Андрей Шляхов - Приемное отделение

— Я тоже врач, и Петр Богданович врач, — заместитель главного врача переглянулся с дежурным травматологом. — Но мы еще и хирурги… Я, если вы не в курсе, после окончания института два года проработал в Ряжском районе Рязанской области, где был и за хирурга, и за травматолога. А вы, Алексей Иванович, в травме работали?

— Не работал, Андрей Владимирович, но постоянно сталкивался…

— Сталкивались — это не то, — покачал головой. — И вообще, если вы закончили консультировать, то…

— Как таблеточки пили, так и пейте, дозировку менять не стоит, — сказал терапевт Павлу Даниловичу. — Кардиограмму завтра лучше повторить. И имейте в виду, Павел Данилович, что перелом у вас все же есть…

Вслед терапевту дежурный травматолог пробурчал что-то нелестное про синдром слипшихся извилин. Заместитель главного врача ничего не сказал, только недовольно поморщился.

Человеку свойственно верить в лучшее, поэтому Павел Данилович предпочел поверить тем докторам, которые перелом отрицали. Отказавшись от вяло, для проформы, предложенной госпитализации, Павел Данилович уехал домой. Состояние у него было явно не рабочее, да и нога болела.

Снимки эскулапы не отдали, но заверили, что в выписке все отразят должным образом. Ждать, пока будет готова выписка, Павел Данилович не стал. Шестьдесят пятая больница явно не относилась к тем местам, в которых хочется задержаться. Славик завтра заберет эту выписку, если она вообще будет нужна.

По дороге домой заехали в аптеку, где Славик купил Павлу Даниловичу костыли. Легкие, металлические, локтевые, регулируемые по высоте, а не допотопно-антикварные подмышечные. Павел Данилович костыли одобрил. Заодно прикупили и «обезболивающего» — две литровые бутылки коньяка. От пережитого Павел Данилович никак не мог вспомнить, есть ли в его домашнем баре коньяк или нет, и решил подстраховаться, тем более что бутылка коньяка никогда не бывает лишней.

Доктора предупреждали, что завтра может болеть сильнее, но обещали быстрый приход в норму, поэтому Павел Данилович намеревался отдохнуть пару деньков дома, так сказать, в счет отгулов, которых у любого руководителя с его ненормированной рабочей жизнью всегда в запасе достаточно. Но теща, после положенных излияний сочувствия и традиционного «Я же тебя предупреждала, Павлик» (Павла Даниловича время от времени посещала мысль выбить эту фразу на тещином надгробии), вспомнила какого-то своего товарища по партии Семена Семеновича, у которого поболело примерно так после травмы, а потом развился артроз тазобедренного сустава.

— Он, бедный, в туалет по-большому нормально сходить не мог, — вспоминала она, — так мучился, так мучился…

Определенная польза от тещи, конечно, была. Борясь с лишним весом, Павел Данилович старался ограничивать себя в еде, но это, увы, удавалось ему далеко не всегда. А стоило послушать Марию Спиридоновну, вечно говорившую о чем-то неаппетитном, как есть уже не хотелось.

— Почему, мама? — ахала жена. — Какая связь между артрозом и хождением по-большому?

— У него нога в суставе поворачивалась еле-еле, и он не мог садиться на унитаз. Сергей Георгиевич, ты должна помнить Сергея Георгиевича, это он подарил тебе на пятилетие красные лакированные туфельки…

Про Сергея Георгиевича Павел Данилович слушать не стал, уковылял к себе в кабинет, чтобы в спокойной обстановке «поговорить с Коньячковским». Но разве же в этом доме дадут спокойно выпить и расслабиться? Жена, напуганная матерью, тихой сапой вызвала врача. Откуда положено вызвала, из «своей» поликлиники. Павел Данилович только «остограммился» (не сто, конечно же, было граммов, а все триста) настолько, чтобы посмотреть на ноутбуке что-нибудь из заветного старого наследия, вроде «Москва слезам не верит» или «Три тополя на Плющихе» (вкусы у него были консервативно-соцреалистические и только в этом совпадали с тещиными), а тут нате вам, пожалуйста, — доктор приехал.

Чертыхнувшись и сделав жене страшные глаза, которых она, надо сказать, нисколько не боялась, Павел Данилович дал себя осмотреть. Все повторилось заново, вплоть до просьбы поднять выпрямленную ногу.

— Там отек, вот и не получается, — со знанием дела объяснил доктору Павел Данилович.

— Я, конечно, не травматолог, — замялся доктор, — но надо бы уточнить… Желательно как можно скорее.

