Виктор Ерофеев - Пять рек жизни

ПАРИЖ-ДАКАР

Элен - уникальная женщина. В здешних широтах всем девчонкам в возрасте двух-трех лет рубят клитор. Это в порядке вещей, как мужское обрезание младенцев. Но, если обрезание многим идет на пользу, особенно в пустыне, то женщина теряет весь свой жар. Женщины Мали -мертвые женщины. Тряпки пестрые, пляски -бойкие, крики - громкие, сами - мертвые. У них такие туповатые лица. Бесчувственные губы. Безвольные, калибасные груди. Отрубленные клитора разлетелись во все стороны, сели на финики, на акации, превратились в птиц, бабочек, ящериц, стали веселием Африки. В Африке, что ни тронь - все клитор. Конечно, в таком традиционном обществе как Мали, а Мали - самое консервативное общество в Африке, - взять удовольствие женщины под контроль - очень милое дело. Жен бери хоть четыре - ни одна не кончает. Это - доски материнства. Более того, им там все зашивают вплоть до замужества, а муж их вспарывает. - Ножницами, что ли? - спросил я Элен. Она как принялась хохотать! - Ага, - говорит, - специальными мужскими ножницами! Всем девчонкам в деревне рубили клитор, а про Элен забыли. Так поднялась во весь рост проблема будущего Африки. Началась модернизация. Как это произошло, Элен сама толком не понимает, то есть, сначала не понимала, а когда поняла, стала скрывать. Может быть, и правильно, что малийским женщинам рубят клитор, чувственная природа африканки не знает пределов. Например, Элен рассказала мне под страшным секретом, что клитор сделал ее бешеной, и она выучила семнадцать местных языков. Лингвистическая Медея! Кроме того, она возит с собой три вибратора. Элен продела в клиторе три колечка на счастье - она сделала это в Неамее на свое тридцатилетие. Она была в постоянном возбуждении и часто отрывалась от кухни. Лучше вялость, чем блядство, - решили в далекие времена. - Покажи колечки. Я сидел на носу пироги, сильно морщась, потому что давил лимон на длинный кусок папайи. Я хотя и подозревал, что Элен - ворованный клитор вечной женственности, но живых доказательств у меня пока не было. Она застеснялась. - Потом как-нибудь, - сказала со смешком. Понимая, что я набрался контактной метафизики, я хотел оформить ее юридически. Я не собирался быть колдуном, но мне нужно было понять, что откуда берется. Так, если ралли Париж-Дакар, которое я имел странный случай созерцать в Томбукту, - фиктивное ралли, то как быть с журналистами и организаторами ралли, наконец, кто все эти механики-идиоты, которых я увидел в ресторане, и почему мотоциклы неслись по пескам, хотя это практически невозможно? Дело обстояло вот как. Когда мы с немкой прибыли в Томбукту, я изрек глупейшее mot. Велосипед в Томбукту так же нужен, как щуке зонтик. Помню, mot рассмешило немку. На следующий буквально день на Томбукту накатило ралли Париж-Дакар и доказало, что по пескам можно ездить, как будто кто-то пожелал поиздеваться над моим mot. Что-то смутно подобное бывает и в Москве. Стоит мне только подумать, что я давно ни во что не врезался, так тут же врежусь в столб или в мента. Подумаю: что-то жизнь меня балует, и, будьте уверены, немедленно начинаю блевать, отравившись не какими-нибудь солеными валуями, а самыми невиннейшими шампиньонами. Опережающей мыслью, знающей больше меня, исходящей из будущего, я как будто выбиваю заслонку. Но тут было в сто раз ударнее. Чем объяснить идиотизм европейских механиков, которые вошли в ресторан все одинаковые? Их выдумали нарочно. Да, но если они - конвейерные клоуны, то как объяснить украинцев? О том, что ралли Париж-Дакар прошло через Томбукту, объявили в мировой прессе. Я сам видел. Если это галлюцинация, то как она проникла в печать? И как ее возможно было обокрасть, а ведь плюгавый испанец с Канарских островов мне плакался, что их в пустыне обокрали туареги с пиками? Теперь - украинцы. Когда ралли свалилось на Томбукту, на аэродроме организовали праздник, пропуском на который могла стать любая белая кожа. Там все ходили, организаторы, участники, и я тоже - проверить, не есть ли это видение. Я слонялся по аэродрому и никак не мог поверить ни в реальность, ни в ирреальность