Андрей Балдин - Лёвушка и чудо

19

См. рассказ «Люцерн», на первый взгляд, посвященный политическим и социальным вопросам, но на самом деле продиктованный писательской ревностью, досадой автора, которого обошли с его сокровенным изобретением.

20

Об этой комнате пишет Шкловский, как о части утраченного, первого дома. Это правильно и неправильно. Точнее было бы говорить о части исходного ансамбля, включающего большой дом и флигели. Здесь флигель, его срединная часть. Главный дом исчез окончательно и бесповоротно, здесь только напоминание о нем. В этой комнате можно разве что размахивать руками, выстраивать, раздвигать возможно шире поле тотальных воспоминаний, писать роман о первом, лучшем доме.

21

«Война и мир», эпилог, часть I, глава XVI.

22

Все главные герои семейных воспоминаний Толстого — Николаи: дед, отец и старший брат. Потому для него так важен этот праздник (мы еще вернемся к трем Николаям). Поэтому Толстой подводит, подверстывает свой чудо-роман к большим Никольским именинам. Он завершает ими роман. Но прямо об этом писать не решается: слишком сокровенны детские воспоминания, связанные с этим днем. Зато он указывает точную дату чудотворения: полночь накануне Николы Зимнего 1820 года. Подробнее о Никольском празднике Толстых — см. в книге «Московские праздные дни».

23

Настоящая церковь — в Кочаках, в нескольких верстах к югу от Ясной. Большой старинный храм допетровских времен. Разумеется, Никольский. Толстые, для которых запрет старого князя Волконского ставить церковь в усадьбе означал решительное и неотменимое табу, ходили в этот храм. Там они молились, крестились, отпевали своих усопших, и теперь ездят и молятся; там устроен их семейный некрополь. Даже деда-вольнодумца туда перевезли из Москвы. Только Льву Толстому дозволено было лечь в яснополянскую землю: противоречивое, однако, право.

24

[2] См. эссе «Чистые числа», «Октябрь» № 2, 2002.

25

«— Эй, Дрон, оставь! — повторил Алпатыч, вынимая руку из-за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. — Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, — сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона».

И далее, еще раз: «— Оставь! — сказал Алпатыч строго. — Под тобой насквозь на три аршина вижу, — повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, как нужно сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам». («Война и мир», том III, часть II, глава IX.)

26

Незадолго до смерти Толстой похоронил в овраге своего любимого коня Делира: действие очевидно не христианское, скорее ребячески-языческое, Лёвушкино.

27

Вторая, пропущенная половина романа может быть отсчитана с 13-го года; послевоенные события — выздоровление Пьера после плена, его возвращение в Москву и, самое главное, его встреча с Наташей — происходят в начале 13-го года.

28

У князя Андрея — единственного из главных героев «Войны и мира» — нет прототипа. За это он наказан неопределенностью, сомнениями автора в его судьбе. Толстой в разных вариантах романа то убивает его, то спасает, то вновь убивает.

29

Это рождало многие галлюцинации, в том числе подозрения Толстого в бисексуальности. Подобной теорией в последние годы была увлечена ревнивая Софья Андреевна, подозревая мужа в греховной страсти к статным и красивым мужчинам (почему-то на букву «Ч» — Чехову и Черткову). Не верится, однако, что Толстой был бисексуален. Скорее, ему была свойственна детская любовная всеядность — именно детская, Лёвушкина, которую он не изжил во взрослом возрасте, как не изжил собственно Лёвушку.

30

К ним нужно добавить и пасьянсы. Трудно писать о пасьянсах — нужны картинки, перекрещения, схемы, пути, которыми ходят одушевленные карты. Толстовские пасьянсы очень важны: они мигают в книге как светофоры, направляя героев то одной, то другой дорогой. Всё знают карты; в каком-то смысле они есть те самые многознающие тетушки, которым так верит Лёвушка.

