Макс Фрай - Большая телега

Ознакомительный фрагмент

В общем, я приободрилась, даже камеру достала, пощелкала — для папы. Снимки, конечно, фиговые вышли, а те, которые я по дороге из окна автобуса делала, вообще страх господень, но так даже лучше, папка же у меня маньяк, он, когда увидит этот ужас, тут же восстанет с одра, обвешается камерами и полетит в Испанию, чтобы отснять всю красоту собственноручно и показать мне, дуре, как надо. Очень на это рассчитываю. В общем, я сделала полсотни снимков, плохих, но все равно красивых. Очень красивых, потому что городок оказался фотогеничный, хоть и жопа мира. Кривыми руками и плохим светом его не испортишь, лица такие тоже, кстати, бывают, но редко… Заодно я зорко глядела по сторонам, потому что замерзла и очень хотела кофе. Я вообще везучая на кофейни, ты знаешь. Где угодно отыщу, причем кофе там будет хороший. Меня даже на автовокзале в закарпатском Тячеве отличным кофе напоили, хоть и из граненого стакана, а Тячев — та еще жопа мира, поглубже Эльчи будет. Однако тут мне ничего не нарисовалось. Мертвый город, говорю же. Все закрыто, везде жалюзи, ставни и навесные замки.

Жутковато даже как-то. И такси тоже нет. При этом пустых автомобилей — море, в случае чего припарковаться было бы негде, все забито. Кто в них ездит, непонятно. Потому что за все это время я встретила только одного живого человека. Он стоял возле дома и ковырял стену отверткой. Мне показалось, что он тоже псих, вроде того, на автобусной остановке, но, может быть, я перегибаю палку. Может, это я псих, а дядя был совершенно нормальный и делал какую-то свою полезную хозяйственную работу. Не знаю.

Факт, что кроме этого типа с отверткой я не встретила никого. И такси не нашла. И замерзла как цуцик. И сумерки начали постепенно сгущаться. Закат в горах долгий, но все-таки не бесконечный, к сожалению. И я окончательно поняла, что мне в этой жопе мира ничего не светит и надо выбираться на трассу, ловить машину — до Хельина этого загадочного, а еще лучше сразу до Альбасете. И я стала думать, как выбраться из города.

Карты у меня не было, конечно. Думаю, карты Эльче-де-ла-Сьерры вообще в природе не существует. На фиг она кому-то нужна? Но я прикинула, где-нибудь должны быть дорожные указатели — что в какой стороне. Такие в любой деревне есть. И подумала, что в районе автобусной остановки непременно есть указатели. Где, если не там. Пришлось возвращаться. Псих в наушниках, кстати, никуда не делся. Топтался на прежнем месте, крутился, бормотал. Я бы, честно говоря, удивилась, если бы его не было. Это, думала я, такой местный центр мира. Когда он остановится и замолчит, все вообще на фиг исчезнет. И я тоже — если к тому времени на трассу не выберусь. То есть крыша у меня уже основательно потекла, как видишь.

Однако дорожные указатели там были, я угадала. Один — на Анью, которая на горе, мы через нее как раз ехали. А другой — на милый моему сердцу Хельин. И я пошла по улице вверх, в сторону Хельина. Но по сторонам зыркала по-прежнему — а вдруг все-таки такси увижу? Ну мало ли. Иду, зубами клацаю и говорю про себя Мирозданию: ты чего творишь, дорогое мое? Я к тебе, можно сказать, с открытым сердцем — поехала в эту жопу без обратного билета, понадеявшись, что все как-нибудь само разрулится, а ты? Это, вообще-то, называется предательство доверившихся. Будь ты человеком, загремело бы в самый последний круг Дантова ада. А так-то, конечно, выкрутишься. Но лучше исправляйся, ты же можешь. Я в тебя верю.