— Опять рентген?! — загремел начальственно Павел Данилович. — Опять облучаться?! Да еще в самом таком для мужчин месте?!

— Ой, можно подумать! — встряла жена. — Паша, врачи зря не скажут, если говорят «как можно скорее»…

«Это с тобой „можно подумать“, — проворчал про себя Павел Данилович, с отвращением глядя на складчатые телеса жены, туго обтянутые халатом, и с не меньшим отвращением слушая ее голос, — а с Олей очень даже ничего, до трех раз».

Оля, милая чаровница с припухшими по-детски губами, нежным телом и точеной фигурой, своими прикосновениями добивалась невозможного. И не только прикосновениями. Вот сейчас, стоило только о ней подумать, как сразу же обозначилась эрекция. Павел Данилович, и без того красный от выпитого коньяка, покраснел еще больше. А ну как доктор сочтет, что это его прикосновения вызвали такую реакцию…

— Перелом вертлужной впадины без смещения! — объявил приговор рентгенолог.

Это было совсем другое приемно-диагностическое отделение в совершенно иной больнице. Никакой суеты, никакого пренебрежения и невнимания, никаких жестких кушеток. Удобные диваны и кресла, мягкий свет, бесшумные каталки, легкий до неуловимости, но очень приятный запах жасмина в воздухе, чуткий, предвосхищающий желания, персонал, плазменные экраны по стенам, нечто призванное изображать оранжерею в тупиковом конце коридора… Серьезная клиника для серьезных людей.

— Проще говоря — трещина, — подхватил заведующий травматологическим отделением. — Лечение очень простое — время и ограничение нагрузок на левую ногу, чтобы избежать артроза.

— Диагноз не вызывает сомнений? — уточнил Павел Данилович.

— Никаких! — хором заверили врачи…

На следующий день в благословенное послеобеденное время, когда срочные дела сделаны и можно найти минутку для общения, Павел Данилович позвонил руководителю департамента здравоохранения и по-свойски, не стесняясь в выборе выражений, поделился впечатлениями от своего пребывания в хирургической приемной шестьдесят пятой клинической больницы. Доброго слова удостоился только дежурный терапевт Алексей Иванович, фамилию которого Павел Данилович не знал.

— Единственный нормальный человек среди этой своры м…ков, — сказал о нем Павел Данилович. — Я считаю — такие кадры надо ценить и продвигать. А то скоро нормальных врачей совсем не останется…

Собеседник, довольный тем, что Павел Данилович просто высказывает недовольство, а не мечет громы и молнии со всеми вытекающими из этого процесса последствиями, пообещал разобраться и принять меры. Виновных примерно наказать, а дежурного терапевта Алексея Ивановича оценить по достоинству.

Непотопляемый бедоносец

— За необоснованную госпитализацию нам дают выговора. Вот вы сейчас откажете, а я выговор получу. Вдобавок к тому, который уже есть. И что самое интересное — она ведь все равно к вам ляжет. Ну, может, не к вам, а в сороковую, а другая такая же, которую не взяли в сороковую, приедет к вам…

Врач «Скорой помощи» не уговаривал и не жаловался на жизнь, а просто излагал суть. Ровным бесстрастным голосом. Таким голосом говорят люди, уверенные, что их поймут, или те, которым давно все опостылело, стало безразличным.

— …Они же вызывают для госпитализации. Вещички соберут, воду перекроют, звонят по «ноль три» и ложатся на диван — изображать умирание…

— Но вы же видите, что это театр, коллега.

— Вижу, а что делать? — Коллега пожал плечами. — Я уеду — она вызовет повторно. А повторы положено госпитализировать. Если она еще и в третий раз вызовет, то две предыдущие бригады вполне могут по выговору огрести. Не повезешь — выговор, повезешь, но не госпитализируешь — тоже выговор. Замкнутый круг, театр абсурда…

— Абсурда в нашей жизни хватает, — согласился Алексей Иванович.

Добавлять, что в столице, на его взгляд, абсурда больше, чем в провинции, не стал. Если коллега москвич, то может и обидеться.

— Благодарю за понимание, — усмехнулся врач «Скорой помощи». — Работа у нас такая — мы кругом виноваты и каждому должны. Ну так что будем делать, доктор?

Алексей Иванович призадумался. Классически, с почесыванием затылка.

— Вы, доктора, учтите, что обратно я не поеду! — «Больная», слышавшая весь разговор из коридора, просунула голову в смотровую. — Я поперек ворот лягу, чтобы ни одна машина проехать не смогла, если вы меня выгоните! Приехала к вам — так лечите!