Сью Таунсенд - Женщина, которая легла в постель на год

– швейцарский армейский нож с сорока семью всякими инструментами (использовался только пинцет);

– шелковый шарф «Эрме» с белой лошадью на синем фоне;

– пять пар дизайнерских очков в футлярах;

– трое электронных часов;

– дневники;

– скрапбуки;

– фотоальбомы;

– два детских альбома.

Александр сказал, что завтра вынесет ковер и начнет красить. Перед тем, как покинуть комнату, он спросил:

– Ева, а ты сегодня что-нибудь ела?

Она покачала головой.

– Как он мог уйти на работу и оставить тебя голодной?

– Брайан тут ни при чем. У нас разный распорядок дня. – Иногда Ева в глубине души жестко критиковала поведение мужа, но ей не нравилось слушать, как его осуждают другие люди.

Александр спустился вниз и нашел банан, полпачки сливочного печенья и пять треугольничков плавленого сыра. А еще разыскал фляжку и наполнил ее какао.

* * *

Когда Брайан вернулся с работы, Александр мыл чашки, из которых они с Евой пили. Александр следил, как Брайан пробирается мимо черных пакетов и коробок в вестибюле.

– Думаю, скоро буду брать с тебя плату за постой, – проворчал Брайан. – Ты уже, похоже, окончательно сюда переселился. Того гляди придется покупать тебе открытки ко дню рождения.

– Я работаю на Еву, Брайан.

– А, так это называется работа? И как же она тебе платит?

– Выписывает чеки.

– Чеки! Никто больше не пользуется чеками, – фыркнул Брайан. – Надеюсь, ты не оставишь здесь все это дерьмо.

– Большую часть я отвезу в «Оксфэм»[14].

Брайан рассмеялся:

– Ну, раз Ева думает, что поможет бедным, пожертвовав им свои старые трусы — пускай. Все знают, что так называемые «благотворители» разъезжают по Могадишо на «ламборджини», бросая нуждающимся и голодным горстки риса.

– Как хорошо, что я не ты, мужик, – ухмыльнулся Александр. – Должно быть, твое сердце похоже на скукоженный консервированный орех, вроде тех, что продают на Рождество. Ме-е-ерзость!

– Я один из самых сострадательных людей среди наших знакомых, – возразил Брайан. – Каждый месяц с моего банковского счета автоматически перечисляются десять фунтов, которых хватает африканской семье на прокорм двух водяных буйволов. Недолго осталось до того момента, когда мои подшефные начнут экспортировать моцареллу в рамках программы честной торговли. А если пытаешься напугать меня своим карибским жаргоном, то зря стараешься. У меня есть приятель по имени Азизи – он африканец, но хороший парень.

– «Но» хороший парень? – переспросил Александр. – Подумай об этой оговорке. Кстати, я свободно говорю на трех языках. Я лопотал на жаргоне до тех пор, пока меня не усыновили, мужик. Потом я научился изъясняться по-английски не хуже самой королевы.

Брайан оглядел подтянутое тело и внушительные мускулы Александра и пожалел, что при своей фигуре не может тоже носить белую обтягивающую майку. Ему отчаянно хотелось прекратить разгорающееся противостояние. Пытаясь изобрести что-то безобидное, он сказал:

– Не о чем тут думать, Азизи и есть хороший парень.

Александр сменил тему:

– Раз уж речь зашла о моцарелле, кто в ответе за Евино питание?

– Ева рассчитывает, что добрые люди ее накормят, – очень по-библейски, а? Но до свершения этого чуда ее кормят моя мать, ее мать и вот этот простак.

Брайан положил на сковороду кусок жира и смотрел, как тот тает. Прежде чем жир успел растопиться, Брайан закинул туда же два ломтя белого хлеба.

Александр воскликнул:

– Что ты делаешь? Дай сначала жиру нагреться!

Брайан быстро перевернул хлеб и вылил в щель между кусками яйцо. Прежде чем белок загустел, горе-повар вытряхнул малоаппетитное «блюдо» на холодную тарелку и начал есть стоя.

Александр смотрел на него с отвращением. Каждая трапеза в доме Александра была событием. Все должны были рассесться, на столе непременно лежала скатерть и положенные приборы, ребятишкам до десяти лет не разрешалось брать бутылки с соусом, а перед едой все были обязаны вымыть руки. Детям полагалось просить разрешения, чтобы встать из-за стола. Александр был убежден, что пища, приготовленная без любви, – негодная пища.

Брайан накинулся на слизистую массу как голодный пес. Доев, он вытер рот и сложил грязную тарелку и вилку в посудомоечную машину.

Александр вздохнул:

– Садись. Приготовлю яичницу заново. А ты смотри и учись.

