязными трусами.

Аман смотрит на меня хмуро и выдает недовольно:

— Я сейчас сам дам тебе что-нибудь понюхать.

— Увы и ах, даже если я понюхаю, нам это не поможет, собачьих способностей не имею. Да ладно тебе, а вдруг запах узнаешь?

Я подхватываю из ближайшей корзины чью-то розовую форменную рубашку и перекидываю в сторону Амана. Конечно он ловит и хлещет ею по моим ногам, на что я подпрыгиваю в попытке увернуться, а когда не выходит, хватаю еще одну тряпку, оказавшуюся такими же розовыми штанами, и швыряю, прицелившись в голову, тут же беря новую. Кто бы сомневался, что он без труда увернется?

— Ой, доиграешься, — угрожает и вновь меня хлещет. Я, подпрыгнув, случайно задеваю рукой одну из корзин, та с грохотом валится на пол, задевая соседнюю. Слышу из коридора быстрые, тяжелые шаги, и Аман, отбросив тряпку, хватает меня, обняв, и мы мчим к противоположному выходу.

И вновь коридоры, вновь бег. Сердце бьется сильнее, радостно предвкушая. От страха быть пойманным по венам пробегает адреналин, даря  необычайный заряд бодрости, и когда мы влетаем в длинную, огромную картотеку, мои губы как-то сами собой расплываются в улыбке.

Тут, у стойки, стоит парочка старых компьютеров, и я уверен, вся нужная информация там, но, словно техники для этого оказалось мало , по всему помещению стоят стеллажи с папками. Этот мир никогда не избавится от маниакальной мании к бумажкам.

Мы стоим прямо меж стеллажей, и Аман прижимает меня к полкам плотнее, когда где-то за дверью раздается неразборчивый женский голос. Он меня поставил на пол сразу, как мы тут оказались, но не отпустил, и я, подняв взгляд, вижу, что он тоже улыбается.