происходящего. Скорее всего, это была отрыжка сознания. Например, что-то было отрыто из моей памяти. Там ходил англичанин, который был копией англичанина, виденного мною много лет назад в Москве. Я чуть не окликнул его по имени, и если не окликнул, то только потому, что забыл имя. Далее, все участники были очень маленькие - то есть белые пигмеи, и тоже, как и механики, все одинаковые, по-разному ярко выряженные, но морды - на одно лицо. Это настораживало. Я ходил и смотрел, как они едят телятину, которая им выдавалась нормирование, как они пьют из своих внутренних трубочек, как космонавты, и как дают друг другу интервью. Вдруг посреди поля я увидел АН-72-200, советский старый самолет. Но с украинским флагом. Радости моей не было конца. Пойду спрошу хохлов, живые они или нет. Я побежал к самолету. Из самолета кто-то вылез. Большой, толстый, мордастый -натуральный хохол. - Хлопцы, фак-офф! - закричал хохол пилоту. Но разве так кричат хохлы? Нет, так они не кричат. Это какое-то языковое издевательство. Если хлопцы, то почему фак-офф, и вообще, если они улетают, то тогда не фак-офф, а тейк-офф, так я понимаю. И хохлы улетели, не объяснив мне свою природу.

ДВОЙНИК

Я уважаю строгость бамакской администрации, их взятые напрокат триединые лозунги: "один народ - одна цель - одна вера", или лозунг столичного художественного училища: "терпение - дисциплина - сосредоточенность", или лозунг общенародной антиспидовской кампании: "верность - воздержание презерватив". Здесь надо все зажимать, иначе дикость вновь возьмет свое. Рубить клитора и возводить тоталитаризм. Иначе мы все - туареги. Французы явились в Африку с идеями Великой денежной революции 1789 года и взялись бороться за реальность, понимая, что если в Африке она не окрепнет, какие уж тут деньги. Вот она - цивилизаторская база колониализма. И если на местных кладбищах лежат останки сержантов и врачей, то они погибли за три измерения. На малярию гибель списать легче, чем на туарегов. Затем французы заслали в Африку своих писателей, от Жида до Экзюпери, Конрад тоже поехал, чтобы найти слова для закрепления реальности, и те осуществили социальный заказ без зазрения совести. Они дали обет молчания и промолчали. У Гумилева, правда, кое-что есть, но отдаленно, да и понятно, он не был в Западной Африке. Попытки предостеречь меня от "мистического раздвоения" без должной инициации производились различными средствами. В бывшем турагентстве СМЕРТ заломили такие цены за использование джипа с добрым водителем Яя и моим будущим другом Сури, что деваться было некуда: я готов был отказаться. Подоспел и генеральный секретарь Министерства культуры, который с ностальгией вспомнил социализм. Им, что ли, стыдно за сегодняшний бардак, за вечные опоздания, не соответствующие капитализму? Напротив, у них - космологический порядок, строгая иерархия, шесть колен тайных обществ. - Откуда знаете? - смутился генеральный секретарь. - Почему ищете встречи с членами общества Коре? Кто открыл вам тайну вибрации как первоначальной роли в сотворении мира? - Гла гла зо, - спокойно ответил я. - Зо сумале, - механически ответил он. -Холодная ржавчина. Негр стал просто совсем никакой. Это был пароль. Я прочитал в его глазах испуг и смертный мне приговор; он его тут же вынес. Они боятся сговора белых с их божествами, чтобы не было мистического неоколониализма. Но я проявил настойчивость. Меня интересовала связь тайного знания с шестью суставами человека. - Оставьте нас, - пробормотал генеральный секретарь. - Мы такие, как все. - Конечно, - согласился я, - вы такие, как все. Только и разница, что вы черные обезьяны с рваными ноздрями, а мы - белые люди. Не получилось с бюрократией, я обратился к коллегам. Но они оказались новаторами и диссидентами, к "холодной ржавчине" не имеющими никакого отношения. - Мали - страна плохих мусульман, - самоотверженно сказал писатель Муса К. Мусульманство - это маска, надетая на наше анимистское лицо. - Может быть, самые лучшие мусульмане -это плохие мусульмане? - равнодушно предположил я. - Покажите свое лицо! Как он обрадовался! Я был уверен, что он