И что ты думаешь? Подействовало! Смотрю, идет мне навстречу совершенно живой человек. Более того, дедушка. А мне испанские дедушки ужасно нравятся. Вот прямо хочется дома у себя парочку завести, кормить, поить и время от времени гладить. Нет, правда, они такие клевые! Бодрые и одновременно расслабленные, потому что уже знают, что почем. И очень хорошо понимают, что жопу рвать — совершенно бессмысленное занятие. Но энергии-то у них при этом по-прежнему через край! Был бы мой папка испанцем, я бы за него ни минуточки не волновалась… Ладно, неважно. Главное, что я встретила наконец в этой чертовой Эльче нормального человека. По крайней мере, с виду нормального. И, конечно, тут же бросилась к нему. При этом ты учти, испанских слов я знаю примерно десятка два. Когда заходишь в кафе, этого совершенно достаточно. А тут я открыла рот и поняла, что сказать мне в данной ситуации нечего. Только и выдавила из себя: «Такси?» Но дедушка все сразу понял. И что-то бодро залопотал. Я подумала, наверняка он спрашивает, куда я собираюсь ехать на такси, и сказала: «Хельин». У него сделалось такое лицо, что я и без перевода поняла, дедушка ушам своим не верит и интересуется, какого черта я забыла в Хельине. Тогда я сказала: «Альбасете». Дед просветлел лицом. Видимо, это вполне укладывалось в его картину мира — что белобрысой иностранке надо в Альбасете. Все-таки большой город — по меркам жителя Эльче-де-ла-Сьерры, конечно. И он снова что-то затараторил, а поскольку при этом бил себя кулаком в грудь, я поняла, что дед сам готов меня отвезти. Я чуть в пляс не пустилась. Но вовремя вспомнила про деньги. В смысле, подумала, вряд ли дед будет гонять туда-сюда бесплатно, а у меня не так уж много наличных. Это, конечно, поправимо, надо только добраться до ближайшего банкомата, но лучше сразу выяснить, сколько он хочет. В таком деле не стоит доверяться языку жестов, поэтому я достала их сумки блокнот и карандаш, нарисовала значок евро и знак вопроса. Дед меня сразу понял, закивал, начал было писать «150», но увидел выражение моего лица и тут же переправил пятерку на ноль. Я хотела было возмутиться, но прикинула, это же больше семидесяти километров в один конец, а деду еще домой возвращаться, а бензин дорогой, а времени он на меня угрохает… Но все равно написала «60?» — потому что торговля азартное дело. Дед укоризненно покачал головой, написал «75» и поставил штук десять восклицательных знаков. Чтобы я поняла — это его последнее слово. Я поняла и кивнула. И пририсовала еще один восклицательный знак — для полной ясности. А он засмеялся и махнул рукой — дескать, пошли.

И мы пошли.

Его автомобиль стоял за углом. Такой, между прочим, весь из себя серебристый «мерседес». Но у них там, в Эльче, почти все машины шикарные. Дома ветхие, занавески в окнах все больше сиротские, а автомобили у тротуаров — один другого круче. Не знаю, как это объяснить. Дед открыл мне дверь, сказал что-то — видимо, велел подождать, потому что тут же юркнул в щель между домами. Минут через пять вернулся с чемоданом. Я еще, помню, подумала — надо же, как совпало, он сам собирался куда-то ехать и вдруг нашел попутчицу, готовую оплатить бензин и усилия. Вот это, я понимаю, удачливый человек! Впрочем, мне тоже грех было жаловаться. Только что топала на трассу, загибаясь от холода, а теперь сижу в теплой машине, сейчас меня отсюда увезут прямо в Альбасете, а там моя гостиница, мраморные коридоры, радио на стене и бар. А в баре кортадо и сангрия, и авокадо, фаршированное рыбой, и крошечные куриные шашлычки, и маслины, и снова кортадо, повторить, повторить, повторить. Ей-богу, никаких денег не жалко за столь чудесную перемену участи.

Пока я ликовала, дед завел машину, сказал что-то непонятное, но при этом сделал такой недвусмысленный жест пальцами, что я поняла: деньги вперед. Отдала ему свою наличность, и мы наконец поехали. Причем дедушка сунул мне в руки кластер с дисками — типа, выбирай, что по дороге слушать будем. Очень галантный жест. Но фишка знаешь в чем? Эти диски были совершенно одинаковые. Мало того что не фирменные, но даже маркером не подписанные. Две дюжины одинаковых серебристых дисков — выбирай, девочка. Но я очень ответственно подошла к задаче. Долго думала, прикидывала и наконец поставила предпоследний. И слушай, так удачно выбрала! Низкий женский голос, знаешь, с такой обаятельной хрипотцой. И песни все как одна протяжные, сердцедробительные. Какие-то старинные испанские штучки в современной обработке; думаю, с точки зрения любого продвинутого местного — попса чудовищная, но ехать под это дело в сумерках мимо оливковых рощ, как потом выяснилось, — ух! Самое оно.

А пока я выбирала музыку, мой дед пытался выехать из города. Ну, то есть мне показалось, он немножко заблудился. Хотя где там блудиться, десяток улиц, и все. Но мы как-то очень уж долго выбирались и, между прочим, дважды проехали мимо автобусной остановки, я ее по психу опознала. И когда мы в третий раз туда вырулили, я не выдержала и показала деду табличку — типа, смотри, Хельин — туда. И он почему-то ужасно обрадовался. И мы наконец выехали из Эльчи на трассу, а там еще один указатель: «Хельин — 36». Я в него тоже пальцем ткнула на всякий случай. И дед снова обрадовался. И заметно расслабился, по крайней мере, решил, что пора нам познакомиться. Ткнул себя в грудь указательным пальцем, сказал: «Антонио». А потом показал на меня — дескать, давай, колись. Я сказала: «Мария», и он возвел глаза к небу, отдавая должное моему библейскому имени. Очень воодушевился. И показал мне пепельницу — это, видимо, было официальное разрешение курить, если я захочу. А я хотела, и еще как! Достала сигареты, предложила одну Антонио, но он отказался. Дескать, бросил, но чужой дым ему не мешает и даже нравится — ну, я примерно так поняла.

Конец ознакомительного фрагмента