31

Она пришивает ей Анатоля Курагина, беспутного imbecil’а (дурня), о чем попросил отец Анатоля, князь Василий, фрейлину Анну Шерер в первых строках романа. Плетение-вязание начинается сразу. И пришивание срабатывает. В декабре того же 1805 года дурень Анатоль является в Лысые Горы свататься к несчастной княжне. Мы помним это сватовство, помним его жестокие повороты и блики, но не помним той тонкой нити, которая притянула Анатоля к Марье. И это только первый стежок, видимое шитье, производимое маленькой княгиней, между тем вокруг нее уже жужжат во множестве невидимые веретена — кружки гостей в салоне Шерер. Толстой прямо называет их веретенами, Анну Павловну Шерер — хозяином прядильной мастерской. Так начинает прясться тонкая ткань романа, так он прядется и далее, до самого конца.

32

«Война и мир», III, I, VII.

33

«Война и мир», IV, I, XVI.

34

Роман заканчивается многозначительным фокусом некоей Анны Макаровны — последней, невидимой пряхи, важнейшей из всех. В эпилоге она вяжет чулки хозяину дома, Николаю Ростову. При этом чулки невероятным образом раздваиваются — в этом виден тайный намек Толстого на то, что и его роман удвоен: он «вяжется» в обе стороны, в будущее и в прошлое, в нем заключены два «зеркальных» романа. Один тот, что мы привычно читаем от начала к концу, другой — в обратную сторону, этот скрытый роман в последнее мгновение действия вспоминает Пьер.

35

Здесь она, скорее, русалка. Или, еще лучше, ведьма. Полнолуние, начало мая, согласно языческому календарю, — ведьмины посиделки (хороводы). Лёвушка отлично чувствует дохристианский календарь, «видит» время, понимает скрытую суть древних народных обрядов. Его роман «Война и мир» хорошо расписан по кругу праздников, больших и малых. Эпизод с завлечением князя Андрея русалкой Наташей точно помещается в «ведьмино время», полное вешней чудотворящей водой. Подробнее об этом см. в книге «Московские праздные дни».

36

Тут выясняется окончательно, что Наташа ведьма. Слоняясь по исчезнувшему дому, она проверяет над всеми свою странную власть. Все подчиняются ей беспрекословно; иначе и быть не может: здесь ее царство. Лёвушка наслаждается ее всевластием (потому что это и его колдовское всевластие, это его дом), он так и пишет: «…обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, Наташа вошла в залу, взяла гитару…» и проч. Что же это за власть? Несомненно, волшебницы, колдуньи, ведьмы. Она спрашивает у шута Настасьи Ивановны, что от нее родится? «Блохи, стрекозы, кузнецы», — без запинки отвечает шут. Как же не ведьма? Наташа и сама это знает, ей скучно оттого, что в очередной раз повторяется эта очевидная истина.

37

Здесь звучат самые заветные слова Наташи о вечности: «— Отчего же трудно представить вечность? …Нынче будет, завтра будет, всегда будет, и вчера было, и третьего дня было…» («Война и мир», II, IV, X.) Тут говорится о протяжении мгновения, о раскрытии его; так отворяет крылья бабочка времени, которую с детства ловит Лёвушка. Ловит здесь, в Ясной (в Отрадном), где ему нужно отворить в мгновении вечность, нужно спастись. Это религиозное действие, надобность которого определяет церковь, выдуманная братом Николаем, знаменитое «муравейное братство». Лёвушка принадлежит этой церкви, исповедует эту веру. Вот и Наташа, разговаривая о времени, вдруг вспоминает, как они веровали в детстве: помолились, чтобы снег во дворе сделался сахаром, и тут же бросились пробовать: не помогла ли молитва, не стал ли сладок снег?

38

Перевернутое, святочное царство. «На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело». («Война и мир», II, IV, XI.).

39

В ту поездку мы познакомились, после подружились. До того встречались несколько раз в московском «Эссе-клубе». От общих тем (Василий пенял на дефолт, я на ураган — то и другое случилось тем странным, переломным летом) мы постепенно перешли к путешествиям и дорожной метафизике. Что есть новое место? Что такое новый взгляд на старое место? Что такое Ясная, старое или новое место?..