передаст мои слова своей единственной жене, по его понятиям, прогрессивной особе. Но лица он мне не показал, да и какое лицо у новатора? Потеря такого лица - одно удовольствие. Сдается, он мой малийский двойник. Муса считает себя продуктом колониализма. Говорит и пишет по-французски куда лучше, чем на родном языке, хотя из страны не выезжал. Я въехал в проблемы гоголевской России, французский язык, атеизм, патриархат. Но власть стариков - это против модернизации. Семьи паразитируют на тех, кто зарабатывает деньги. Поделись, - говорят семьи. Муса раскрылся как просветитель, Новиков и Аксенов в одной ипостаси, автор детских книжек о добрых верблюжатах. Я взвыл от скуки и оглянулся вокруг: все знаковые системы бамакской молодежи - западные: плакатные мотоциклы и красавицы, воля к деньгам, богатство, в далекой перспективе - клиторы. Мировая деревня. Дегенерация. Я хорошо вижу свои заблуждения. Муса принялся объясняться в любви к Достоевскому и Толстому. Я не стерпел и поделился с Мусой моими чувствами. Первое острое чувство в Африке - чувство европейского избранничества. Господи, спасибо за комфорт! Оно не исчезает, но трансформируется. Вторым идет чувство бессилия. Ничего не изменится! Живи для себя, самосовершенствуйся. Третье-ломка моногамии. Бамако порождает кризис. Жители говорят одно, а думают другое. Даже молодой хозяин турагентства женится по приказу отца. - Но я запишусь при женитьбе полигамом, -мстительно говорит он (можно и моногамом). -Вторую жену сам выберу. Затем - реакция против негров. Да вы все тут ленивые черти! Котел модернизма и традиции, но уже сама разгерметизация культуры смертельна для традиции. Поздно! Мир выбрал модернизацию. Отказ смешон. Потери огромны. Куда ехать? Вторжение французов было делом всемирного промысла, поворота жизни от природного календаря к индивидуальному существованию. Арьергардные бои Достоевского и поздних славянофилов были обречены на провал. Явление идиотов-механиков, испанского организатора ралли с Канарских островов, который говорит черномазому таксисту в Томбукту: "Давайте будем разговаривать, как белые люди",. - месть за утраты. Обмен и вызвал у меня отторжение, которое я принял поначалу за достойный вызов. Это выбор смерти, но поскольку смерть дробится на тысячи смертей, она не кажется столь чудовищной. Приоритет Монтеня. Теперь, когда такой тип самосознания окончательно утвердился и прочие способы жизни кажутся маргинальными, приходится, Муса, признать, что XX век забил дверь в вечность. Будет ли она выломана с другой стороны, если сверхмодернизация перекрутится в новый миф? - Езжайте лучше в Дженне, - шепнул Муса. Неверный адрес. Откройте карту. Ведите палец к востоку от Бамако. Трава смешается с песком. Вам встретится город Сегу. Уже в Сегу - бывшем французском колониальном центре, который после колониализма распался, но сохранил нежную красоту франко-суданской архитектуры розовых и зеленых тонов, Сури сложил с себя полномочия надсмотрщика. - Зачем вы собираетесь взламывать наши коды? - спросил Сури вкрадчивым африканским голосом, одновременно ведя разговор об архитектуре. Я молчал как партизан. - Мне велено звонить шефу, но я не буду. - Каждый развлекается, как хочет, - сказала Габи. - Надеюсь, у вас чистые помыслы, - пожал плечами Сури. Он не был раздражен. У большого сенегальского капибаса нас ждал Яя. У Яя не было никаких терзаний. - Ну, чего? Едем? - спросил он. Как всякий шофер, он засыпал тут же, как только джип останавливался. Дженне - город из застывшей придорожной грязи, великая фантазия обосранного ребенка, где, посмотрев на фекальные минареты, рупоры и деревянные опоры оплывающей мечети, ясно, что жизнь - замурованная в стену невеста, Фрейд реклама туалетной бумаги, а Гауди -плагиатор и может отдыхать. В остальном же Дженне - азарт настольного футбола, побрякушки, привал гедониста. Я спросил местного имама, что есть рай. - Рай - это виноград, за которым не надо тянуться, он сам лезет в рот, и женщин - сколько хочешь, и сколько хочешь алкоголя, а что выпито здесь - в рае не додадут. По большому счету, это печальное заключение для моей родины.