Все еще голодный Брайан послушно сел.

Глава 20

На следующее утро пришла Руби с бельем Евы и Брайана. Белье было выглажено и так безукоризненно сложено в плетеную корзину, что Александр, приехавший десятью минутами ранее, чтобы вытащить ковер из спальни Евы, был тронут почти до слез этой материнской заботой.

Когда Руби спросила, в школе ли его дети, он едва смог ответить.

Первые десять лет жизни Александр провел в грязи и бардаке, вставая пораньше, чтобы перебрать кучи одежды на полу у лежака в поисках более-менее чистой, в которой можно было бы пойти в школу.

Когда Руби заковыляла наверх к дочери, он прижался лицом к чистому белью и глубоко вдохнул.

* * *

Вытаскивая кровать с лежащей в ней Евой из комнаты, Александр едва не потерял терпение, но сказал лишь:

– Было бы намного легче, если бы ты встала.

– Если ты сам не в силах, может, попросить Брайана помочь, когда он придет с работы? – предложила Ева.

– Нет, – отказался Александр. – Я справлюсь.

В конце концов, подбадриваемый Евой, он сумел скатать ковер, надежно связать его и выбросить из окна. Затем спустился по лестнице, вышел из дома и вложил под опоясывающую ковер бечевку записку.

На листке значилось:

«Пожалуйста, не стесняйтесь».

* * *

К тому времени, когда Александр приготовил чай с тостами и вышел на крыльцо с пустой бутылкой из-под молока, ковра уже и след простыл.

На оборотной стороне записки шариковой ручкой нацарапали: «Большое вам спасибо. Не представляете, как много это для меня значит».

Пока Александр шлифовал старые паркетные доски, Ева встала на колени на кровати и выглянула в открытое окно. На ней был противогаз, защищающий от пыли, и вскоре по округе распространился слух – изначально пущенный миссис Бартхи, женой владельца газетного киоска, – что доктор Бобер заразил свою бедняжку-жену какими-то лунными бактериями и власти приказали ей не выходить из комнаты.

Позже Брайан озадачился, увидев, как при его появлении очередь к газетному киоску мигом рассосалась.

Мистер Бартхи прикрыл нос платком и сказал:

– Сэр, вы не должны приближаться к людям, будучи разносчиком этих опасных лунных паразитов.

Брайан так долго всесторонне описывал мистеру Бартхи сложившуюся в своем доме нелегкую ситуацию, что газетчик заскучал и отчаянно пожелал, чтобы бородатый покупатель покинул наконец киоск. Но затем, к пущему неудовольствию мистера Бартхи, доктор Бобер пустился в пространные объяснения, почему на Луне не может быть паразитов, что в свою очередь вылилось в многословный монолог об отсутствии на Луне атмосферы.

Наконец, спустя несколько прозрачных намеков и даже неприкрытых зевков, мистер Бартхи решил закрыться пораньше.

– Это единственное, что мне оставалось, чтобы заставить его убраться, – объяснил он жене.

Та вновь повернула табличку словом «ОТКРЫТО» к улице и сказала:

– А чего это ты плачешь, толстячок?

– Знаю, ты надо мной посмеешься, Зита, но мне на самом деле стало скучно до слез, – признался мистер Бартхи. – В следующий его визит обслужи этого зануду сама.

Немного погодя Брайан вышел из мясной лавки, где купил кусок стейка для себя и восемь свиных сарделек для Евы. Он увидел, как в газетном киоске вновь зажегся свет, перешел дорогу и направился к киоску. Мистер Бартхи заметил приближение словоохотливого носителя лунной заразы и как раз вовремя успел перевернуть табличку и запереть дверь на засов.

Брайан постучался и крикнул:

– Мистер Бартхи! Вы там? Я забыл свой журнал «Новый ученый»!

Мистер Бартхи беззвучно скорчился за прилавком.

Брайан крикнул в почтовую щель:

– Бартхи, откройте дверь! Я знаю, вы там!

Когда ответа опять не последовало, Брайан пнул дверь, развернулся и зашагал в свой сумасшедший дом без журнала.

Мистер Бартхи осмелился высунуть голову лишь через пять минут.

Позже тем же вечером Брайан сказал Еве, что собирается оформить подписку на научные журналы.

– Бартхи совсем в маразм впал. Зевнул мне в лицо, а потом ни с того ни с сего расплакался. При таком поведении он не заслуживает снисхождения.

Ева кивнула, хотя на самом деле не слушала. Она думала о Брайане-младшем и о Брианне.

Дети уже поняли, что мать больше не отвечает на звонки, но ведь существуют и иные формы общения.